Страшные истории и мистические истории

Время от времени я играю на скрипке на похоронах. Такие вот веселые подработки у студентов Российских консерваторий.
В этот раз процесс погребения должен был состояться рано утром. Я приехал на кладбище за несколько часов до начала, когда небо все еще освещала луна. На его территории находилась маленькая мавзолей-часовня, в которую я направился по прибытии. Единственной живой душой здесь, помимо меня, был старый могильщик, который проснулся от громкого скрипа прогнившей входной двери. Зайдя и поприветствовав его, я принялся разбирать свои вещи.
- Не понять мне эти изящества - проворчал могильщик, увидев инструмент - мертвые не услышат ни музыки, ни слов, ни даже молитв.
- Соглашусь с вами - усмехнувшись ответил я - но, как говорится - любой каприз за ваши деньги.
Старик не оценил юмора и хрустнув больной спиной пошел за лопатами в сарай за часовней.
Я остался один, но жуткая атмосфера кладбища меня не пугала. Сказывался большой опыт работы на данных мероприятиях. Меня удивило только то, что мой заказчик смог позволить себе недешёвое удовольствие в виде музыкального сопровождения, при этом провожая своего родственника в последний путь на таком старом кладбище. Могилы тут выглядели, мягко говоря, дешево и, скорее всего, в них лежали люди не шибко обеспеченные. Но работа есть работа и нужно просто выполнить свое дело.

Выйдя в небольшую комнату, дампира встретил красный гобелен с изображением символики общества Туле: в центре композиции находилась свастика, из которой исходил меч, пронизывающий ветви неизвестного дерева, листы которого образовывали рунику названия нацисткой организации. Полукровка, отодвинув полотно, прошла внутрь помещения, которое было скрыто от посторонних глаз: оттуда шёл коридор прямиком в камеры заключения, где содержались преступники, предатели и просто провинившиеся люди, тут же их и допрашивали и убивали – кровь на стенах была ещё свежей. Но сейчас... Ни в переговорной, ни за решётками, нигде никого не было – будто все солдаты на базе в одночасье исчезли только по щелчку пальца. Что-то здесь было нечисто, и Рейн знала, что подвоха можно ожидать с любой стороны. Она шла по тёмному коридору, освещённому одной единственной мигающей лампой, слушая эхо собственных каблуков; настолько тихо бывало разве что в гробу. Дампира гнетущая обстановка сильно напрягала: хоть бы один фашист-паршивец выскочил, но нет – кроме неё в тайной комнате никого. Совсем. И даже когда она вышла в небольшую столовую, где кроме перевёрнутой мебели ничего не было, она стала нервничать: не вели ли её немцы в ловушку? Вполне вероятно, но она сможет выбраться из любого, даже самого опасного капкана. Жертвы никогда не смогут обхитрить хищника, вышедшего на охоту.
А Рейн очень сильно изголодалась по смертям.

Молчит ночная мгла, среди деревьев затерявшись,
Заросшие тропинки уж не помнят поступь ног.
А бледная ущербная луна, свой свет отдавши,
Спешит уйти за тучи, скрывших небосвод.

Порывы ветра, чья прохлада так нещадна,
Неумолимо топчут пожелтевшую от времени траву,
Срывают с веток яркую, в которой древние деревья выглядят нарядно,
Но все же редкую промокшую листву.

Ограда старого погоста покосилась, укутавшись в густой бурьян,
А в черной, залитой дождем земле увязли колья.
И белена в тяжелый воздух источает свой дурман,
Объяв забытые людьми места, почувствовав раздолье.

Есть у нас в селе старая заброшенная часовня, раньше люди в нее ходили, молились, а как новый храм построили, так и перестали. Со временем она совсем разрушилась: крыша провалилась, стены отсырели и мхом покрылись, там теперь только грачи себе гнезда вьют. Недалеко от нее жил дедушка Павел, пожилой худощавый старик, инвалид на одну ногу, в молодости попал он под электричку, туман был, там ее ему и отрезало. Но он не унывал, веселый был, ходил он на протезе, даже на велосипеде умудрялся ездить. Соседи любили его за оптимизм, много к нему мужиков ходило, так, поговорить, покурить. Жена его - та еще рукодельница. И шить, и вязать - все умела, характер у нее золотой был, под стать мужу, очень она его любила, слова грубого не скажет. Дети их давно выросли, уж своих детей завели, всех жизнь раскидала, кого куда, вот и жили они одни.

