Страшные истории и мистические истории

Введение

В первом классе, когда нас опрашивали, кем бы мы хотели стать, я ответил, что вижу себя писателем, что на фоне будущих врачей, педагогов и юристов звучало довольно самобытно. Так я и обзавёлся прозвищем "Пушкин".
Время текло, и вчерашние хранители человеческих прав и свобод начинали засматриваться на карьеру пожарных, а желающие связать свою жизнь с преподаванием, разочаровавшись в своём выборе, перебежали на фронт пекарей-кондитеров, в то время как моя литературная жилка по прежнему била ключом - как минимум, я от души отрывался на школьных сочинениях, а как максимум, регулярно возникал на разного рода сайтах. Даже здесь, на "Страшилке", я публиковался под псевдонимом "Банка2".
Но у меня была присущая всем молодым авторам проблема - отсутствие жизненного опыта. Фантазии мне, конечно, было не занимать, но на одном воображении долго протянуть я не смог, поэтому пришлось воровать сюжеты своих коллег по цеху, но это мне казалось низким, поэтому на долгое время я пропал с радаров. К тому же, помимо творческого кризиса, мне понадобилось переезжать в другой город, что тоже мешало моей творческой деятельности.

Зло течёт по жилам остывшим,
На губах моих кровь каждый день,
Нападаю, гублю, словно тень,
Лишь однажды тьму в сердце впустивши...
Не насытившись, вновь голодаю,
И не в силах спастись от оков!
Я заложник... И сотни веков
Сам себя всей душой презираю...
«Ты бессмертен!» - мне скажите вы,
Голос ваш задрожит в тишине.
Засмеюсь я при полной луне,
Замерла что среди синевы.

В конце восьмидесятых мне пришлось потрудиться заведующим винного отдела одного из продуктовых магазинчиков. Торговая точка располагалась в частном секторе. На ту пору в торговле процветала талонная система, естественно, и на алкоголь. Норма по две пол-литры на рыло в месяц многих не устраивала. Ни врачей, ни ментов, ни артистов, ни братков. Потому-то круг знакомств с интересными людьми у меня был очень широкий. Отоваривались у нас вне общих правил и некоторые попы. Они ведь такие же смертные, как все остальные. Есть-пить хотят. Причём, не только в скоромные дни.
Был среди этих священнослужителей отец Геннадий, в миру Александр. Или наоборот... За давностью лет могу перепутать. Выпивоха от Бога. Вернее, от чёрта. Хотя для попа это грех, конечно. Не раз люди видели его шатающимся или вовсе валяющимся без чувств где-нибудь под забором. Но человек был душевный. Проповеди хорошо читал - бабульки слезами заливались. Да и по жизни рассказчик искусный.

Как-то раз, сидя за бутылочкой у нас в подсобке, поведал отец Геннадий необычную историю.

- Я хочу рассказать тебе историю... Слушай меня, не перебивай, - он пригрозил Мари пальцем, но она и не думала прерывать его - Я никому не рассказывал это, я доверяю тебе, а моё доверие заслуживают далеко не все, - совершенно серьёзно продолжил парень. Он поёрзал на табуретке, глубоко вздохнул.
- У меня был брат близнец, - начал Смит, тяжело глядя в пол-его звали Кевин. Все любили его больше, чем меня, всегда. Раньше я не понимал, почему, ведь мы не отличались, только цветом глаз, у него они были карие. Но со временем я понял, что в моем брате было "лучше", - он усмехнулся - в детстве я был очень вспыльчивый, врожденные проблемы с психикой. Меня пытались вылечить, таскали по психологам, но ничего не помогало, я остался таким на всю жизнь. Я доставил своим родителям много проблем, в то время как Кевин был примерным, послушным и милым мальчиком, - он замолчал, как будто ударившись в воспоминания, но молчание длилось недолго. Он продолжил свой рассказ, всё так же не смотря на девушку, - вдобавок ко всему у меня ещё и глаза жуткие, если расплачусь. Помню, мама даже не смотрела на меня. Кевин издевался надо мной, злил, специально, чаще, чтобы довести до слёз. Потом ему нравилось высмеивать меня перед другими мальчиками, указывая на мои глаза и говоря: "Только взгляните на него, плакса Кристи не вытер слёзы", - сказанное братом он произнёс с издевкой, передразнивая его - Он постоянно назвал меня "Кристи", как девчонку, хотя меня зовут Кристофер, - своё имя он произнёс тише, чем всё, сказанное до него. - Так было всегда, каждый день, и я все же решился обо всем рассказать, что было большой ошибкой. Родители не верили мне, потому что "Кевин не мог так поступить", а тот стоял за их спинами и едко улыбался мне. Вдобавок ко всему, я стал маменькиным сынком, - всё это время парень сидел неподвижно, отрешенно глядя в пол, а Мари слушала его и сильно жалела.

Людмила сидела на кухне и пила чай, в то время как её годовалый сын мирно посапывал в своей кроватке, в одной из комнат. Она безумно любила своего сына, так похожего на отца. Её муж два месяца назад разбился на своей машине и с тех пор мир вокруг словно рухнул. Из красотки с огненно-рыжими волосами и голубыми словно два сапфира глазами Людмила превратилась в постаревшую и уставшую от жизни женщину. Хорошо хоть мать помогала и нянчила ребёнка, пока Люда работала. Сейчас, несмотря на позднее время, она была не одна. Напротив женщины сидела стройная брюнетка лет двадцати трёх на вид и что-то рассказывала. Лида смотрела на неё, но словно не замечала этой одетой в чёрное девушки, и смотрела сквозь неё.

