Почти всё окружение людей, с которыми я поддерживаю оживлённое общение, прибывают в полном недоумений от сильной фобий, связанной с категорической боязнью тонких медицинских игл, при одном взгляде на которые уровень моей паники переходит все разумные пределы. Никому не дано понять, почему я не делаю прививки и почему при одном только виде использованного шприца, случайно брошенного на дороге среди кучи мусора, я готов кричать, словно человек умирающий в адской агонии. Сейчас я хочу изложить на бумаге истинную причину моей фобий, о которой никому до этого момента не приходилось слушать, за исключением моего личного психолога, который слушал эту историю с гадким чувством откровенного отвращения и тошноты.
История берёт своё начало с небольшой двухкомнатной квартиры, которую мне пришлось снимать вместе с одним наркоманом на Бенефит-Стрит. Я тогда был бедным студентом, а потому за отсутствием стабильного денежного дохода мне оставалось снимать квартиру с моим сожителем Говардом, чей материальный доход ничем не был лучше моего. Мы тогда жили бедно, чаще всего еле укладываясь в нужную сумму, которой бы хватило для оплаты квартиры. На нормальное пропитание денег и вовсе не хватало, поэтому очень часто приходилось занимать их у родственников и знакомых, вследствие чего мы оба увязали в долгах.
В студенческие годы, я подрабатывал в одном изданий, куда писал статьи и получал гонорар, на который и приходилось жить. На счёт работы Говарда я не могу дать внятного ответа, поскольку каждый раз его источник дохода менялся. Какое-то время он работал грузчиком в местном продуктовом магазине, а потом из-за своего резко понизившегося здоровья решил, что безопаснее будет устроиться раздатчиком листовок, где хоть и платили меньше, зато были более безопасные условия для здоровья.
История берёт своё начало с небольшой двухкомнатной квартиры, которую мне пришлось снимать вместе с одним наркоманом на Бенефит-Стрит. Я тогда был бедным студентом, а потому за отсутствием стабильного денежного дохода мне оставалось снимать квартиру с моим сожителем Говардом, чей материальный доход ничем не был лучше моего. Мы тогда жили бедно, чаще всего еле укладываясь в нужную сумму, которой бы хватило для оплаты квартиры. На нормальное пропитание денег и вовсе не хватало, поэтому очень часто приходилось занимать их у родственников и знакомых, вследствие чего мы оба увязали в долгах.
В студенческие годы, я подрабатывал в одном изданий, куда писал статьи и получал гонорар, на который и приходилось жить. На счёт работы Говарда я не могу дать внятного ответа, поскольку каждый раз его источник дохода менялся. Какое-то время он работал грузчиком в местном продуктовом магазине, а потом из-за своего резко понизившегося здоровья решил, что безопаснее будет устроиться раздатчиком листовок, где хоть и платили меньше, зато были более безопасные условия для здоровья.
Обычно мы пытались уровнять наши затраты на жильё и еду, однако тем не менее, денег тратил больше я, из-за страстной потребности моего соседа в новых дозах, которые стоили недёшево, особенно для низшего студента. Вследствие чего на почве его зависимости от наркотиков у нас очень часто разжигались скандалы и конфликты, которые в большинстве своём не приводили ни к чему, ведь излечить его потребность в новых дозах я был не в силах.
Стоит также отметить угрюмый и серый вид комнаты моего сожителя, в которой не было абсолютно никакой мебели, большую часть которой он продал, чтобы купить новое "лекарство", которое могло бы избавить его от ломки, ужасные приступы которой донимали мою психику каждый раз, когда начинались. Стены его комнаты были заклеены грязными, давно выцветшими обоями, которые лишь дополняли меланхолию, царившею в нашей квартире. Но хуже всего были многочисленные использованные шприцы, хаотично валявшиеся на полу его комнаты, именно из-за них я никогда не заходил к нему, и более того, даже никогда не осмеливался приоткрывать дверь в его комнату. В то время, как у меня была нормальная кровать, Говард спал на грязном, дурно пахнущем матрасе, лежащим в углу комнаты.
