О луизианские болота! Сколько мрачных тайн и леденящих кровь легенд вы, топкие, храните? Как много мертвецов вы, страшные, поднимаете на мутно-коричневую поверхность? Мало ли вы, жестокие, прерываете полётов птиц, утягивая их в липкую трясину, чтобы, попробовав жизнь на вкус, обратить её смертью – выплюнуть в стылую явь жухлых кувшинок и тёмной тины? Не ответите.
Я крепко сжимаю вёсла, напрягая нетренированные мышцы, и стараюсь не отклоняться от курса, трафаретно намеченного в голове. Постоянно оглядываюсь – тонкие пряди беспорядочно выбиваются из косы – в глухой убеждённости, что вот-вот возвращусь, круто развернув лодку и напрочь забыв о цели визита. Как бы не так. Ещё недавно мне ведь не приходилось прилагать героических усилий, добираясь «чёрт-те куда»: я свободно сидела с закрытыми глазами, слушая его загадочные мифы, придуманные за секунду до открытия рта. В середине всегда звучало:
– Запоминай дорогу – ты сможешь навещать меня одна.
Я крепко сжимаю вёсла, напрягая нетренированные мышцы, и стараюсь не отклоняться от курса, трафаретно намеченного в голове. Постоянно оглядываюсь – тонкие пряди беспорядочно выбиваются из косы – в глухой убеждённости, что вот-вот возвращусь, круто развернув лодку и напрочь забыв о цели визита. Как бы не так. Ещё недавно мне ведь не приходилось прилагать героических усилий, добираясь «чёрт-те куда»: я свободно сидела с закрытыми глазами, слушая его загадочные мифы, придуманные за секунду до открытия рта. В середине всегда звучало:
– Запоминай дорогу – ты сможешь навещать меня одна.
И я начинала внимательно смотреть по сторонам, пытаясь сохранить в памяти образы путаных троп царства вязи, но судорожно зажмуривалась, замечая подозрительное шевеление в воде, и тогда он шутил про необыкновенно голодных аллигаторов... Когда же? Год – два – десять лет назад? Вечность.
Время остановилось. Прежние южные кипарисы, не покидая родного мортуального пространства, устремляют плюгавые кроны далеко вверх, широко раскидывают могучие толстые корни по заросшему берегу и неглубоко опускают их в илистую влагу. С сухих ветвей ажурной паутиной свисает тот же серебристый мох – западня для разных чужеземных субъектов. На помощь ему приходит гниющий бурелом, упавший поперёк течения тысячу лун назад и оставшийся нетронутым в неизменной наглости, выставляющей острые части коры, затевая охоту на моё жалкое судно. Всё как раньше, как при нём, только теперь сосредоточиться следует на гнетущем беззвучии. Глядеть тоже надо бы в оба.
Рядом показалась покрытая костяными пластинами спина и обнажающая мелкие притуплённые зубы уродливая морда. Её чёрные бусины сверкнули блеском игольного острия, вонзающегося в самодельную куклу бедняги, прогневавшего служительницу культа Вуду, в них заплясали озлобленные покойники, качающиеся в такт факельному огню, Королева сделалась весёлой. Распороть это мерзкое брюхо или нырнуть в бездонную пучину, чтобы встретить пропавшего возлюбленного? Не знаешь: хозяин болот исчез, а ты ничего и не понял. Прямо как я.
Вдали мелькнула знакомая старая пристань. Обогнув чудище, уже потерявшее естественный интерес и беззаботно поплывшее дальше, направляюсь к ней. Мысль о том, что ветхие доски могут запросто треснуть и обвалиться подо мной, уронив незваную гостью прямиком в кишащую опасными организмами жижу, заставила причалить к самому берегу. Как долго в душе господствовал беспричинный страх местности, мучивший туманным неведением, глупыми объяснениями и похоронами неодолимых чувств! Приехать сюда оказалось легко. Даже затаскивая лодку в травяные джунгли, я нахожусь в состоянии дать отпор любому хищному врагу и каждому фольклорному ругару.
При ходьбе один глаз направлен вниз – нельзя позволить ползучим гадам напасть, другой устремляется вперёд – не стоит давать себе повод заблудиться. Дует слабый ветер, монотонно шелестят листья, обсуждая детали коварного заговора против меня, кривые ветки объёмными узорами тянутся к моему лицу, готовясь лишить зрения – и тщетно – я не покину финишную прямую. Ведомая почти эйфоричным восторгом от победы над фобией, влекомая трогательными воспоминаниями, я ловко пробираюсь сквозь неприветливую ядовито-зелёную флору.
Залитая солнцем поляна повеяла непривычной мертвенной прохладой. Взгляд заволокла густая пелена, наделившая слёзы волей, рука потянулась к губам, перекрывая пронзительный кричащий звук. Огромное дерево обрушило свою уничтожающую тяжесть на милую сердцу хижину, сравняв с землёй её фасад и раздавив обитателя, редко выбиравшегося за пределы. Удивительная светло-голубая дверь стала грудой тусклых обломков, куски красноватого железа, закрывавшие лишние окна и щели, валялись поодаль, и вместо разноцветного дома-лоскутного одеяла под невероятной мощью природы были погребены однотонные посеревшие фрагменты, смешанные с грязью и сокрытые высокой травой.
