Страшные истории и мистические истории

Однако, я на то и журналист. Девять тридцать - и вот я уже распахнул дверь в чудный мир шипения шампанского, блеска бриллиантов и женского лукавого смеха.
Этот прием устроил один известный медиамагнат, помешанный на всем необычном. В его, разумеется, представлении. Скажу вам, что мои вкусы сильно расходятся с его. Мне никогда не пришло бы в голову нарядить девушек-официанток в костюмы Адама, а официантов-мужчин – в костюмы Евы. Не пришло бы мне в голову и стилизировать зал приема под полутемный грот, под самым сводом которого клубится разноцветный пар.
Я прошел к хозяйскому столику. Господин магнат сидел за ним вместе со своей женой, которой едва стукнуло девятнадцать. Я поздоровался с медиакоролем, вежливо поцеловал руку его жене, а она одарила меня златозубой улыбкой. Девушка, по-видимому, во всем следовала моде, а зубы из чистейшего золота оставались на ее пике последние две недели. К сожалению, золото высочайшей пробы быстро стачивается, так что я думаю, что красотка скоро будет щеголять металлокерамикой.
Я отошел от их стола и прошел в зал чтобы оглядеться. Люди, разрисованные, размалеванные, в одеждах из шелка и гофрированной бумаги, кривляющиеся и танцующие, окружили меня. Музыканты играли блюз, в углах трещали голубые электрофейерверки.
Внезапно мое внимание привлекла женщина, удивительно отличающаяся от всех остальных. Вид у нее был потрепанный, одежда – блеклой, но взгляд – острый и живой. Протискиваясь сквозь хохочущую толпу, я старался не упустить ее из вида. Казалось, я целую вечность пробирался через этот живой лабиринт. Наконец, я добрался до нее и тяжело плюхнулся на лиловый пуф.
- Здравствуйте. Прошу меня простить, но я не знаю, как к вам обратиться.
Она подняла на меня взгляд, и на мгновенье мне показалось, что я потерялся в ее бездонных карих глазах:
- Моя фамилия – Шервински, мальчик. Имя – Шофранка. Шофранка Шервински.
Видимо, мое недоумение было слишком явным, потому что дама засмеялась и пояснила:
- Мой отец – поляк, а мать – цыганка. Я знаю, что имя звучит глупо, но лет семнадцать назад оно было на слуху. В определенных кругах.
- Простите, но я про вас не слышал, - я сильно покраснел, - если это возможно, расскажите о себе.
Она взглянула на меня, и от ее взгляда меня будто прошил разряд тока. Долго, тяжело, испытующе. Затем она спросила:
- А зачем тебе это, мальчик?
Я выпрямился и, сбиваясь, рассказал о себе. Услышав, что я журналист, Шофранка усмехнулась.
- Милый, я не гонюсь за славой.
- Я обещаю, что ни слова из вашего рассказа не попадет на страницы. – В тот момент я и не мог сказать ничего другого. Я был увлечен и поглощен ею.
Она достала из серебристого портсигара тонкую папироску, щелкнула зажигалкой и закурила, откинувшись на вышитые подушки.
- Я - певица. – Она выдохнула струйку душистого дыма, странно пахнущего лавандой. – Вернее, была ею. Когда-то. Я пела в ресторанах, кабаках, пивнушках, и знаешь, – она лукаво мне подмигнула, - У меня был хороший голос – низкое меццо-сопрано и, как результат - хороший парнас. В те годы я была совсем юной девушкой – еще семнадцать не исполнилось. Юной и красивой...
