Страшные истории и мистические истории

Досмотрев новости и доев еду, мама мне сказала собрать вещи в чемодан. Ну... а вдруг эвакуация людей в нашем городе будет? Собрав все необходимые вещи в чемодан и поставив их возле входной двери, я и мама зашли на кухню и включили телевизор. Экстренных новостей больше не было. Времени уже было 21:36. Мы не знали что делать... мы просто ждали эвакуации...

Через полчаса мы легли спать. Проснувшись утром от звука смс на телефоне, я ошалел... было 3 смс от МЧС. Сонными глазами я ничего не разбирал, протерев глаза руками, я увидел, что нужно было уже выходить из дома, так как началась эвакуация.

Я быстро слез с постели и направился в комнату матери, быстро разбудив ее, я начал ей объяснять, что нужно собираться и выходить, она, посмотрев на меня непонимающим и немного шокированным взглядом... все-таки встала с кровати. Я пошел в свою комнату одеваться. Одевшись, я вышел из комнаты и услышал звуки на кухне.

Моему дедушке 83 года. Он участвовал в двух огромных конфликтах - Великой Отечественной и Корейской войнах. Служил летчиком, летал на самолетах Як-9, Ла-5ФН и МиГ-15. В ВОВ он сбил 5 самолетов, а в Корейской - 3. Он ушел на гражданку лейтенантом. Он имел две медали: "За оборону Сталинграда" и "За взятие Берлина".
Я любил слушать рассказы дедушки о войне, рассматривать его медали, которые хранились в маленьком чемоданчике. Однажды, когда я опять слушал дедушку, я осматривал его чемоданчик. Когда я убрал бархатное красное донышко, я увидел какую-то медаль. На ней было написано: За побег из "Тоте зона". Я спросил дедушку, что это за награда и, получив от меня обещание, что я никому не расскажу эту историю, дедушка начал свой рассказ.
Это было в далеком 1944 году. Мой еще молодой дедушка возвращался с боевого вылета на самолете ЯК-9. До советского аэродрома было всего десять километров, как вдруг на хвост ЯКа сел Фокевульф. Фашист дал очередь по своему врагу. Он попал в самолет моего дедушки. ЯК задымился, но продолжал свой полет. Дедушка сделал поворот, еще один, еще и оказался на хвосте Фокера. Едва он успел запустить снаряды по нацисту, как вдруг он почувствовал удар сзади и его самолет начал снижаться. Второй Фокевульф подбил ЯК. Дедушка прыгнул с парашютом.

Была одна девочка Катя, ей было 10 лет и она жила в большой счастливой семье. И вот однажды она проснулась не в своей комнате... Она очень была напугана, она хотела открыть дверь, но так и не смогла её открыть и вдруг в углу комнаты она услышала плач своей сестры, она подошла к ней и спросила: что случилось? Та сказала, что меня и её украли и принесли в эту комнату, и нас сейчас убьют. Я паниковала и думала - что делать? Как защитить себя и мою сестру? Мне ведь было только 10 лет, а ей 6. Я не знала, что делать, но, поискав ещё один выход, я нашла один проход.

И вдруг я услышала, что кто-то идёт, и один мужчина зашёл в комнату, и схватил мою сестру, я хотела её спасти, но было уже поздно. Я быстро заползла в проход, он был узеньким для такого мужчины как он и он не смог преследовать меня. Я вышла из прохода и оказалась на улице... на незнакомой улице и я не знала что делать дальше...

Я стояла посреди улицы и не знала, что делать. Я пощупала в карманах, но не нашла ничего: ни денег, ни телефона. Оглядевшись, я поняла, что никого на улице нет, а в домах не горел свет, хотя был вечер и было уже темно... Вот что меня пугало - ни одной души.

Давно уже строптивые умы
Отринули возможность духа тьмы;
Но к чудному всегда наклонным сердцем,
Друзья мои, кто не был духоверцем?..