Ранее я отметил, что Говарда преследовали приступы ломки, которые наиболее сильно нагоняли на меня страх, ведь очень часто сопровождались душераздирающими приглушёнными стонами, эхом разносящимися по всей квартире из его комнаты. Однажды я не выдержал и приоткрыл дверь в его комнату, чтобы убедиться, что всё под контролем. Было невыносимо наблюдать за бледным убогим телом, которое, словно змея, извивалось, лёжа на своём матрасе в углу комнаты. Он велел мне выйти, и не вызывать врачей, поскольку приступ скоро должен был пройти. Я поступил, как он и просил, но был на грани нервного срыва.
К концу осени внешний вид моего соседа перетерпел страшные пертурбаций. Его обвисшая бледная кожа начала шелушится прямо на глазах, лишь усиливая мой страх и неприязнь к этому человеку. Хуже всего было его лицо, кожа на котором настолько ссохлась, что напоминало подобие маски, которую Говард натянул себе на череп. Внешний его вид создавал впечатление какого-то мертвеца, сбежавшего с кладбища, и пугал не меня одного.
Однажды утром к нему пришёл его знакомый покупать его матрас, который Говард выставил на продажу. Я тем временем сидел у себя в комнате и писал очередную статью для журнала "Weird Tales". Всё что я услышал, это глухой крик, эхом пронёсшийся по коридору. В след за криком спешно последовала серия быстрых бегущих шагов, которые спешили прочь из дома. Внешний вид моего соседа, с которым я жил, до смерти напугал человека и заставил его в панике бежать из дома.
Деньги у него кончались, и он что было сил просил у меня занять ему на очередную дозу, чего я не мог себе позволить, ведь мне самому не хватало на некоторые нужды. В конечном итоге из-за недостатка денег - его ломки и приступы резко участились, что добивало меня каждый раз, когда ночью из его комнаты доносились крики, умирающего в страшных муках человека, и однажды ночью смерть всё же решила забрать его жизнь навсегда. Ту ночь я запомню навсегда, ведь то, что произошло тогда, не поддаётся ни одному рациональному объяснению.
Я помню, как проснулся от шума, который вновь доносился из его комнаты. Той ночью крики и сам припадок были гораздо сильнее чем обычно. Агония человека, умирающего страшной мучительной смертью, будет преследовать меня на протяжении всей оставшейся жизни, в моих кошмарах. Душераздирающие вопли продолжались на протяжении нескольких часов, пока наконец не стихли.
Не знаю какие силы сподвигли меня той ночью подняться с кровати и с фонарём пойти в комнату Говарда, но это была ужасная ошибка, которую мой разум мне не простит. Прежде, чем войти, я несколько раз постучал по большой дубовой двери, но никто не ответил. Я аккуратно приоткрыл дверь, и в свете моего фонаря на полу заблестела огромная кровавая лужа, от которой в мглистую глубь комнаты тянулся алый след, обрывавшийся тем, что и по сей день преследует меня в кошмарах.
Кровавый след, тянущийся от двери, прерывался поломанным изуродованным телом Говарда. Его руки были переломаны и вывихнуты, а позвоночник был выгнут в другую сторону и торчал из распахнутых наружу рёбер. Его выпученные от страха глаза осматривали дверной проём, в котором я стоял с фонарём в руке. Но самым ужасным были многочисленные шприцы, торчавшие из его тела. Видимо, как только начался приступ, он старался ползти к двери, но осознав, что помощи не будет, пополз обратно, попутно накалываясь на бесконечные шприцы, разбросанные по всей комнате.
Он умирал в страшных мучениях, которые я мог остановить, просто вызвав вовремя врачей, но не сделал этого, возможно, потому что хотел, чтобы он умер, потому что думал, что своей смертью он остановит поток кошмаров, терзавших меня с момента моего обоснования в этом доме, но в итоге своим поступком я обрёк свой разум на бесконечный страх и вину, гораздо более ужасные, чем его предсмертная агония, которая теперь будет терзать меня до конца жизни.
Стоит также отметить угрюмый и серый вид комнаты моего сожителя, в которой не было абсолютно никакой мебели, большую часть которой он продал, чтобы купить новое "лекарство", которое могло бы избавить его от ломки, ужасные приступы которой донимали мою психику каждый раз, когда начинались. Стены его комнаты были заклеены грязными, давно выцветшими обоями, которые лишь дополняли меланхолию, царившею в нашей квартире. Но хуже всего были многочисленные использованные шприцы, хаотично валявшиеся на полу его комнаты, именно из-за них я никогда не заходил к нему, и более того, даже никогда не осмеливался приоткрывать дверь в его комнату. В то время, как у меня была нормальная кровать, Говард спал на грязном, дурно пахнущем матрасе, лежащим в углу комнаты.
