Страшные истории и мистические истории

Когда я приехал, в доме горел желтый свет, горел так, словно ожидая только моего появления. Скорее всего так и было, потому что к одиннадцати вечера Мэрри была абсолютно свободна, и это время она редко когда тратила на чтение журналов и в основном уже спала. Но сегодняшний вечер был решающий и она ждала только меня. Я это понял, когда не создавая лишнего шума, аккуратно прикрыл дверь и в своей куртке, стряхивая по пути капюшон от снежинок зашел в спальню.
Мне даже сейчас кажется, что красивее ее в тот момент не было ничего на свете ни одного создания. Это была особенная красота, не пошлая, неприкосновенная, неповторимая. Она, стоя у зеркала, примеряла свое ожерелье, доставшиеся от матери как семейный подарок, тело ее покрывало тонкое длинное черное платье, а желтые, слегка кудрявые локоны буквально отражали свет настольной лампы. Я тихонько подошел и протянув руки легким, слегка хрустальным движением, пристегнул сзади два конца алмазного ожерелья. Она не испугалась, потому что видела как я к ней подхожу и, не оборачиваясь, смотрела на меня через зеркало. Неожиданно ее губы, украшенные алой помадой зашептали ласковым голосом:
- Как хорошо, что ты будешь всегда со мной, это все, о чем я мечтаю.

Молодая, миловидная, стройная женщина, в светло-сером пальто и чёрных брюках, заправленных в сапоги, умеренным шагом шла по пустому переулку. Близился полдень. Этот осенний воскресный день выдался особенно ветреным. Ветер поднимал желто-красные листья, разостланные ковром под деревьями красивой аллеи из высоченных кленовых деревьев. Хруст и шелест напуганных кленовых листьев, беспощадно возносимых ветром ввысь, успокаивал слух. Девушка продолжала идти, держа руки в карманах и жмуря глаза от встречного ветра, который нагло напорол ей на лицо осенний кленовый лист.
Девушка подошла к высоким распашным воротам с металлической калиткой и нажала на кнопку аппарата, вмонтированного в бетонной стене рядом с ними. Над аппаратом на стальной вывеске большими чёрными буквами было написано - Ospedale "MATTIN" (в переводе с итальянского: Госпиталь "УТРО").
- Это Роксанна Тассо... Мне... Я насчёт вакансии... Новая уборщица... – произнесла она, слегка смутившись, прикусив нижнюю губу и отпустила кнопку.
- Сейчас открою. Входите! – Послышался явно старческий голос из микрофона, сопровождаемый шумом помех в начале и в конце включения.

В одной из стран, где нет ни дня, ни ночи,
Где ночь и день смешались навсегда,
Где миг длинней, но век существ короче.
Там небо — как вечерняя вода,
Безжизненно, воздушно, безучастно,
В стране, где спят немые города.
Там все в своих отдельностях согласно,
Глухие башни дремлют в вышине,
И тени — люди движутся безгласно.
Там все живут и чувствуют во сне,
Стоят, сидят с закрытыми глазами,
Проходят в беспредельной тишине.

Жили в одном доме мама, папа и две дочки. И вот однажды мама и говорит отцу:
- Сходи в магазин и купи мне новые туфли, у меня их совсем не осталось.

Вот пошел он в магазин. Видит: продаются очень красивые красные туфли. Купил он их. Принес домой. Мама их надела, и они ей очень понравились. И стала она везде в них ходить: и на работу, и гулять, и везде вообще. И почему-то с каждым днем она худела всё больше. И вот под конец она от истощения умерла.

Похоронили ее. А туфли начала носить ее дочь, т.к. она была большая, и они ей были как раз. Никто не замечал, что туфли под кожей начали толстеть. А девочка начинала худеть и становилась все тоньше и тоньше. И под конец она тоже умерла.

Двенадцатое сентября. Пару дней назад Ирина Плотникова праздновала свой двадцать первый день рождения. На этот день было довольно много гостей, даже больше, чем на похоронах Андрея Плотникова, и это ее немного расстраивало. Вся ее семья смирилась с потерей, но одно лишь упоминание вводило в глубокую депрессию и ее, и родителей, и Настю. Последней несколько раз предлагали не жить прошлым и найти себе новую «вторую половинку», но она вставала в упор рогами и говорила, что теперь никого в жизни больше не полюбит. На этом ее и оставляли в покое.
Ира тоже никак не могла найти себе парня по понятным причинам, но это ее мало волновало. Она больше была расстроена тем, что ее родной брат больше никогда не сможет веселиться с ней на праздниках, не сможет обмениваться с ним подарками, легонько ссориться, шутить и говорить, каким козлом он порой бывает. Это сводило ее с ума, как и кошмары, где прокручивались предыдущие события: пытки и жестокие убийства. Во снах она вытворяла с теми несчастными те же самые ужасы, что и раньше наяву. Сначала Павел, потом Никита и другие, вплоть до самого Василия. Она пытала их и пытала, совершенно не щадя, как демоны в Аду разрывают и расчленяют людские души с настоящим счастьем.

Очереди почти не было. Я встал за худой старухой, которая неприветливо каркнула мне в ответ "да" на мой вопрос последняя ли она в очереди. Взяв карточку на пять дней, она удалилась, а я, согнувшись чуть ли не вдвое, наклонился к маленькому окошку. За конторкой сидела невыразительная чиновница с карандашом за ухом, украшенным дешёвым клипсом.

