Страшные истории и мистические истории

Автобус остановился перед забором, отгораживающим от остального мира несколько маленьких домиков.
– Номер тридцать седьмой, – объявил водитель из своей кабинки и открыл двери автобуса. – На выход.
Мальчик встал, закинул сумку на плечо и вышел в дождь. Как только он сделал шаг в направлении забора, автобус закрыл двери и сорвался с места с неожиданной скоростью. Путь назад был закрыт.
Мальчик медленно пошёл к забору. Его что, решили просто выбросить на улицу? За что? Остальных высаживали перед какими-нибудь домами вполне приличного вида, так чем же он хуже? Почему его высадили в лесу? Хотя судя по виду домиков, за забором кто-то жил.
Чтобы как-то оттянуть момент, когда придётся войти, мальчик пошёл вдоль забора. Не нравилось ему это место. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся лес. Со стороны поселения за забором не доносилось ни единого детского голоса. Завернув за угол и пройдя ещё немного, мальчик оказался перед воротами. Такие, даже при желании, будет почти невозможно высадить, а амбарный замок с внутренней стороны – сбить.
– Ты к нам? – окликнул мальчика голос с другой стороны забора.
Мальчик посмотрел туда.. К нему шёл мужчина. В чёрных брюках, пиджаке и белой рубашке. Одежда ещё не успела намокнуть от мелкого, но мерзкого дождя, из-за которого на расстоянии десяти метров уже ничего не было видно. Мальчик опустил глаза:
– Да.
Ему почему-то казалось, что жить в подобном месте, значит быть слабым.
Мужчина улыбнулся:
– Как это я умудрился проглядеть автобус? Пойдём.
Он подошёл к воротам, извлёк из кармана брюк связку ключей, вставил один из них в замочную скважину замка и с видимым усилием трижды провернул. Мальчик толкнул калитку, и она с противным скрипом открылась. Вошёл и с усиливающимся чувством паники смотрел, как мужчина закрывает калитку на замок. Паника тут же прошла, но её сменило другое неприятное ощущение. Ощущение того, что он заперт в совершенно незнакомом месте и не сможет сбежать в случае чего.
Мужчина привёл его к домику с оранжевой дверью, на которой висела железная табличка «Директор», и постучал. Изнутри донёсся сварливый голос:
– Какого чёрта там принесло?
Мужчина приоткрыл дверь:
– Не чёрта, а Цербера. Новенького привезли, можно?
– Как будто тебя интересует моё мнение, – ответил голос. – Заходите.
Цербер открыл дверь шире и пропустил мальчика. Потом зашёл сам. Уже по прихожей было видно, что хозяин домика не живёт здесь постоянно. Под вешалкой стоял не разобранный чемодан, а качество ремонта оставляло желать лучшего. Цербер повёл мальчика в соседнюю комнату, наверное, кабинет. Когда-то он, должно быть, задумывался как уютное помещение, располагающие к дружеской беседе. Но обивка мягких кресел обветшала и покрылась многочисленными пятнами, которые никто не потрудился вывести, ковёр стал похож, скорее, на пушистую тряпку, а обои приобрели совершенно непонятный цвет, располагающий к чему угодно, но только не к дружеской беседе. Да и сам директор, сидящий за столом напротив двери, не был похож на добродушного дядечку, который встретит тебя чашечкой травяного чая, а проводит добрым советом. Сравнить его можно было, разве что, с чучелом медведя, стоящим в углу кабинета такого дядечки.
За разглядыванием комнаты мальчик пропустил, о чём говорили директор и Цербер. Спохватился он, только когда они замолчали и посмотрели на него. Директор попросил его назвать своё имя. Похоже, не в первый раз.
– Не помню, – честно признался мальчик. – Я ничего о себе не помню.
Лицо директора вспыхнуло:
– И как прикажешь нам заводить твоё личное дело?
От его взгляда и тона мальчику стало совсем неуютно. Он и так чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке, а сейчас стало ещё хуже. Он робко пожал плечами и опустил глаза. Директор стукнул кулаком по столу так, что мальчик вздрогнул, и обратил взгляд очей своих на Цербера:
– Что за народ пошёл, а?
Цербер покровительственно положил руку мальчику на плечо:
– Он-то здесь причём? Придумаем что-нибудь.
– Вот иди и придумывай. Созреешь – милости просим.
Выйдя из домика директора, мальчик задал вопрос, вертевшийся на языке последние несколько дней:
– Что мне теперь делать?
