Страшные истории и мистические истории

В один прекрасный солнечный день вся детвора заполонила детскую площадку, плотно огороженную по периметру ветхими многоэтажками минувших эпох.

Не смотря на всю серость и разруху жилого района, дети всегда были бодры и веселы, они без затейно могли придумать себе какую-нибудь игру, играть и спорить по поводу правил, которые они только что придумали для неё же. Они разбивались на команды, но это ни в коем образе не отражалось на их дружности. И само собой, все всех знали и все со всеми дружили, им ещё не было ведомо о лицемерии и притворстве, поэтому дружба для них была чем-то бескорыстным и искренним.

Неожиданно для детворы верный боец их сообщества не вышел гулять. Все подумали, что, видимо, Анютка провинилась, и родители запретили ей гулять. Хоть и это было необычно для них, но все таки они приняли это как должное и с почестями водрузили расколотый шифер на шалаш, который себе сооружала Анютка.

Так с чего бы начать?.. Я дома, сижу в кресле, что стоит у окна, пью чай и смотрю, как солнце начинает выходить из-за горизонта, безжалостно освещая мою комнату и ослепляя меня. Есть одно счастье, которое сейчас спит, да, вы поняли о ком я, проводник, та тень, которая меня вытащила из пучины одиночества, которая показала мне, что мир не такой уж и пустой. А я вот сижу и смотрю на то, как солнце освещает мой город, сижу и щёлкаю своими металлическими пальцами, после которого появляется маленькое чёрное пламя.

Г: - Ммм? Ты чего не спишь? - Проснувшись и сонным голосом спросила Гайда.
Ал: - Да я не мог уснуть.
Г: - Бессонница от всего происходящего?
Ал: - Ну вроде того... Хочешь кофе? Тебе сделать?
Г: - Не откажусь - Сказала Гайда с лёгкой улыбкой на сонном лице.
Ал: - Не вставай, сейчас принесу.

Замёрзшее сердце горящее синим пламенем, светящиеся оранжевым цветом вены по всему его телу выдавали бы его, если бы он не скрывал это всё под одеждой и маской на лице и капюшоном. Он не сразу это всё принял, сперва он боялся, страх сковал его от понимания, что он не такой как все... или даже и вовсе не совсем человек, он со временем стал понимать, что из-за некоторых эмоций могло вырываться инфернальное пламя, что пылает внутри него.

Он стал одиноким, ни друзей, ни связей... ни близких. Он боялся, что мог навредить им. Внутренняя пустота всегда давала знать о себе, холод в груди, жар во всём теле, дрожащие руки. Все смотрели на него с презрением, он чувствовал неприязнь окружающих его людей. Он был врагом для них, он всегда выделялся из этого биомусора ещё до того как стал таким, он хотел помогать людям, хотел дарить им тепло, но они просто вырвали его сердце и растоптали.

Пустая улица, не людей, ни фонарей, а лишь... звёздное небо над его головой и одинокая луна... такая же одинокая как и он, которая единственная, кто светит ему во тьме, он остановился, поднял голову и посмотрел на луну... да... он знал, она прекрасна, хоть и одинока, она была далеко и в то же время так близка. Добро пожаловать в мой мир - сказал он вслух сам себе и продолжил свой путь.

Тьма заняла моё место, но я уже не чувствовал боли, а лишь злость... бурлящую злость и закипающую ярость.
Я, вставая с земли на колено, искал свой XW-21, в глазах темно, я ничего не вижу. Я чувствую как бьётся моё сердце, удары настолько сильные, что вся моя грудная клетка вибрирует от этих ударов. Нащупав XW-21 и передёрнув затвор, я посмотрел на индикатор боезапаса (348 болтов), слишком мало сказал я себе.

Я встал на ноги, моё зрение медленно вернулось ко мне, я встал в позицию для стрельбы, говоря себе: "Не хватит, чтобы убить всех этих мерзких тварей" - в моём шлеме мигали огоньки показывая, что доспех сильно повреждён, но мне было уже всё равно и я, моргнув глазами, отключил все сигналы. Вдруг послышался вой, дикий и громкий, волна внефазовых мутантов приближается, где-то в дали я слышал ещё выстрелы, всё же кто-то ещё остался и борется за свою жизнь, которая вот-вот оборвётся.