Я был тогда влюблен, влюблен до безумия. О, как обманывались те, которые, глядя на мою насмешливую улыбку, на мои рассеянные взоры, на мою небрежность речей в кругу красавиц, считали меня равнодушным и хладнокровным. Не ведали они, что глубокие чувства редко проявляются именно потому, что они глубоки, но если б они могли заглянуть в мою душу и, увидя, понять ее, - они бы ужаснулись! Все, о чем так любят болтать поэты, чем так легкомысленно играют женщины, в чем так стараются притворяться любовники, во мне кипело, как растопленная медь, над которою и самые пары, не находя истока, зажигались пламенем. Но мне всегда были смешны до жалости приторные вздыхатели со своими пряничными сердцами, мне были жалки до презрения записные волокиты со своим зимним восторгом, своими заученными изъяснениями, и попасть в число их для меня казалось страшнее всего на свете.
Нет, не таков был я, в любви моей бывало много странного, чудесного, даже дикого; я мог быть непонятен, но смешон - никогда. Пылкая, могучая страсть катится как лава; она увлекает и жжет все встречное; разрушаясь сама, разрушает в пепел препоны и хоть на миг, но превращает в кипучий котел даже холодное море.

Неизвестно сколько мы брели по тёмному извилистому подземелью. Сначала бежали с такой скоростью, с какой только могли. Затем перешли на быстрый шаг. Потом на медленный. Погони вроде бы не наблюдалось... Во всяком случае, пока. Я была уверена, что вскоре наше отсутствие будет замечено и отец отправит кого-нибудь на поиски. Наверняка хоть кто-нибудь да видел, куда именно мы побежали. В суматохе я не подумала взять факел, поскольку в одной руке так и сжимала кинжал, а второй тащила мальчика за собой, так что идти пришлось в полной темноте.
Было страшно. Лишь наши шаги и тяжёлое дыхание нарушали мёртвую тишину этого места. Также любой тихий звук, вроде упавшего камешка, отдавался громким эхом. Наверное, из-за состояния аффекта, я не боялась этой темноты. А может и боялась, но совсем не задумывалась об этом. В голове была лишь одна мысль: «Нужно идти вперёд».
Вскоре я поняла, что нужна передышка. Ноги уже шаркали по камню, и я спотыкалась в темноте практически на каждом шагу. Наверняка и этот ребёнок тоже, хоть этого я и не видела. Да ещё и противные туфли неприятно жали стопы, но снять их всё же не хватало решимости, ведь не ясно по чему мы идём. Эгоистичная мысль, учитывая, что мальчик шёл босяком. Но тут уже я ничего сделать не могла, ведь совсем ничего не было видно.

Наступила весна. Совсем скоро постоянные дожди и град уступят место солнечной погоде и наступят ясные, приятные дни. Зимние холода уже прошли и теперь зеленый цвет с боем начал отвоевывать потерянные позиции у белого. Крестьяне вышли в поля, им нужно было возделать землю к середине данного времени года, чтобы посадить пшеницу в срок. Усталый и отощавший скот начали выгонять на луга. Детвора, забрызганная грязью, с криком скачет по улицам. Отовсюду веет теплом, счастьем, надеждой. Почти...
- Господин Грегори, а вы уверены в том, что информация верна? - спросил Рикард.
- Я удивлен тому, что ты сомневаешься в господине Фредерике, разве он нас обманывал? - ответил молодой граф.
Небольшая крепость была окружена и взята в осаду. Граф и его советники обсуждали план действий, скоро они должны были отдать команду к началу штурма. Ров, окружавший крепость, уже был местами засыпан, а от и без того немногочисленного гарнизона осталась лишь горстка солдат, способных сражаться: население было заморено голодом и уже собиралось сдаться. Люди, замученные голодом, ждали атаки как спасения. В бедных районах полным ходом орудовали людоеды.

Эту историю рассказал мне мой друг, далее с его слов.

Когда мне было 15 лет, мои родители решили, что нужно меня немного подлечить, так как я был повернут на компьютере и почти ни с кем не общался и не гулял. Отправили меня в загородный "санаторий" для душевнобольных, ну, по крайней мере, так считали мои родные.