Цербер наклонился и посмотрел ему в глаза.
– Что-нибудь придумаем, – повторил он. – Сейчас нужно определить тебя в спальню.

Его поселили в домик с номером 18, к десяти таким же мальчишкам, одна половина из которых собралась «под крылом» Боксёра и гоняла по Приюту всех, кого не лень, а вторая половина старалась ночевать где угодно, но только не в своей спальне.
Боксёр был «самым» во многих отношениях: самый старший, самый высокий, самый сильный. Все проблемы он решал только одним способом – дракой. Его «Фантастическая четвёрка» с самого первого дня своего существования здорово портила жизнь нескольким оставшимся в Приюте взрослым.
Картёжник не выпускал из рук игральные карты. Он умел показывать с ними разные фокусы, раскладывать пасьянсы, гадать, а уж если ему попадался достойный соперник для игры… Так же хорошо как в карты, он играл только на непонятном инструменте собственного изготовления, который гордо называл лютней.
«Достойным соперником» Картёжника был Хан. Азиатский разрез глаз и не сходящий круглый год загар он дополнял яркой одеждой и всевозможными украшениями. От верёвочных браслетов, покупаемых у кого-то из девчонок, до ярких колец с «драгоценными» камнями.
Мусорщик собирал очень странную коллекцию – её элементы не имели друг с другом ничего общего, кроме брезгливого прозвища «хлам». Фантики от конфет, цветные коробочки, яркие ленточки и всё остальное пряталось в большом рюкзаке под кроватью Мусорщика.
Ползун был совершенно здоров – во всяком случае, физически, но видел мир снизу вверх. На вопросы он отвечал, что так ему «больше нравится».
Все пятеро дни напролёт рыскали по Приюту и доступным окрестностям в поисках не ждущих беды товарищей, бездомных животных и прочих беззащитных существ. А когда находили, то не оставляли жертву в покое до тех пор, пока не загоняли её на просторы Лазарета или под защиту Цербера, единственного «летнего» воспитателя.
Один из «Четвёрки» видел, как привезли новичка и как его вели от ворот к директору. Не утаилась от его глаз и лёгкая хромота приехавшего, поэтому первым, что сказал Боксёр новенькому, было:
– Ты быстро бегаешь?
Выяснилось, что бегун из новичка не очень, а драчун – и того хуже. К тому же после забега с препятствиями у мальчика совсем разболелась нога, и даже ходить он стал еле-еле, ежеминутно останавливаясь передохнуть, так что неудивительно, что, в конце концов, его всё-таки отлупили. И дали до слёз обидную кличку – Хромой.

После очередной драки он вышел на игровую площадку, к разноцветной стене Лазарета. Нога болела, губу саднило, под глазом наливался синяк. Вот что бывает, когда заступаешься за дворовую собаку, которую Боксёр и его ребята решили побить палками. Хромой улыбнулся уголком рта – зато животное осталось живо и относительно здорово.
Он сидел на качелях и сражался с собственной памятью за очередную секунду своего прошлого. Проигрывал и снова шёл в наступление. Но не отступал и уж тем более не сдавался. Иногда Хромому удавалось отвоевать ничтожно маленький кусочек пазла, но почти всегда этот кусочек не имел смысла, если рядом не стояли другие. А чтобы получить их, нужно было снова вызывать на бой свою невыносимо упрямую память. И снова проигрывать, потому что она никогда ничего не отдавала с первого раза.
Сегодня Хромой был не в форме, поэтому всё, чего он добился за последние полчаса – это головная боль, которая с каждой минутой сильнее сжимала виски своими железными щипцами. Если отвлечься, боль обидится и уйдёт... Но на что можно отвлечься, сидя в пустом дворе?
– Что за шизофреник тебя стриг? – спросил девчачий голос.
Хромой вздрогнул от неожиданности и обернулся. На горке, у него за спиной, сидела девочка его возраста. Солнечные очки, футболка с чужого плеча, длинные шорты, босые ноги. И проседь в чёрных, собранных в длинную косу, волосах. Девочка сидела, положив руки на перила, голову – на руки, а ноги просунув между железными прутьями. И, кажется, смотрела на Хромого, хотя из-за очков не было видно.
Мальчик провёл рукой по волосам:
– Так плохо?
Глядя на себя в зеркало, он как-то не обращал внимания на свою причёску – больше смотрел на ожог на лице. Оказалось, что в больнице его постригли действительно не важно – волосы были разной длины, кое-где пальцы встречались с кожей.
