Конец мая, начало лета, рассекают стрижи синеву тёплого неба, цветёт сирень и так здорово чувствовать себя молодым здоровым парнем.
Я после института устроился работать в Моссрыбпром гидробиологом, в Царицыно, а жил в дачном посёлке, в ближнем Подмосковье, всю зиму снимал там дачу. Большая, деревянная, с камином, довоенной постройки, с причудливыми башенками, верандой и участком в полгектара. Такие дачи давали военным в 30-х годах. И всё было здорово пока не наступило лето и не приехали хозяева дачи. Впрочем, мы так и договаривались, что я живу зиму, а они лето. Поломав голову над тем, где теперь ночевать, я стал опрашивать всех знакомых в отделе не сдаст ли кто комнату месяца на три-четыре и тут мне кто-то в бухгалтерии посоветовал: в старом Царицыно - это по другую сторону железной дороги, там наш филиал, и в актовом зале которого стоит вполне ещё хороший диван. Филиалом назывались те второстепенные службы, которые не уместились в основном здании.
- Идите туда, Юра, найти его легко, а вечером все уходят домой, и вы отдохнёте до утра, и платить ничего не надо...
Ну что ж, хорошая мысль, заодно посмотрю, что за филиал.
Я после института устроился работать в Моссрыбпром гидробиологом, в Царицыно, а жил в дачном посёлке, в ближнем Подмосковье, всю зиму снимал там дачу. Большая, деревянная, с камином, довоенной постройки, с причудливыми башенками, верандой и участком в полгектара. Такие дачи давали военным в 30-х годах. И всё было здорово пока не наступило лето и не приехали хозяева дачи. Впрочем, мы так и договаривались, что я живу зиму, а они лето. Поломав голову над тем, где теперь ночевать, я стал опрашивать всех знакомых в отделе не сдаст ли кто комнату месяца на три-четыре и тут мне кто-то в бухгалтерии посоветовал: в старом Царицыно - это по другую сторону железной дороги, там наш филиал, и в актовом зале которого стоит вполне ещё хороший диван. Филиалом назывались те второстепенные службы, которые не уместились в основном здании.
- Идите туда, Юра, найти его легко, а вечером все уходят домой, и вы отдохнёте до утра, и платить ничего не надо...
Ну что ж, хорошая мысль, заодно посмотрю, что за филиал.
Старое Царицыно тогда было странной смесью старых довоенных построек... казалось, что ты очутился в заброшенном провинциальном городке где-то за 1000 км. от Москвы или вообще в другом веке, и вот сейчас из-за поворота покажется конка или проедет водовозка с бочкой и усатым кучером с кнутом в руке. Одноэтажные деревянные домики, обшитые тёсом, некоторые отштукатуренные и побелены охрой, другие, деревянные - покрашены масляной краской, печные трубы, вишнёвые сады, крошечные магазинчики, где покупатель с продавцом толкают друг друга локтями как на коммунальной кухне, - и всё это обрамлено двумя рядами корявых, пыльных обрубков тополей по обочинам дороги. А названия улиц: Прохладная, Солнечная, Весёлая, Воздушная... я так и представляю чиновника-романтика выбравшего такие названия и мне почему-то кажется, что это незамужняя женщина, может быть старая дева, мечтающая о любви. И самое большое здание с колоннами... это ТЮЗ (театр юного зрителя), построенный ещё в далёком 30-м году в самом начале улицы. А какие вывески на магазинах, смешные наивные, порой написанные кистью от руки.
Пройдя всю улицу минут за десять, я очутился перед этим самым филиалом. Дом как дом, ничем не отличался от других домов, низкий одноэтажный барак, когда-то с розовыми стенами, которые дожди превратили в почти белые. Разве, что стоял в самом конце улицы, т.е. был последним и за ним только пруд, больше напоминающий круглую грязную канаву в зарослях крапивы и черёмухи и тупик.
Чем в этом филиале занимались люди, я так и не понял: стояли в комнатах канцелярские столы, холодильник на кухне, был актовый зал... впрочем и у нас это тоже всё было да ещё плюс начальство. Отсутствие начальства расслабляет, об этом можно судить по количеству пустых бутылок под раковиной.