Ранее я отметил, что Говарда преследовали приступы ломки, которые наиболее сильно нагоняли на меня страх, ведь очень часто сопровождались душераздирающими приглушёнными стонами, эхом разносящимися по всей квартире из его комнаты. Однажды я не выдержал и приоткрыл дверь в его комнату, чтобы убедиться, что всё под контролем. Было невыносимо наблюдать за бледным убогим телом, которое, словно змея, извивалось, лёжа на своём матрасе в углу комнаты. Он велел мне выйти, и не вызывать врачей, поскольку приступ скоро должен был пройти. Я поступил, как он и просил, но был на грани нервного срыва.
К концу осени внешний вид моего соседа перетерпел страшные пертурбаций. Его обвисшая бледная кожа начала шелушится прямо на глазах, лишь усиливая мой страх и неприязнь к этому человеку. Хуже всего было его лицо, кожа на котором настолько ссохлась, что напоминало подобие маски, которую Говард натянул себе на череп. Внешний его вид создавал впечатление какого-то мертвеца, сбежавшего с кладбища, и пугал не меня одного.
Однажды утром к нему пришёл его знакомый покупать его матрас, который Говард выставил на продажу. Я тем временем сидел у себя в комнате и писал очередную статью для журнала "Weird Tales". Всё что я услышал, это глухой крик, эхом пронёсшийся по коридору. В след за криком спешно последовала серия быстрых бегущих шагов, которые спешили прочь из дома. Внешний вид моего соседа, с которым я жил, до смерти напугал человека и заставил его в панике бежать из дома.
Деньги у него кончались, и он что было сил просил у меня занять ему на очередную дозу, чего я не мог себе позволить, ведь мне самому не хватало на некоторые нужды. В конечном итоге из-за недостатка денег - его ломки и приступы резко участились, что добивало меня каждый раз, когда ночью из его комнаты доносились крики, умирающего в страшных муках человека, и однажды ночью смерть всё же решила забрать его жизнь навсегда. Ту ночь я запомню навсегда, ведь то, что произошло тогда, не поддаётся ни одному рациональному объяснению.
Я помню, как проснулся от шума, который вновь доносился из его комнаты. Той ночью крики и сам припадок были гораздо сильнее чем обычно. Агония человека, умирающего страшной мучительной смертью, будет преследовать меня на протяжении всей оставшейся жизни, в моих кошмарах. Душераздирающие вопли продолжались на протяжении нескольких часов, пока наконец не стихли.
Не знаю какие силы сподвигли меня той ночью подняться с кровати и с фонарём пойти в комнату Говарда, но это была ужасная ошибка, которую мой разум мне не простит. Прежде, чем войти, я несколько раз постучал по большой дубовой двери, но никто не ответил. Я аккуратно приоткрыл дверь, и в свете моего фонаря на полу заблестела огромная кровавая лужа, от которой в мглистую глубь комнаты тянулся алый след, обрывавшийся тем, что и по сей день преследует меня в кошмарах.
Кровавый след, тянущийся от двери, прерывался поломанным изуродованным телом Говарда. Его руки были переломаны и вывихнуты, а позвоночник был выгнут в другую сторону и торчал из распахнутых наружу рёбер. Его выпученные от страха глаза осматривали дверной проём, в котором я стоял с фонарём в руке. Но самым ужасным были многочисленные шприцы, торчавшие из его тела. Видимо, как только начался приступ, он старался ползти к двери, но осознав, что помощи не будет, пополз обратно, попутно накалываясь на бесконечные шприцы, разбросанные по всей комнате.
Он умирал в страшных мучениях, которые я мог остановить, просто вызвав вовремя врачей, но не сделал этого, возможно, потому что хотел, чтобы он умер, потому что думал, что своей смертью он остановит поток кошмаров, терзавших меня с момента моего обоснования в этом доме, но в итоге своим поступком я обрёк свой разум на бесконечный страх и вину, гораздо более ужасные, чем его предсмертная агония, которая теперь будет терзать меня до конца жизни.
Alonso