Дед сидел на скорчившейся от времени лавке около гаража и открывал очередную бутылку. Предзакатное красное солнце дрожало на односкатных железных крышах гаражей, уходя за горизонт. Я всматривался в далекий лес, замечая мелькающие тени бродячих собак. Что они делали в лесу? Это-то я и пытался понять, щурясь от колких лучей, которые, словно стрелы, проникали в мои глазницы. Здесь, за гаражами, мы с дедом всегда проводили вечер воскресенья. Он еще ходил на работу, хотя им бы хватало одной пенсии. Половину зарплаты он откладывал, чтобы, с его слов: "Тебе, внучечек, после моей смерти осталось приличное наследство. Мы с бабкой ж вас любим..." - после этих слов он, чуть ли не рыдая, начинал распинаться о его любви к уже повзрослевшим детям, единственному внуку.
Из города сюда доносились приглушенный визг сирены, звуки бродячих музыкантов, отдаленную, чуть слышную ругань двух идущих с работы через гаражи, прямиком к частному сектору, продавщиц. Дед, похлопав себя по коленке, приглашая меня сесть, смотрел куда-то за мою спину. Даже, как мне показалось, с некой встревоженностью, страхом. Когда я покорно сел, он неожиданно сказал:
- Опять в лес Эта пришла. Жди беды.
Из города сюда доносились приглушенный визг сирены, звуки бродячих музыкантов, отдаленную, чуть слышную ругань двух идущих с работы через гаражи, прямиком к частному сектору, продавщиц. Дед, похлопав себя по коленке, приглашая меня сесть, смотрел куда-то за мою спину. Даже, как мне показалось, с некой встревоженностью, страхом. Когда я покорно сел, он неожиданно сказал:
- Опять в лес Эта пришла. Жди беды.
Я, не понимая о какой "Этой" идет речь, посмотрел на полосу тихого леса, в котором все еще мелькали тени собак... Но тени эти как будто прыгали, шли как на костях.
- Дед, что еще за "Эта"? - почесав плечо, сказал я. Сюда, на свет из гаража, прилетели назойливые комары.
Вместо ответа дедушка поставил бутылку на землю, взял трость и показал куда-то в сторону леса. Ничего не поняв, я еще внимательней присмотрелся к теням собак... Или не собак вовсе. Странным и страшным мне все это казалось, и я, поежившись, предложил:
- Деда, пошли уже домой, бабушка обещала сделать капустники...
Дедушка, еще раз взмахнув тростью, опустил меня на землю и сам встал, не отводя взгляда от леса. Кивнув, он своей морщинистой ладонью взял мою, маленькую и дрожащую, и повел обратно, к дому. Я выдохнул: как-то неуютно я чувствовал там себя за гаражами.
Некоторое время мы шли молча. Я чувствовал какую-то напряженность во всем этом. Солнце уже давно опустилось за горизонт, но у неба еще был нежно-красный оттенок. Сзади послышался приближающийся вой собак. Я струхнул: страх бродячих и бешеных злых псов, которые могут укусить, я панически боялся. Вжавшись в ладонь деда, я зажмурился, пытаясь отвлечься. Дед мог защитить. Мог.
Лай собак раздался, казалось, прямо за спиной. Я резко обернулся, готовясь к обороне, но увидел лишь ряд черных и мрачных гаражей. Дед, увидев, что я смотрю за спину, тревожно поднял меня на руки и пробормотал:
- Чувствует Она детскую кровь. Чувствует...
Мне все это показалось страшным, плохим сном. Кто это "Она"? Что за невидимые злые собаки? И когда мы уже выйдем из этих гаражей?! Вжавшись в плечи дедушки, я зажмурился. Хотелось, чтобы все побыстрее закончилось так же, как и начиналось.
- Ну чего ты, Толь, а? Не бойся, сейчас, сейчас мы выйдем... - мне показалось, что дед уже сам не уверен в том, что мы выйдем. Руки его дрожали, голос похрипывал. А вой собак только становился громче. Будто собак резали, мучили. А они не хотели смерти.