– Не обижайся, – сказала девочка – но я бы и с закрытыми глазами так не сделала.
Она съехала с горки и подошла к Хромому. Села на качели рядом. Сбоку было видно, что сейчас она смотрит на разноцветную стену. И улыбается. Тепло, как от хороших воспоминаний.
– Как тебя зовут? – спросил Хромой.
Улыбка девочки изменилась. Мальчику показалось, что его вопрос – пришедший откуда-то из прошлой жизни – развеселил её.
– Меня редко куда-то зовут. Обычно я прихожу сама.
Хромой понял намёк:
– А какая у тебя кличка?
Девочка удовлетворённо кивнула, всё ещё не глядя на него:
– Арши.
– А я Хромой.
Свою кличку он всё ещё произносил так же неохотно, как в первый раз. Лучше бы его обозвали безногим. Тогда было бы хотя бы видно, что его увечье преувеличено. Но Арши, похоже, привыкла произносить прозвища и похуже, и её от этого не коробило.
– Я знаю.
– Откуда? – удивился мальчик.
Арши усмехнулась и скосила на него глаза:
– А я ведьма. Летаю на метле, вожу дружбу с бесами, насылаю проклятия. Но ты меня не бойся – в хорошем настроении я почти ничем не отличаюсь от других девчонок.
– А у тебя хорошее настроение? – уточнил Хромой.
Она кивнула:
– Уже минут двадцать как.
Хромой не очень верил, что у кого-то здесь, в месте, где живёт Боксёр со своей Четвёркой, может быть хорошее настроение. Но сообщить об этом Арши он не успел – к ним подбежал большой пёс, за которого полчаса назад побили Хромого. Подбежал и сел рядом с девочкой, выжидающе поднял на неё морду. Арши ласково потрепала его по голове:
– Извини, Бас, у меня ничего нет. Завтра принесу, ладно?
Бас завилял хвостом и громко басовито гавкнул, видимо, в знак согласия. Подошёл к Хромому и положил голову ему на колени.
Арши снова посмотрела на яркую стену. Снова тепло улыбнулась:
– Это мы её разрисовывали. Прошлым летом. Идти на речку было холодно, а сидеть в спальнях – скучно. Вот кому-то и пришла идея разукрасить стену. Мы уделали в краске и двор и себя, а потом затеяли ещё и драку кисточками. Церберу и старшим тоже досталось. А ночью прошёл дождь, и от наших художеств осталось одно слово. И мы всё начали практически заново. И ещё полгода специально выходили во двор, полюбоваться на свои труды.
Хромой на удивление ясно представил, как два десятка ребят, лохматых и загоревших за лето, может быть, даже облезающих, высыпают во двор с лестницами, кисточками и банками с краской. Как они рисуют голубое небо, оранжевое солнце, синее море, жёлтый песок и Винни Пухов, Малышей, Колобков, Змеев Горынычей, Кроликов, Лисичек и многих других, прыгающих, бегающих или просто сидящих на этом песке. К младшим присоединяются старшие и взрослые, и всем смешно и весело. Никто не обращает внимания на яркие липкие пятна краски на одежде и коже.
И вот, на недавно бесцветной стене не остаётся пустого места, а краски в банках ещё много. Так почему бы не устроить красочные бои? А вечером, терзая кожу мыльной щёткой и увеличивая гору из шорт и футболок у стены, они обсуждали прошедший день, хвастались особенно въевшимися пятнами и продолжали смеяться.
И все они были дома. Их спальни были для них тем местом, где их ждали, не ложились спать, пока кого-то не хватало. У них были друзья, которые не разбивали носы за пятно краски на футболке, с которыми можно было потом обсудить прошедшее побоище и вместе посмеяться над тем, как ты неуклюже упал и придавил кого-то из своих.
Хромому стало тоскливо. В его жизни здесь, похоже, никогда не будет ничего подобного – ни уютной спальни, ни друзей-сожителей. Только десятая комната, в которой не хочется ночевать, и Боксёр со своей Четвёркой.
– Эй, – негромко позвала Арши. – Ты чего?
Он открыл глаза и понял, что плачет. Тут же вытер слёзы – стыдно реветь перед девочкой – и попытался улыбнуться:
– Да так. Ничего.
Она пару секунд смотрела ему в глаза сквозь свои тёмные очки. Потом коротко кивнула, словно что-то решила для себя, и встала.
– Пойдём. Сделаем что-нибудь с твоими волосами.