Обо мне уже позвонили и меня ждали. Приятная женщина показала в актовом зале массивный диван, оббитый чёрной клеёнкой - диван был просто роскошный, широкий, пружинистый; дала ключи от входных дверей, и я, счастливый, отправился обратно в свой отдел досиживать день. Я был рад, что хоть одной проблемой у меня будет меньше и не надо теперь ломать голову где приткнуться.
А день был плохой: накануне у нас погиб молодой парень, рыбовод, об этом только и было сейчас разговоров. Он был в командировке, сопровождал машину с мальками для зарыбления прудов и на переезде машину смял поезд. Шофёр успел выскочить и отделался царапинами... а этот замешкался. Но я в тот день больше думал о другом, о филиале, который так удачно оказался существующим, о диване, где я наконец обрету покой после рабочего дня. Впрочем, и о несчастном рыбоводе тоже... хотя я его и не знал.
На работе мне нравилась Леночка, стройненькая симпатичная, мы частенько с ней болтали то в коридоре (мы в разных отделах работали), то в обеденный перерыв, да и несколько раз вместе ходили обедать в кафе. Я знал про неё немного: вдова, 23 года, есть дочка 2 года, муж повесился. Впрочем, на личные темы мы с ней как-то и не говорили, а всё больше о ерунде. И тут мне пришло в голову пригласить Леночку вечером в этот самый филиал... видимо, диван и связанные с ним приятные ожидания, затуманили мне мозги. Выслушав меня, Леночка повела себя, на мой взгляд, странно, она вдруг холодно прищурила глаза: "А чем, развратом заниматься там будем... ты это хотел сказать?!".
Я понял про диван она знает.
На секунду я онемел и отшатнулся, попытался даже перевести всё в шутку, но получилось фальшиво. Её замужняя подружка, которая присутствовала при разговоре, наоборот, выразила желание пойти, но под злобным леночкиным взглядом... как-то вдруг съёжилась и залепетала что-то сбивчиво про "подумаю" и "может быть потом".
В общем, скоро я шагал один тёплым солнечным вечером в старое Царицыно, которое ещё недавно называлось Ленино-Дачное. Над головой, в вышине проносились стрижи, в воздухе толклись мошки, обещая завтра хороший день. Пройдя под железнодорожным мостом метров 200, я, словно на машине времени, перенёсся в другую эпоху: мерзкая пивнушка в кустах сирени, от которых за версту пахло мочой, тир сколоченный из ржавых железных листов, и только ТЮЗ с его величественными колоннами говорил: не всё так плохо в этой новой реальности...
Я обратил внимание, что домики вдоль улицы подготовлены к сносу, раньше я этого как-то не заметил, в них уже никто не живёт и только магазинчики ещё временно работают. "Наверное и филиал наш скоро закроют" - мелькнула грустная мысль, где же я ночевать-то буду? Может лето простоит...
Погулял у озера, пострелял безуспешно в тире... и вот уже стою в вечерних сумерках у дверей филиала.
Я весь полон планов: постирать рубашку в раковине, попить чаю с булочками, которые у меня с собой, осмотреть все помещения - вдруг там есть телевизор и т.д. Как-то быстро темнело - высокие деревья, низкие домики и... отсутствие уличного освещения - район то уже нежилой.
Наверное есть на свете злобная сила, которой доставляет большое наслаждение разрушать планы и надежды бедных людей. Кто-то возможно назовёт её чёрной полосой, антиангелом... ну да не в этом суть!
В актовом зале или красном уголке (как хотите), рядом с моим диваном, на который я возлагал столько надежд, прямо у стены стоял гроб - жирная точка в чьей-то судьбе. Такой реальный, обтянутый голубой тканью с чёрными лентами, он конечно был пока пустой, но он был и спать там уже не хотелось. Кому он предназначался, я понял. Организация взяла похороны несчастного парня на себя и уже позаботилась о гробе, а сам он сейчас в морге или вернее то, что от него осталось.
То ли голова моя стала пустой, то ли мысли мелкими, вроде: "А если бы я был сейчас с Леночкой?"
Или: "Когда же его привезли-то, в обед, кажется, не было?.."
Я пошёл по комнатам, выбирая такие, где больше столов и стульев, дабы всё это сдвинуть и подремать, о наслаждении уже думать не приходилось. Рубашку я передумал стирать.