- Карточку на сто дней, пожалуйста, - я протянул ей солидную пачку долларов.
Она удивлённо вскинула на меня глаза, но ничего не сказала - клиент платит - клиент имеет. Конечно, стодневная карточка "за раз" - это довольно круто, но я уверен, что бывает и больше.

Придя домой, я засунул нагревшийся в кармане пластик в читающее устройство "Харона-58" и "отдербанил" себе один день, потом подумал, что сегодня суббота и добавил ещё один. Итого у меня ещё оставалось девяносто восемь. Надолго хватит.

Мы вошли в его комнату и увидели это... Он был без головы... Зря он купил эту квартиру...

Начиналась эта история неделю назад, когда мой одногрупник Сергей захотел снять квартиру. Все же, поискав в интернете, он нашел выгодное предложение, эта была двухкомнатная квартира на окраине города. Когда ключи были получены, Сергей вызвал такси и поехал смотреть свою новую квартиру.

Когда он зашел, он был удивлен... Все обои были испорчены, не было лампочек... и даже на кухне было разбито окно. После этого он набрал мне, чтобы я приехал и посмотрел на это. Через полчаса я был у его двери, позвонил. Сергей открыл мне, и я вошел. В квартире был запах, будто тут умер человек и лежит тут уже месяц. Я был в шоке от квартиры, но Сергей тут не собирался жить. Я предложил переночевать у меня, а завтра уже начать ремонт.

Кто-то скажет, что я безумец, а кто-то назовет меня одержимым. Да, о человеке, что полжизни пролежал в больницах, а потом еще имел дело с федералами, которые каждый раз задавали одни и те же вопросы, хорошего не скажешь. А ведь всего этого могло бы и не быть, если бы не один день, что стал для меня роковым. Я - Говард Бэннет - человек, который посмотрел в глаза страху, дав волю мести.

Был холодный ноябрь 1981-го, время, когда все уже готовились к Рождеству, предвкушая Новый год и счастливую зимнюю пору, много белого снега, который буквально с нетерпением шел целую зиму, в здешнем городке она была такой, на столько красивой, что казалось ей суждено быть какой она есть. Мне было 23, я работал патрульным, для новобранцев в Дувиле много и не нужно. Все равно в таком мелком городе ничего страшного не могло случиться, все были своими, все знали друг друга, спрашивается зачем работать патрульным, которых итак полный участок. Для меня это место, эти люди казались родными, потому я больше думал защищать город, охранять спокойствие и порядок.

Дух леса

Когда над домом спустились сумерки, почти вся семья спала. Только Алина не могла заснуть и помешивала в котле горячую юшку, намереваясь потом спустить ее в погреб, дабы с утра избавить себя от одной из хлопот. Вдруг со двора послышалось конское ржание и резкие выкрики. Алина бросила тревожный взгляд наружу, после чего растолкала Андрея. Мужчина поднялся неохотно и вопросительно посмотрел на жену. Та кивнула в сторону двери. Ржание повторилось, а через миг в дверь раздался стук.
Андрей открыл дверь, и его взору предстала картина: лунный свет освещал побитых и израненных лошадей, у некоторых скакунов были ободраны шеи и бока, зияли кровавые раны. Тюки и обозы с вышитым разноцветным узором были обезображены рваными бороздами, из которых проступали пятна алой крови, а из дыр свисали клочья то ли пуха, то ли ваты.
У двери стоял мужчина лет пятидесяти. Он выглядел измученным и уставшим, под стать каравану. Его плечо было перевязано пропитанной кровью тряпкой, а на лице красовались свежие раны, которые только-только начали заживать.
- Простите, что побеспокоил, - тихим голосом заговорил незнакомец. – Мне и моим людям нужен ночлег, мы хорошо заплатим.

Пришествие

Угнетающая картина невольно вывернет любого наизнанку, будь то медик или криминалист со стажем, даже тот же патологоанатом не справился бы с естественными позывами. Почему так думает повествователь, спросите вы, мой читатель? Так посмотрите сами:
Воздух настолько тяжелый и спертый витает с запахом гари и разложения, вперемешку то ли с пылью, то ли с пеплом, что еще оседает на телах павших горожан, любое существо не сможет пройти, не потревожив тела павших, многие из которых перемешались, и уже непонятно, чьи останки кому принадлежали, бурно впитываясь в то, что раньше было асфальтом. Куда ни кинь взгляд - всюду видно затухающее зарево после бойни, догорающие куски разбросанных величавых деревьев и кустов, что раньше были гордостью площади, посреди которой стояли две вооруженные фигуры на фоне полуразрушенного собора. Один – юнец, которому на вид не более двадцати; его клинки были испачканы кровью, что стекала из-под рукавов, и мужчина, стоявший напротив, помахивая в стойке длинным узким клинком, что чернее самой тьмы. По возрасту и мастерству мужчина превосходил его вдвое.
- Вот и все, это конец, - голос молодого был уверенный, и казалось, что он знает, что победа за ним. - Твои Слуги пали, и они ответили за свои злодеяния. Без них ты слаб, и сила твоя тает. Недолог твой путь, и он прервется здесь и сейчас.