Плача, я невольно представляю, как трещали и хрустели его кости, как рвались сухожилия, как пронзали грудную клетку рёбра, раскалывалась напополам черепная коробка, и неумолимо вытекал мозг – нечем было подумать, никак не позвать на помощь. А сейчас его сущность с подёрнутым бледностью ликом и с прозрачным, но целым телом примкнула к остальным безвременным. Как ты жил здесь и почему демонстрировал мне это гиблое место, чего ради ты преследовал меня на улицах Нового Орлеана и зачем отказывался туда переселиться? Предвидел ли ты гнусное предательство своей дикой обители?..
О луизианские болота! Отвечайте агоническим писком умерщвляемых вами птиц.
Время остановилось. Прежние южные кипарисы, не покидая родного мортуального пространства, устремляют плюгавые кроны далеко вверх, широко раскидывают могучие толстые корни по заросшему берегу и неглубоко опускают их в илистую влагу. С сухих ветвей ажурной паутиной свисает тот же серебристый мох – западня для разных чужеземных субъектов. На помощь ему приходит гниющий бурелом, упавший поперёк течения тысячу лун назад и оставшийся нетронутым в неизменной наглости, выставляющей острые части коры, затевая охоту на моё жалкое судно. Всё как раньше, как при нём, только теперь сосредоточиться следует на гнетущем беззвучии. Глядеть тоже надо бы в оба.
Рядом показалась покрытая костяными пластинами спина и обнажающая мелкие притуплённые зубы уродливая морда. Её чёрные бусины сверкнули блеском игольного острия, вонзающегося в самодельную куклу бедняги, прогневавшего служительницу культа Вуду, в них заплясали озлобленные покойники, качающиеся в такт факельному огню, Королева сделалась весёлой. Распороть это мерзкое брюхо или нырнуть в бездонную пучину, чтобы встретить пропавшего возлюбленного? Не знаешь: хозяин болот исчез, а ты ничего и не понял. Прямо как я.
Вдали мелькнула знакомая старая пристань. Обогнув чудище, уже потерявшее естественный интерес и беззаботно поплывшее дальше, направляюсь к ней. Мысль о том, что ветхие доски могут запросто треснуть и обвалиться подо мной, уронив незваную гостью прямиком в кишащую опасными организмами жижу, заставила причалить к самому берегу. Как долго в душе господствовал беспричинный страх местности, мучивший туманным неведением, глупыми объяснениями и похоронами неодолимых чувств! Приехать сюда оказалось легко. Даже затаскивая лодку в травяные джунгли, я нахожусь в состоянии дать отпор любому хищному врагу и каждому фольклорному ругару.
При ходьбе один глаз направлен вниз – нельзя позволить ползучим гадам напасть, другой устремляется вперёд – не стоит давать себе повод заблудиться. Дует слабый ветер, монотонно шелестят листья, обсуждая детали коварного заговора против меня, кривые ветки объёмными узорами тянутся к моему лицу, готовясь лишить зрения – и тщетно – я не покину финишную прямую. Ведомая почти эйфоричным восторгом от победы над фобией, влекомая трогательными воспоминаниями, я ловко пробираюсь сквозь неприветливую ядовито-зелёную флору.
Залитая солнцем поляна повеяла непривычной мертвенной прохладой. Взгляд заволокла густая пелена, наделившая слёзы волей, рука потянулась к губам, перекрывая пронзительный кричащий звук. Огромное дерево обрушило свою уничтожающую тяжесть на милую сердцу хижину, сравняв с землёй её фасад и раздавив обитателя, редко выбиравшегося за пределы. Удивительная светло-голубая дверь стала грудой тусклых обломков, куски красноватого железа, закрывавшие лишние окна и щели, валялись поодаль, и вместо разноцветного дома-лоскутного одеяла под невероятной мощью природы были погребены однотонные посеревшие фрагменты, смешанные с грязью и сокрытые высокой травой.
Плача, я невольно представляю, как трещали и хрустели его кости, как рвались сухожилия, как пронзали грудную клетку рёбра, раскалывалась напополам черепная коробка, и неумолимо вытекал мозг – нечем было подумать, никак не позвать на помощь. А сейчас его сущность с подёрнутым бледностью ликом и с прозрачным, но целым телом примкнула к остальным безвременным. Как ты жил здесь и почему демонстрировал мне это гиблое место, чего ради ты преследовал меня на улицах Нового Орлеана и зачем отказывался туда переселиться? Предвидел ли ты гнусное предательство своей дикой обители?..
О луизианские болота! Отвечайте агоническим писком умерщвляемых вами птиц.
адский ангел
Без комментариев!
Это шедевр, 5+++++++++