И вот случилось так, что поехал однажды дед Павел к своему знакомому вечером летом на велосипеде, а назад не вернулся.

Я помню как поужинала, а после легла в кровать. Что-то не давало мне уснуть. Тревога или кг мороженого в моем животе, я точно не знаю. Но когда я все же уснула (а это была ужасная ошибка), то очутилась на кладбище. Небо было затянуто дымом, а кресты и памятники горели. Я ничего не понимала, но инстинкт самосохранения подтолкнул меня к заброшенной часовне на окраине кладбища.

Открыв огромные скрипящие двери, взору предстал невероятных размеров зал. Моему удивлению не было предела, часовня снаружи была маленькой, лишь двери предавали ей массивность. Но вот внутри. Внутри было просторно, даже очень просторно. Хотя в ней было довольно темно из-за заколоченных окон, было видно что она старинная и очень красивая.

- Здесь красиво, неправда ли? - Раздался голос слева.
Повернувшись я увидела очертания человека, сидящего на противоположном конце лавки, находящейся по мою левую руку.
- Кто вы? - Спросила я.
- Я тот, кто давным-давно находится здесь.
- Где здесь?
- В этой чертовой часовне.
- А почему вы не уйдете отсюда? (да-да меня пробило на поболтать)
- Мне нельзя. У часовни должен быть священник.
- Так вы священник?
- Уже нет.
- В смысле?
- Теперь есть ты. - На этих словах священник встал.

Моя история случилась, когда мне было лет 13-15, год точный я сейчас и не вспомню, начало 2000-го.

Это были школьные годы, а на каникулы я в основном уезжала с родителями на дачу. Дача наша находится в 150 км от Москвы, на границе Тверской области. Место это довольно красивое, чистый воздух, и вокруг много лесов, а если еще углубиться в местность километров на 80, то места совсем дремучие и неухоженные, лесничества и деревеньки на пять домов, порой даже без электричества.

Мама моя заядлый грибник. Лес наш сбоку от деревни, и все местные туда ходят, да и не только местные, но и с поселка народ на машинах приезжает за грибами. Через него проходит старый путь до другой деревни, но по дороге можно проехать разве что на велосипеде, и то, с трудом. Одиночества в лесу я не боялась, хотя живность там есть, и не маленькая.

Как-то днем уехала кататься на велосипеде, дала большой крюк и оказалась за лесом, как раз у той деревушки, которая на другой стороне. Время было сумеречное, конец августа-начало сентября, и объезжать было совсем уж лениво. С мыслями, что через лес быстрее и дома я буду до темноты, я двинулась по этой дороге. Было достаточно светло, свежий воздух и зелень вокруг меня очень радовала, жалела только, что не прихватила с собой оптику для снимков.

1866, Эль-Рио. Совсем недавно завершился конфликт, который навсегда войдет в историю США и будет именоваться "Гражданской войной Севера и Юга". Главный герой, уже не юнец, в прошлом солдат Союза, служивший под началом У.Т.Шермана, а затем У.Гранта, а ныне - простой работник по найму, каких на крайнем юге Дикого Запада полным полно, в последнее время ничем не занимающийся, если, конечно, не считать занятием каждодневное просиживание в кабаке с добрым бутылем текилы.

И этот день для Гарри был совершенно обыденным, во всяком случае относительно... Он, уже почти пропив все заработанное ранее (т.е. до того, как начал опускаться и потерял всякий смысл жизни) решил пустить все оставшееся у него имущество (он даже продал свой старый кортик, подаренный ему когда-то отцом, оцененный впрочем в 55 центов) с одной лишь целью - напоследок набить желудок всякой всячиной и... если повезет, умереть от отравления рвотными массами. Смерть, достойная героя, не правда ли? - Нет. Но наш герой думал иначе.

Встал он очень рано, на рассвете, так как больше 6 часов спать физически не мог, голова его трещала, в ушах звенело, в животе.. урчало. Гарри подумал: "Неплохо было бы подкрепиться!"

Забыл сказать, у Гарри не было постоянного места жительства и он снимал комнату в том самом кабаке, который служил ему и домом, и местом, где он в хорошей компании себе подобных заливал глаза. Да и вообще, у него не было более никакой отрады в жизни, кроме... бутылки. И он нашел свою истину - на ее дне.