Когда мы приехали в данное "заведение", мне не показалось оно каким-то жутким, здание было после недавнего ремонта снаружи, рядом расположилась небольшая постройка, из которой пахло жареным мясом, тогда мне и самому показалось, что эта больница - просто рай. Когда мы зашли вовнутрь, коридор "приемного покоя", в котором так же была комната для "свиданий", был "новым", как и само здание снаружи. Мы подошли к девушке, которая сидела за стойкой и мои родные попросили проводить нас к главному врачу, что девушка незамедлительно и сделала. Войдя в его кабинет, я не нашел ничего странного, хороший ремонт, красивая мебель, компьютер, большой сейф, шкафы с "делами" больных и т.д. Врач предложил нам присесть на красивые кожанные кресла и рассказать с чем мы пожаловали, мои родители объяснили в чем проблема и попросили врача о моем "санаторном отдыхе" на два месяца. Доктор спросил, есть ли у меня какие-нибудь пожелания, я ответил, что только одно, оставить мне телефон и сим-карту для переписок с друзьями, так как боялся тут от скуки помереть, врач хоть и уверил, что с ними не соскучишься, но согласился с моим условием и меня повели в мои "апартаменты", а родителям сказал, что через пару месяцев я буду как новенький, они могут не беспокоиться и смело езжать домой. Выйдя из кабинета и поднявшись на второй этаж, все и началось.

С детства я была сиротой. Родители мои умерли из-за того, что были алкоголиками. В приют я попала в свои пять.

В тот день дождь лил как из ведра. Я сидела на стульчике и смотрела в окно. Небо было серым, по стеклу стекали капли дождя. Дождь барабанил по крыше. Ко мне подошла Настя Ведьмина. Она посмотрела на меня и спросила:
- Ты готова?
- К чему? - оторопела я.
- К нашему побегу завтра. Об этом никто не узнает.
- Мне это не нужно. Да тем более где мы будем жить?
- Но, Люсь. Ты не хочешь отсюда сбежать? А жить мы будем у тети Инны. Она одинокая. Ей нужны друзья.
- Настя, с каждым годом ты становишься глупее. Ну какая тетя Инна? Она мне не нужна. Мне сейчас никто не нужен. Пойми ты, я ее не знаю. Я у кого попало не живу. Может, еще к бомжам из соседнего квартала пойдем?
- Нет. Я бомжей боюсь. Ну пойдем. Она добрая.
- Ладно. Надоела уже.

Когда я очнулась, я была в какой-то комнате, обклеенной подушками и была одета в смирительную рубашку. "Что произошло, где я?" - крутились в моей голове вопросы. "Если я в смирительной рубашке, значит я в психушке, но почему я тут нахожусь?" - задала я себе ещё один вопрос.
Память потихоньку начала возвращаться. Я вспоминаю, как изрезала КлокВорк осколком стекла, родителей не верящих мне и потом провал в памяти.
Я вспомнила всё, что было несколько дней назад, кроме того, что было после разговора с родителями.
Поток моих мыслей прерывает медсестра, зашедшая в комнату.
- О, наконец-то ты очнулась! Твои родители хотят поговорить с тобой, они подойдут к обеду, - говорит она - а что ты будешь на обед: макароны или суп? - спросила она.
- Суп, - ответила я и начала дальше думать о своём.
"Зачем они это сделали? Кто им дал право так со мной поступить?" - спрашивала я себя и становилась ещё злее, чем была до этого, я была готова разорвать в клочья любого, кто сейчас подошёл бы ко мне.
На глаза накатили слёзы печали, беспомощности и злобы.
Но надо выбираться отсюда и я откинула в сторону грустные и злящие меня мысли.

Я ничего не понимал. Только громкий звук сирены подсказывал, что сейчас лучше бежать вместе со всей толпой людей и спасать свою жизнь. Люди толкались, падали и кричали...

Внутренности каждый раз холодели, а в мозг словно плескали холодной водой, с каждым звуком проклятой сирены. В голове туман... Я забыл как меня зовут. Я не знал что вообще происходит... Но одно я знал точно...

Нечто страшное происходит здесь. При одном только виде толкающихся людей, инстинкты самосохранения выталкивали все ненужные мысли из головы, оставляя врождённые чувства любого животного - спастись! Любой ценной! Любыми жертвами! Ничего не выяснять, только спасаться!