Спать на двух столах мука ещё та, рёбра у меня заболели уже через десять минут. Тогда я собрал в соседней комнате восемь мягких стульев, расставил их попарно и лёг на это ложе. В общем, уже лучше, хотя стулья и разъезжаются, и ноги немного навесу. С минуту я раздумывал спать со светом или в темноте: да в темноте, низкое окно комнаты выходит на дорогу и частично на заросший пруд, в лунном свете он светится зеленоватым пятном; не хватало ещё, чтобы кто-то видел как я тут лежу.
Сон не шёл. Я думал, то о любимой даче, где так хорошо жилось зимой, то в голову лезли мысли вроде такой: "А почему это у красавицы Леночки муж повесился?.. Что же могло произойти, чтобы молодой мужик в петлю полез?"
Кажется, я уже в сотый раз обдумываю это и сто разных причин приходят мне в голову, и когда я в сто первый раз представил как он её застукал с любовником - по коридору кто-то быстро пробежал... Сначала я ничего не понял, решил почудилось, но вот снова шаги, такие тяжёлые, что прогибаются половицы... остановились у моей двери. Я хочу встать и включить свет, но не могу пошевелиться, стараюсь не дышать, холодок страха мурашками прокатывает по спине. Я хорошо помню, что входную дверь закрыл и, значит, кроме меня тут никого нет.
Половицы под линолеумом в некоторых местах провалены, это я уже днём заметил. "Может, крысы бегают?"
Успокаивая себя, что это крысы, я быстро встаю и просовываю ножку стула в дверную ручку (это от крыс-то!) и в этот момент кто-то два раза настойчиво тянет ручку на себя. Я на цыпочках отступаю к окну, нашаривая руками шпингалет. Подойти к выключателю не решаюсь - пусть думают, что меня тут нет. За дверью слышу странные звуки: как-то однажды в зоомагазине я наблюдал как большой зелёный попугай скрежетал клювом о прутья клетки, вот такой же (или похожий) скрежет раздаётся сейчас из-за двери. Наконец, стал удаляться.
Только сейчас я осознаю полное отсутствие людей во всей округе: дома пусты, люди переехали, магазины закрыты - ну разве что сторож в ТЮЗе, а это на другом конце улице... Вернее даже не осознаю, это кричит моя душа: "Ты один... Ты один... Ты один!"
Решаю: надо как-то дождаться утра, в это время рассветает рано и... валить отсюда.
Некоторое время было тихо, и я снова лёг на оставшиеся семь стульев так, чтобы дверь и окно были постоянно в поле зрения, правда, для этого приходиться всё время крутить головой. И тут за стеной, там где актовый зал с диваном и гробом, раздался грохот и за ним треск ломаемого дерева. По звуку можно было предположить, что упал большой, пустой деревянный ящик. Так как кроме дивана, стола и гроба там ничего больше нет, то гадать долго не приходится.
"Жаль, что я не прихватил с кухни нож - защитил бы себя, - как искра мелькнуло в голове, - или может в окно выскочить пока есть возможность?!"
Я стал готовиться к худшему: если Они легко и быстро разломали новый гроб, то мне тут за дверью долго не продержаться. Осторожно, стараясь не шуметь, я выдвинул ящик письменного стола, но кроме точилки для карандашей и всякой бесполезной ерунды вроде скрепок, игральных карт и сухого пряника, ничего не нашёл. Где-то я читал про кнут и пряник, и что пряник тоже должен быть сухим, чтобы и им можно было бить! Нет, наверное, это не мой случай. Кладу пряник обратно.
В предрассветный час из приоткрытой форточки слабо потянуло нежным ароматом цветущего жасмина, но его перебил тяжёлый запах тины из пруда.
Тем временем, всё было тихо, а в окно стал осторожно просачиваться белый рассвет. Приобрели очертания деревья, пруд, дорога, крыша какого-то сарая. Птицы в черёмуховых зарослях прочищали голоса первыми трелями, послышались гудки утренних электричек с ближней станции. В комнате начали проступать из мрака предметы и мебель. Темнота скрывала только углы.
Из круглого зеркала на стене на меня смотрело измученное лицо человека, который очень хотел жить.
Я присел на стулья, положил голову на руки и незаметно задремал, точнее провалился в глубокий сон.