Земля вокруг меня была смесью крови, мяса, кишок и грязи, дождь лил так, словно боги злятся на нас. Вибрация в земле дошла до меня и я понял - "Вот, осталось совсем немного". Какие то жалкие сотни метров остались, но мне было уже всё равно и я крепче сжал XW-21 в своих руках и зажал спусковой крючок. Моё оружие стало грохотать словно гром, изрыгая смертоносные снаряды, огонь стал вырываться из ствола моего XW-21 и я понял, что система охлаждения перестала работать. Я посылал снаряд за снарядом, отдача была неимоверная, но, благодаря доспеху, я могу выдерживать мощь этого великого оружия.

- Мы ведём наш репортаж с первого в стране официального жертвоприношения Верховному Божеству: Молоху. - Радостно трещала в микрофон рыжеволосая телеведущая, стоя перед оператором так, что бы величественная статуя сидящего человека с бычьей головой была у неё за спиной. Наверх, к коленям статуи вела широкая лестница.
- За спиной у меня находится десятиметровая скульптура Молоха. На её руках будут принесены в жертву дети. А вот, кстати, и они. - Ведущая чуть повернулась и показала рукой в сторону. По этой команде оператор сменил ракурс и навёл камеру на шеренгу женщин с детьми. Причём, если женщины были одетые, то дети наоборот были голые. Самому старшему было на вид года четыре. Большинство детей были на руках у своих матерей. Некоторые спали, положив голову на мамино плечо, или вяло шевелились, засунув в рот палец и поглядывая по сторонам. Этим детям на вид было не больше двух лет. Более старшие, года по три-четыре, стояли рядом со своими мамами и удерживались ими за руку.
- Все эти дети, а здесь их около пятидесяти, будут сегодня принесены в жертву. В течении прошлого месяца шёл отбор кандидатов из многомиллионного населения нашего города. Все отобранные дети являются первенцами. Это одно из самых главных условий выбора в жертву. Отбор шёл по двенадцати критериям и проходил в три этапа. Лишь только пятьдесят семей были удостоены чести первыми принести своих детей в жертву.

Открыв глаза, я понял, что лежу на полу в коридоре. Что происходит? По-прежнему я находился в том же доме, но как такое может быть? Он не был заброшенным: горели лампы и вокруг было чисто, ни следа пыли. Вспоминая происходящее, разбираться особого желания не было, но выйти не удалось - рука моя прошла сквозь дверную ручку.
- Это еще что за новости? Какого черта тут происходит? - попробовав еще пару раз открыть дверь с тем же результатом. Не выдержав, я закричал. - Да какого черта тут творится?!!
Сзади что-то упало. Обернувшись, я увидел мужчину, который выронил тазик из рук. Смотря по сторонам и явно меня не замечая, он спросил:
- Кто здесь?
- Я здесь, что тут происходит? - но ответа не последовало.
Мужчина поднял тазик и пошел дальше.
- Эй, мужик, ты чего? - я последовал за ним, но попытка схватить его за плечо не увенчалась успехом. Произошло тоже, что и с дверной ручкой - рука моя прошла сквозь него.

Я не люблю семейные праздники. А сильнее всех остальных я не люблю свой день рождения. Каждый год происходит одно и то же. Первыми меня, само собой, поздравляют родители. Ну, как сказать, поздравляют. Мама встречает меня на кухне не воплями, а жалкой попыткой улыбнуться, а папа, пьяный уже с утра, крепко жмёт руку и заводит музыку. Так я понимаю, что минул ещё год.

Музыкальный вкус у папы отвратительный, но спорить с ним бесполезно: дверь квартиры он не откроет даже полиции, а лишь проорёт что-нибудь о том, что у его сынули сегодня день рождения, а все несогласные могут отправляться по известному адресу. Это касательно посторонних. С домашними всё проще: если я или мать попросим убавить звук, он схватит за грудки, подышит перегаром в лицо и ответит, что раз в год рабочий человек может расслабиться, тем более по важному поводу.