Небо уже совсем почернело, полностью сменив свою вечернюю палитру. От этого становилось все неуютней. Как будто нас не хотели выпускать ни этот вой, ни эти гаражи, ни вся эта жуткая история. Сердце учащало ритм, будто предчувствовало что-то. Сквозь этот стук я услышал шаги. И нет, не простые среднестатистические человеческие шаги. Это было так, будто кто-то ходил по склизкому болоту в шлепанцах. Когда под ногами у нас был сухой асфальт. Я до боли зажмурил глаза, будто это могло это все прекратить. Весь этот кошмар, ужас. Этот хлюпающий звук сводил с ума. Чувствуя, что шаги дедушки становятся все неуверенней, я прошептал одними губами:
- Мы умрем?
Деда еле заметно засмеялся, но тут же его спина потвердела и он так же шепотом ответил:
- Нет, что ты, Толя, сейчас, еще чуть-чуть и мы уже дома, - эти слова вселили в меня долю уверенности, хотя я понимал, что не могу быть уверен в этом.
Открыв один глаз, я почувствовал, как холодеет сердце, отдавая своими ударами в горле, из которого вот-вот мог вырваться крик. Конечности моих ног отяжелели настолько, что я не мог ими пошевелить. За нами по пятам шло существо, тварь, зараза, животное, называйте это как хотите. Бесформенное, ужасное, оно вталкивало в свою сущность щиколотку нашей продавщицы. Я узнал ее по витиеватой татуировке, хотя и не хотел воспринимать эту мысль. Весь двор знал, что у нее есть такая. За этим шла свора собак, у которых вместо лап были обглоданные кости, глухо стучавшие по асфальту.
Очнулся я в больнице. В глаза ударил белый свет, в нос запах хлорки. Бешено застучало сердце, при воспоминании обо всем этом. Приснилось? Как я оказался в больнице? Сразу голову прострельнула резкая мысль: где дедушка, что с ним? Я хотел вскочить с койки, но меня остановила режущая боль в щиколотке. Я осунулся. Через пару минул в палату зашел доктор. Осмотрел мою правую ногу, записал что-то, открыл дверь. К койке вбежала заплаканная бабушка и, как мне показалось, еще более поседевший дедушка. Целый и невредимый. Позже ко мне приезжали перепуганные случившемся родители.
Меня выписали через пару недель. Я расспрашивал всех, кого только можно о том, что произошло, но все хором утверждали, что на меня напала стая бродячих собак, которая разорвала мне щиколотку. Дед вызвал скорую. Я хотел уже со всем эти свыкнуться, хотя все во мне протестовало против. Но когда я вышел из больницы, по двору разошлась новость о том, что та самая продавщица с татуировкой пропала, всю эту неделю ее искали, но так и не нашли. Дед упорно молчит, хотя я вижу, что руки теперь у него всегда дрожат. Мне кажется, что я один на этом свете знаю ужасную правду. И это пугает больше всего, заставляя сердце вновь и вновь холодеть.
- Дед, что еще за "Эта"? - почесав плечо, сказал я. Сюда, на свет из гаража, прилетели назойливые комары.
Вместо ответа дедушка поставил бутылку на землю, взял трость и показал куда-то в сторону леса. Ничего не поняв, я еще внимательней присмотрелся к теням собак... Или не собак вовсе. Странным и страшным мне все это казалось, и я, поежившись, предложил:
- Деда, пошли уже домой, бабушка обещала сделать капустники...
Дедушка, еще раз взмахнув тростью, опустил меня на землю и сам встал, не отводя взгляда от леса. Кивнув, он своей морщинистой ладонью взял мою, маленькую и дрожащую, и повел обратно, к дому. Я выдохнул: как-то неуютно я чувствовал там себя за гаражами.
Некоторое время мы шли молча. Я чувствовал какую-то напряженность во всем этом. Солнце уже давно опустилось за горизонт, но у неба еще был нежно-красный оттенок. Сзади послышался приближающийся вой собак. Я струхнул: страх бродячих и бешеных злых псов, которые могут укусить, я панически боялся. Вжавшись в ладонь деда, я зажмурился, пытаясь отвлечься. Дед мог защитить. Мог.