Мне приснилось будто хор бабушек из Удмуртии (во сне почему-то я это знал определенно) проговаривал на своём удмуртском языке что-то бесконечно монотонное и такое грустное, что я заплакал. Вроде бы, одна часть хора меня отпевает и перечисляет все мои грехи и плохие поступки, но когда она умолкает, другая половина хора речитативом сообщает о моих достоинствах и уже добрых делах. И так они чередуются.
А проснулся я от телефонного звонка. Так просто и буднично звонил телефон за стеной, но никто не поднимал трубку. В окно светило яркое солнце, порхали бабочки над прудом, а в коридоре филиала кто-то мыл полы. Было слышно как вынимают из ведра тряпку, потом выжимают её, и вода с шумом стекает в ведро, кидают на пол и возят по линолеуму туда-сюда.
Быстро встать не получилось, болело всё тело, но больше всего спина и шея.
Кое-как прибрался, вынул стул из дверной ручки и осторожно выглянул в коридор. Толстая тётка в чёрном сатиновом халате с засученными рукавами и галошах на босу ногу, стояла задом ко мне и яростно водила шваброй поперёк коридора. Белая косынка от усилий сползла на потную шею.
"Доброе утро", - сказал я, стараясь вложить в голос побольше бодрости
Тётка замерла, и даже затылок её в этот момент выражал напряжённую работу мысли (наверное соображала не послышалось ли ей), потом резко обернулась и мне открылись из-под распахнутого халата огромная грудь с тёмно-коричневыми сосками и колыхающийся живот, трусы, правда, были на месте. Несколько секунд она ошарашено разглядывала меня, забыв про халат.
"Я говорю: погодка сегодня".
"Ты... это кто?", - начала она строго, не спеша застёгивая халат.
Я: "Работаю я тут, в головном здании, вот, на ночь остался... хотел на диване спать, а там гроб... пришлось в кабинете на стульях".
Она: "И не приведи Господь, скоро за ним должны приехать, жалко мальчишку, - и добавила недовольно: "Ты мне не наследи тут, посиди на кухне пока полы высохнут".
Я поплёлся на кухню, где обнаружил на верёвке постиранные тёткины трусы и ночнушку.
"И как я теперь объясню разломанный гроб? С кого будут спрашивать?", - такие мысли лезли мне в голову, пока я сидел на табурете и смотрел в одну точку. Не в силах больше терпеть неизвестность и видя как тётка направилась в актовый зал, я вскочил и кинулся за ней следом.
И диван, и гроб, и стол, и графин с водой на нём - всё стояло на своих местах, не имея никаких повреждений.
"Вот я и говорю, - продолжала тётка, заботливо протирая тряпкой стеклянный графин, - Некрасов, - она кивнула головой на гроб, - жить хотел, а она пришла и его с собой увела".
- Кто она?
- Ну как кто... эта, с косой. А завтра она за кем придёт?..
Тётка понизила голос и внимательно посмотрела на меня, а потом неожиданно добавила: "Он ведь, Васька-то, тут и жил целый год, спал на этом диване, а весной его Верка к себе сманила, и ведь что, с мужем ещё не развелась, а второго ей подавай... бесстыжая".
Тётка всхлипнула.
"Мне как родной был. Я ему и стирала и готовила, а вечером как сядем с ним в дурачка играть, вот на этом диване... эх. А ласковый был как котёнок, приснился мне сегодня".
Голос у неё задрожал. Она потёрла глаза тыльной стороной ладони.
Я положил ключ на стол и стал прощаться.
"А тебя звать-то как?" - крикнула она сквозь слёзы мне уже вдогонку. - А может тебе постирать чего?"...
Я не стал отвечать. Я шёл и думал, как такое могло быть? Не приснилось же мне всё...
Уже на улице я заметил, что мои часы, которые были всегда точными, вдруг отстали ровно на два часа.
Днём мне позвонила моя родная тётка, которая работала бухгалтером в подмосковном доме отдыха и сказала, что у неё для меня есть путёвка.
В общей сложности, я прожил там три месяца и вернулся наконец на свою любимую дачу.
Пройдя всю улицу минут за десять, я очутился перед этим самым филиалом. Дом как дом, ничем не отличался от других домов, низкий одноэтажный барак, когда-то с розовыми стенами, которые дожди превратили в почти белые. Разве, что стоял в самом конце улицы, т.е. был последним и за ним только пруд, больше напоминающий круглую грязную канаву в зарослях крапивы и черёмухи и тупик.