Поэтому мы и не спорим, а отвратительные песни о "воровской доле" звучат на весь подъезд. В такие моменты мне немного жаль бабушек, живущих поблизости от нас. Ну, тех из них, кому не повезло дожить до ежегодной вакханалии.

Ближе к полудню подтянутся первые родственники.

На широкой поляне Селики, около леса, огромного, высокого, расположилось племя водяной стихии. Другие племена не решаются приблизиться к Селики. И это не мудрено, говорят, в полнолуние, когда синие псы вовсю играют на бездонном небе, на поле вспыхнет синее пламя. Все племя мирно спасло, лишь Элла вглядывалась, в огромную голубую чашу, похожими на два больших изумруда, глазами. С чёрными волосами играл ветер. Веки стали медленно опускаться.

Из дремоты Эллу вывело странное потрескивание. Она открыла глаза, направленные на небо, опустив их, она увидела пламя, оно окружило поляну. Элла испугалась, но синее пламя и не думало разгораться.
- Мы сгорим! - испуганно сказал Ренни, которому поручили ночной дозор.
- Спокойно! - крикнула Элла, - Я все улажу!
- Что ты уладишь? - спросила высокая, но ужасно сонная (впрочем как всегда), женщина - мать Эллы.
- Мне повторить вопрос?

Вообще у Каситы плохо получается ругаться, скорее всего, она изображала строгость.
Она осталась круглой сиротой в два года! Можно долго рассказывать об этом, я не хочу.
- Эй, уснула что ли? - хором сказали вождь и его толстенькая жена - Лара.
- Надо его потушить! - сказал Ренни.
- Логично! - засмеялась Элла, - что ещё придумаешь, гений?
- Без паники, - вскрикнула Алсу, старшая дочь вождя.
- А кто паникует?! - разошлась Элла.
- Его нет...

Совсем юна. И так невинна!
Прямые волосы до плеч.
От слез глазам так плохо видно.
Суров приказ. Колдунья! Сжечь!

Палач схватил, на плаху тащит.
"Помилуй! Пощади меня!
Нет, я не ведьма, не колдунья!
О, Боже, как боюсь огня!"

Все видно. Поздно. О, позор мне!
Палач уж приковал к столбу.
Вдруг голос женщины, всей в черном,
Раздался, потряся толпу.

"Она - не ведьма, невиновна.
Не провела во тьме и дня.
Вы видели хоть раз колдунью?
Смотрите, ведьма - это я!"

Прошло около года с происшествия в детском доме. О нем все забыли. Никто не выжил и не смог рассказать, что дело вовсе не в случайном взрыве на подпольной лаборатории. Эх, убийца хорошо все провернул. Тела зарезанных детей были сожжены... И во всем обвинили заведующую. Но во что теперь верить, если вчера в четыре часа ночи...
Черный джип, хозяин которого сообщил об угоне пару минут назад, мчал по опустевшей дороге. Гаишник, стоящий на посту в ожидании нарушителей, вздрогнул от изумления, безумец гнал со скоростью около ста пятидесяти километров в час. Инспектор рванул со скамьи и подбежал к дороге, но, вспомнив, вернулся, взял жезл и, повернув голову к дороге, не увидел никого. На его нос упала капля и когда он запрокинул голову, на лицо его упали сотни... тысячи капель. Сзади донесся тихий плавный и, если бы имел форму, грациозный голос:
- Ну, разве это жизнь? Никчемное существование! Ты, как и многие другие в этом мире - никто! Единицы из жалких австралопитеков вашего рода эволюционировали до человека разумного. А большинство должны умереть, ибо это даст дорогу другим! Высшим...
Инспектор хотел возмутиться и высказать тому человеку все, что только влетало в его голову. Он бессвязных матов и ругани до изысканных оскорблений столь извращенной фантазии, но проблема!... Его больше нет! Он исчез!... Сделал лишь маленький шаг назад и пропал!
- Выходи, ты! - Крикнул гаишник.
Через секунду боль во всем своем неистовстве пронзила его, как и нож, что прошел сквозь тонкую кожу. Он упал на землю. Грязь накрыла его лицо толстой пленкой, а дождь все капал и капал, смешиваясь с кровью мертвеца...