А гостья между тем говорила:
- Знаешь, я - сирота и всю жизнь провела в детском доме. Это были тяжелые годы. В 18 меня естественно отправили во взрослую жизнь, но хорошо хоть квартиру дали. Естественно, на нормально образование денег не было и я училась в училище на повара. Замуж вышла рано, но удачно. Муж был совладелец крупной компании и деньги в семье водились. Однако случилась беда... У мужа обнаружили рак лёгких, операцию делать было поздно и он буквально за пару месяцев сгорел на глазах. На мне осталась его доля бизнеса и всё сбережения. Так я жила месяц, но однажды возле дома на меня напали и ограбили. Мне нанесли несколько ударов ножом и бросили умирать.

Глухой стук, раздавшийся из конфессионала после того, как из него вышла молодая девушка с влажным, но счастливым лицом, по обычаю пригласил следующего пройти к ожидающему внутри священнику. Исповедующийся вошел внутрь, тихо прикрыв за собой дверь. В отделанной резным деревом кабинке пахло духами и потом; было довольно душно и вошедший мужчина расстегнул ворот рубашки. Услышав шаркающий звук от соприкосновения колен прихожанина с полом кабинки, святой отец, в другой ее части, отгороженной стеной с небольшим решетчатым отверстием, откашлялся и окрестил безмолвную фигуру вялым движением кисти руки. Фигура последовала примеру и тоже очертила крест.

- Слушаю тебя, сын мой, представься, - устало и на выдохе произнес священник. Воскресная исповедь подходила к концу, он уже выслушал несколько десятков человек; почти всех из них он знал лично и очень хорошо - ведь это все паства его прихода. Смертных грехов отпускать не доводилось ни сегодня, ни за всю практику - все больше повседневные, бытовые грехи, которые отпускались уже автоматически и не задумываясь.

Знаете, я не помню, как я появился на свет. Помню лишь тёплый бок матери, да и то... Всё это кажется мне далёким и уютным сновидением, которое, возможно, всего лишь плод моего воображения...

Но я никогда не забуду тот холодный осенний вечер... Спасаясь от пробирающего до косточек ветра и проливного дождя, который стучал по стенкам ржавого бака, в котором, свернувшись в клубочек и тихонько вздыхая о своей тяжёлой щенячьей доле, лежал я.

Вдыхая ноябрьский ледяной воздух, я пытался унять пробиравшую всё моё тело дрожь... Пытаясь хоть как-то согреться, я, высунув свой маленький язычок, усердно чистил лапы, которые насквозь промокли и неприятно пахли всепоглощающей сыростью.

Я тенью стал однажды,
Я помню миг прекрасный,
Как тьма, пробравшись в душу,
Там силу обрела.

И больше нет спасенья
Врагам моим.
За сенью улыбки, смеха, дружбы,
Упряталась печаль.

И я не слышу пенья,
Синиц, всех птиц весенних
Лишь звон колоколов.
Я - демон, смерть, я - страх врагов.

Терновым венцом изувеченный, хилый
Рассудок смутился и стал незнаком.
Мелькали в глазах белозубые вилы,
Безумье грозило своим кулаком.

С рождения ум был колючим, речистым,
Он знал слишком много, но вам не понять,
Что послан он был, чтобы молниям чистым
Всецело себя на распятье отдать.

Забыв как на ангелов бесы похожи,
Как черное с красным, как сын на отца,
Я черные пики увидела позже,
Сменившие червы - восхода сердца.

Но кто бы подумал, что карта побита,
Что все указали на черную дверь,
И высекла мысль на тени из гранита
Историю жизни, любви и потерь.

- Расскажи про убийство.
- Знаешь, как бесят меня такие, как вы? За вас всего родители добились, а я все сама... Детдомовская была. Когда я только-только вышла оттуда, я решила попытать счастье на этом чертовом конкурсе красоты. Я шла на победу, но она, та, за которую все устроили родители, опередила меня. Тогда я решила отомстить - втерлась к ней в доверие, пригласила на чашечку кофе... В кофе было подсыпано снотворное, а она, дуреха, и не заметила этого. Тогда я дождалась наступления темноты, завернула её в одеяло и пошла к её же машине.

Села за руль и поехала подальше от людных мест, ведь в нашем городе есть маленький лесок у речки. Вот именно туда я и поехала. Я вытащила ее из машины и привязала к дереву, так чтобы она не смогла развязаться. В рот я заткнула ей тряпку и залепила рот скотчем: "Чтобы уж наверняка она не смогла издать не звука". Потом пошла к реке, набрала бутылку воды, которая была в машине. Вернулась к ней и только в этот момент я заметила, что на голове у нее рана, с которой просачивается кровь. Я начала поливать водой эту рану, потом резко плеснула воду ей в лицо! Она приоткрыла глаза, посмотрела на меня, в ее глазах я увидела страх.

- Сиди тихо, все равно тебе уже не выбраться. - сказала я ей.
В ответ мне она замотала головой и начала издавать какое-то визжание.
- Знаешь, почему ты здесь? - обратилась я к ней.
Она отрицательно помотала головой.
- Из-за того, что за тебя всего в жизни добились родители, а я сама... Я всего в жизни добилась сама... - я едва не плакала, а она все пыталась вырваться.