Чем в этом филиале занимались люди, я так и не понял: стояли в комнатах канцелярские столы, холодильник на кухне, был актовый зал... впрочем и у нас это тоже всё было да ещё плюс начальство. Отсутствие начальства расслабляет, об этом можно судить по количеству пустых бутылок под раковиной.
Обо мне уже позвонили и меня ждали. Приятная женщина показала в актовом зале массивный диван, оббитый чёрной клеёнкой - диван был просто роскошный, широкий, пружинистый; дала ключи от входных дверей, и я, счастливый, отправился обратно в свой отдел досиживать день. Я был рад, что хоть одной проблемой у меня будет меньше и не надо теперь ломать голову где приткнуться.
А день был плохой: накануне у нас погиб молодой парень, рыбовод, об этом только и было сейчас разговоров. Он был в командировке, сопровождал машину с мальками для зарыбления прудов и на переезде машину смял поезд. Шофёр успел выскочить и отделался царапинами... а этот замешкался. Но я в тот день больше думал о другом, о филиале, который так удачно оказался существующим, о диване, где я наконец обрету покой после рабочего дня. Впрочем, и о несчастном рыбоводе тоже... хотя я его и не знал.
На работе мне нравилась Леночка, стройненькая симпатичная, мы частенько с ней болтали то в коридоре (мы в разных отделах работали), то в обеденный перерыв, да и несколько раз вместе ходили обедать в кафе. Я знал про неё немного: вдова, 23 года, есть дочка 2 года, муж повесился. Впрочем, на личные темы мы с ней как-то и не говорили, а всё больше о ерунде. И тут мне пришло в голову пригласить Леночку вечером в этот самый филиал... видимо, диван и связанные с ним приятные ожидания, затуманили мне мозги. Выслушав меня, Леночка повела себя, на мой взгляд, странно, она вдруг холодно прищурила глаза: "А чем, развратом заниматься там будем... ты это хотел сказать?!".
Я понял про диван она знает.
На секунду я онемел и отшатнулся, попытался даже перевести всё в шутку, но получилось фальшиво. Её замужняя подружка, которая присутствовала при разговоре, наоборот, выразила желание пойти, но под злобным леночкиным взглядом... как-то вдруг съёжилась и залепетала что-то сбивчиво про "подумаю" и "может быть потом".
В общем, скоро я шагал один тёплым солнечным вечером в старое Царицыно, которое ещё недавно называлось Ленино-Дачное. Над головой, в вышине проносились стрижи, в воздухе толклись мошки, обещая завтра хороший день. Пройдя под железнодорожным мостом метров 200, я, словно на машине времени, перенёсся в другую эпоху: мерзкая пивнушка в кустах сирени, от которых за версту пахло мочой, тир сколоченный из ржавых железных листов, и только ТЮЗ с его величественными колоннами говорил: не всё так плохо в этой новой реальности...
Я обратил внимание, что домики вдоль улицы подготовлены к сносу, раньше я этого как-то не заметил, в них уже никто не живёт и только магазинчики ещё временно работают. "Наверное и филиал наш скоро закроют" - мелькнула грустная мысль, где же я ночевать-то буду? Может лето простоит...
Погулял у озера, пострелял безуспешно в тире... и вот уже стою в вечерних сумерках у дверей филиала.
Я весь полон планов: постирать рубашку в раковине, попить чаю с булочками, которые у меня с собой, осмотреть все помещения - вдруг там есть телевизор и т.д. Как-то быстро темнело - высокие деревья, низкие домики и... отсутствие уличного освещения - район то уже нежилой.
Наверное есть на свете злобная сила, которой доставляет большое наслаждение разрушать планы и надежды бедных людей. Кто-то возможно назовёт её чёрной полосой, антиангелом... ну да не в этом суть!
В актовом зале или красном уголке (как хотите), рядом с моим диваном, на который я возлагал столько надежд, прямо у стены стоял гроб - жирная точка в чьей-то судьбе. Такой реальный, обтянутый голубой тканью с чёрными лентами, он конечно был пока пустой, но он был и спать там уже не хотелось. Кому он предназначался, я понял. Организация взяла похороны несчастного парня на себя и уже позаботилась о гробе, а сам он сейчас в морге или вернее то, что от него осталось.
То ли голова моя стала пустой, то ли мысли мелкими, вроде: "А если бы я был сейчас с Леночкой?"