Лай собак раздался, казалось, прямо за спиной. Я резко обернулся, готовясь к обороне, но увидел лишь ряд черных и мрачных гаражей. Дед, увидев, что я смотрю за спину, тревожно поднял меня на руки и пробормотал:
- Чувствует Она детскую кровь. Чувствует...
Мне все это показалось страшным, плохим сном. Кто это "Она"? Что за невидимые злые собаки? И когда мы уже выйдем из этих гаражей?! Вжавшись в плечи дедушки, я зажмурился. Хотелось, чтобы все побыстрее закончилось так же, как и начиналось.
- Ну чего ты, Толь, а? Не бойся, сейчас, сейчас мы выйдем... - мне показалось, что дед уже сам не уверен в том, что мы выйдем. Руки его дрожали, голос похрипывал. А вой собак только становился громче. Будто собак резали, мучили. А они не хотели смерти.
Небо уже совсем почернело, полностью сменив свою вечернюю палитру. От этого становилось все неуютней. Как будто нас не хотели выпускать ни этот вой, ни эти гаражи, ни вся эта жуткая история. Сердце учащало ритм, будто предчувствовало что-то. Сквозь этот стук я услышал шаги. И нет, не простые среднестатистические человеческие шаги. Это было так, будто кто-то ходил по склизкому болоту в шлепанцах. Когда под ногами у нас был сухой асфальт. Я до боли зажмурил глаза, будто это могло это все прекратить. Весь этот кошмар, ужас. Этот хлюпающий звук сводил с ума. Чувствуя, что шаги дедушки становятся все неуверенней, я прошептал одними губами:
- Мы умрем?
Деда еле заметно засмеялся, но тут же его спина потвердела и он так же шепотом ответил:
- Нет, что ты, Толя, сейчас, еще чуть-чуть и мы уже дома, - эти слова вселили в меня долю уверенности, хотя я понимал, что не могу быть уверен в этом.
Открыв один глаз, я почувствовал, как холодеет сердце, отдавая своими ударами в горле, из которого вот-вот мог вырваться крик. Конечности моих ног отяжелели настолько, что я не мог ими пошевелить. За нами по пятам шло существо, тварь, зараза, животное, называйте это как хотите. Бесформенное, ужасное, оно вталкивало в свою сущность щиколотку нашей продавщицы. Я узнал ее по витиеватой татуировке, хотя и не хотел воспринимать эту мысль. Весь двор знал, что у нее есть такая. За этим шла свора собак, у которых вместо лап были обглоданные кости, глухо стучавшие по асфальту.
Очнулся я в больнице. В глаза ударил белый свет, в нос запах хлорки. Бешено застучало сердце, при воспоминании обо всем этом. Приснилось? Как я оказался в больнице? Сразу голову прострельнула резкая мысль: где дедушка, что с ним? Я хотел вскочить с койки, но меня остановила режущая боль в щиколотке. Я осунулся. Через пару минул в палату зашел доктор. Осмотрел мою правую ногу, записал что-то, открыл дверь. К койке вбежала заплаканная бабушка и, как мне показалось, еще более поседевший дедушка. Целый и невредимый. Позже ко мне приезжали перепуганные случившемся родители.
Меня выписали через пару недель. Я расспрашивал всех, кого только можно о том, что произошло, но все хором утверждали, что на меня напала стая бродячих собак, которая разорвала мне щиколотку. Дед вызвал скорую. Я хотел уже со всем эти свыкнуться, хотя все во мне протестовало против. Но когда я вышел из больницы, по двору разошлась новость о том, что та самая продавщица с татуировкой пропала, всю эту неделю ее искали, но так и не нашли. Дед упорно молчит, хотя я вижу, что руки теперь у него всегда дрожат. Мне кажется, что я один на этом свете знаю ужасную правду. И это пугает больше всего, заставляя сердце вновь и вновь холодеть.
Stringer