Или: "Когда же его привезли-то, в обед, кажется, не было?.."
Я пошёл по комнатам, выбирая такие, где больше столов и стульев, дабы всё это сдвинуть и подремать, о наслаждении уже думать не приходилось. Рубашку я передумал стирать.
Спать на двух столах мука ещё та, рёбра у меня заболели уже через десять минут. Тогда я собрал в соседней комнате восемь мягких стульев, расставил их попарно и лёг на это ложе. В общем, уже лучше, хотя стулья и разъезжаются, и ноги немного навесу. С минуту я раздумывал спать со светом или в темноте: да в темноте, низкое окно комнаты выходит на дорогу и частично на заросший пруд, в лунном свете он светится зеленоватым пятном; не хватало ещё, чтобы кто-то видел как я тут лежу.
Сон не шёл. Я думал, то о любимой даче, где так хорошо жилось зимой, то в голову лезли мысли вроде такой: "А почему это у красавицы Леночки муж повесился?.. Что же могло произойти, чтобы молодой мужик в петлю полез?"
Кажется, я уже в сотый раз обдумываю это и сто разных причин приходят мне в голову, и когда я в сто первый раз представил как он её застукал с любовником - по коридору кто-то быстро пробежал... Сначала я ничего не понял, решил почудилось, но вот снова шаги, такие тяжёлые, что прогибаются половицы... остановились у моей двери. Я хочу встать и включить свет, но не могу пошевелиться, стараюсь не дышать, холодок страха мурашками прокатывает по спине. Я хорошо помню, что входную дверь закрыл и, значит, кроме меня тут никого нет.
Половицы под линолеумом в некоторых местах провалены, это я уже днём заметил. "Может, крысы бегают?"
Успокаивая себя, что это крысы, я быстро встаю и просовываю ножку стула в дверную ручку (это от крыс-то!) и в этот момент кто-то два раза настойчиво тянет ручку на себя. Я на цыпочках отступаю к окну, нашаривая руками шпингалет. Подойти к выключателю не решаюсь - пусть думают, что меня тут нет. За дверью слышу странные звуки: как-то однажды в зоомагазине я наблюдал как большой зелёный попугай скрежетал клювом о прутья клетки, вот такой же (или похожий) скрежет раздаётся сейчас из-за двери. Наконец, стал удаляться.
Только сейчас я осознаю полное отсутствие людей во всей округе: дома пусты, люди переехали, магазины закрыты - ну разве что сторож в ТЮЗе, а это на другом конце улице... Вернее даже не осознаю, это кричит моя душа: "Ты один... Ты один... Ты один!"
Решаю: надо как-то дождаться утра, в это время рассветает рано и... валить отсюда.
Некоторое время было тихо, и я снова лёг на оставшиеся семь стульев так, чтобы дверь и окно были постоянно в поле зрения, правда, для этого приходиться всё время крутить головой. И тут за стеной, там где актовый зал с диваном и гробом, раздался грохот и за ним треск ломаемого дерева. По звуку можно было предположить, что упал большой, пустой деревянный ящик. Так как кроме дивана, стола и гроба там ничего больше нет, то гадать долго не приходится.
"Жаль, что я не прихватил с кухни нож - защитил бы себя, - как искра мелькнуло в голове, - или может в окно выскочить пока есть возможность?!"
Я стал готовиться к худшему: если Они легко и быстро разломали новый гроб, то мне тут за дверью долго не продержаться. Осторожно, стараясь не шуметь, я выдвинул ящик письменного стола, но кроме точилки для карандашей и всякой бесполезной ерунды вроде скрепок, игральных карт и сухого пряника, ничего не нашёл. Где-то я читал про кнут и пряник, и что пряник тоже должен быть сухим, чтобы и им можно было бить! Нет, наверное, это не мой случай. Кладу пряник обратно.
В предрассветный час из приоткрытой форточки слабо потянуло нежным ароматом цветущего жасмина, но его перебил тяжёлый запах тины из пруда.
Тем временем, всё было тихо, а в окно стал осторожно просачиваться белый рассвет. Приобрели очертания деревья, пруд, дорога, крыша какого-то сарая. Птицы в черёмуховых зарослях прочищали голоса первыми трелями, послышались гудки утренних электричек с ближней станции. В комнате начали проступать из мрака предметы и мебель. Темнота скрывала только углы.
Из круглого зеркала на стене на меня смотрело измученное лицо человека, который очень хотел жить.
Я присел на стулья, положил голову на руки и незаметно задремал, точнее провалился в глубокий сон.
Мне приснилось будто хор бабушек из Удмуртии (во сне почему-то я это знал определенно) проговаривал на своём удмуртском языке что-то бесконечно монотонное и такое грустное, что я заплакал. Вроде бы, одна часть хора меня отпевает и перечисляет все мои грехи и плохие поступки, но когда она умолкает, другая половина хора речитативом сообщает о моих достоинствах и уже добрых делах. И так они чередуются.
А проснулся я от телефонного звонка. Так просто и буднично звонил телефон за стеной, но никто не поднимал трубку. В окно светило яркое солнце, порхали бабочки над прудом, а в коридоре филиала кто-то мыл полы. Было слышно как вынимают из ведра тряпку, потом выжимают её, и вода с шумом стекает в ведро, кидают на пол и возят по линолеуму туда-сюда.
Быстро встать не получилось, болело всё тело, но больше всего спина и шея.
Кое-как прибрался, вынул стул из дверной ручки и осторожно выглянул в коридор. Толстая тётка в чёрном сатиновом халате с засученными рукавами и галошах на босу ногу, стояла задом ко мне и яростно водила шваброй поперёк коридора. Белая косынка от усилий сползла на потную шею.
"Доброе утро", - сказал я, стараясь вложить в голос побольше бодрости
Тётка замерла, и даже затылок её в этот момент выражал напряжённую работу мысли (наверное соображала не послышалось ли ей), потом резко обернулась и мне открылись из-под распахнутого халата огромная грудь с тёмно-коричневыми сосками и колыхающийся живот, трусы, правда, были на месте. Несколько секунд она ошарашено разглядывала меня, забыв про халат.
"Я говорю: погодка сегодня".
"Ты... это кто?", - начала она строго, не спеша застёгивая халат.
Я: "Работаю я тут, в головном здании, вот, на ночь остался... хотел на диване спать, а там гроб... пришлось в кабинете на стульях".
Она: "И не приведи Господь, скоро за ним должны приехать, жалко мальчишку, - и добавила недовольно: "Ты мне не наследи тут, посиди на кухне пока полы высохнут".
Я поплёлся на кухню, где обнаружил на верёвке постиранные тёткины трусы и ночнушку.
"И как я теперь объясню разломанный гроб? С кого будут спрашивать?", - такие мысли лезли мне в голову, пока я сидел на табурете и смотрел в одну точку. Не в силах больше терпеть неизвестность и видя как тётка направилась в актовый зал, я вскочил и кинулся за ней следом.
И диван, и гроб, и стол, и графин с водой на нём - всё стояло на своих местах, не имея никаких повреждений.
"Вот я и говорю, - продолжала тётка, заботливо протирая тряпкой стеклянный графин, - Некрасов, - она кивнула головой на гроб, - жить хотел, а она пришла и его с собой увела".
- Кто она?
- Ну как кто... эта, с косой. А завтра она за кем придёт?..
Тётка понизила голос и внимательно посмотрела на меня, а потом неожиданно добавила: "Он ведь, Васька-то, тут и жил целый год, спал на этом диване, а весной его Верка к себе сманила, и ведь что, с мужем ещё не развелась, а второго ей подавай... бесстыжая".
Тётка всхлипнула.
"Мне как родной был. Я ему и стирала и готовила, а вечером как сядем с ним в дурачка играть, вот на этом диване... эх. А ласковый был как котёнок, приснился мне сегодня".
Голос у неё задрожал. Она потёрла глаза тыльной стороной ладони.
Я положил ключ на стол и стал прощаться.
"А тебя звать-то как?" - крикнула она сквозь слёзы мне уже вдогонку. - А может тебе постирать чего?"...
Я не стал отвечать. Я шёл и думал, как такое могло быть? Не приснилось же мне всё...
Уже на улице я заметил, что мои часы, которые были всегда точными, вдруг отстали ровно на два часа.
Днём мне позвонила моя родная тётка, которая работала бухгалтером в подмосковном доме отдыха и сказала, что у неё для меня есть путёвка.
В общей сложности, я прожил там три месяца и вернулся наконец на свою любимую дачу.
Красноволоска
5.