Она мечтательно замолкла. Я заворожено следил за ее тонкими пальцами, ловко постукивающими по столу. На указательный был надет тяжелый перстень с камнем темно-зеленого цвета. Шофранка вздохнула и продолжила:
- К сожалению, люди завистливы. Не думаю, что престарелым прелестницам тех заведений было приятно присутствие малолетки, отбиравшей у них хлеб. Меня начали гнобить. Я не буду рассказывать обо всех дрянных делишках, до которых опускались мои коллеги. Я рыдала, упрямилась, стирала кровь со ступней, израненных осколками стекла, мирилась с отвратительными слухами. Мое терпение лопнуло в тот день, когда ко мне пристал пожилой господин, одурманенный их поганой ложью. Он зажал меня в углу, и я, мой мальчик, до сих помню свои мысли в тот миг: я была зла, как черт. Я злилась на свою мамашу, которая не пыталась меня отговаривать от этой работы. Не помню, как я отвязалась от того господина, но этим же вечером я собрала вещи и съехала к своей тетке, сестре помершего отца. Знаешь, это было самое важное решение в моей жизни. Одному черту известно, какой я была бы, останься я с матерью. Агата баловала меня, я наконец-то начала нормально учиться, одна родственница - старая женщина, обучила меня музыке, которой не научишься самостоятельно. – Она ехидно ухмыльнулась. – Представить себе не можешь, как ошарашил тетушку мой рассказ о жизни с мамашей.
К нам подошел официант. Его тело блестело кожей молоденькой девушки. Он поклонился, со страхом и подобострастием взглянул на Шофранку и спросил, не желаем ли мы чего-либо. Моя собеседница улыбнулась и заказала дорогой черный ром.
- Только, пожалуйста, со льдом и соломкой. – Она прищурилась. – И если ты хочешь и дальше здесь работать, сними, пожалуйста, этот мерзкий костюм.
- Но, госпожа, хозяин вечера...
- Хозяин вечера не будет против, если уточнишь, что тебя попросила я.
- Хорошо, госпожа Шервински.
Она кивнула ему, и парень быстро испарился.
- На чем я остановилась? – Шофранка кокетливо склонила голову набок. Голос ее осел, и она продолжила в фальшиво-слащавом
тоне. – Скажи-ка, как я тебе?
- Не знаю. – Этот вопрос ввел меня в ступор. – Вы необычны и...
Она расхохоталась, подмигнула мне и продолжила свой рассказ нормальным тоном:
- В конце концов, я была молода. Море было мне по колено, а звезды – чуть выше. Я желала славы сильней, чем девицы моего возраста – вечной любви. Я творила музыку, я изучала музыку, я жила музыкой. Я была одиночкой – по меркам людей, но мне было дорого мое одиночество. А потом я познакомилась с одним австрийским музыкантом и уехала в Вену. Вернулась я оттуда совсем другой. Совсем...
Ее глаза странно блестели. Они были похожи на угли под слоем пепла.
- Мне было двадцать шесть, когда я познакомилась с любимым. Он был невероятно важен для меня. Не могу даже говорить, что мои чувства к нему были хотя бы отдаленно похожи на те, что женщина испытывает к любимому мужчине. Нет, он был для меня не просто любовником – он был богом, сверхчеловеком. Порою его гениальность пугала меня, и я даже не могу представить, кем я была бы, не встреть я его. Но, к сожалению, мне было не суждено жить с ним до гробовой доски. Увы. Мы не можем быть уверенными на сто процентов даже в том, что проснемся утром. Как знать, - она снова мне подмигнула, - Может, уже послезавтра тебя похоронят. Или через месяц ты женишься. Или весь этот мир провалится в пропасть – настолько глубокую, что даже лучи солнца не смогут достигнуть ее дна.
Шофранка щелкнула зажигалкой и вновь замолчала. Подошел официант. Он был одет в обыкновенный лакейский смокинг, в петлицу которого была вставлена белая гвоздика. На серебряном подносе стояла бутылка рома и два стакана, до половины наполненные льдом. Из одного торчала желтая соломинка.
- Нет-нет, милый, унеси один. Юноша не будет пить. – Обернувшись ко мне, она пояснила. - Ты слишком молод, чтобы губить свой организм. А я уже стара... Достаточно стара.
Госпожа Шервински залилась тихим трескотливым смехом. Она протянула руку к бутылке, и тонкие пальцы сомкнулись на ее горлышке. Сухо щелкнула скрученная крышечка, черный ром залил лед. Стекло запотело.
- Что тебе известно об Австрии, мальчик? О Вене?
Я рассказал ей все, что знал. Рассказал про войну с Францией и про Карла Первого, про Австро-Венгрию и Мирный договор. Она слушала мой рассказ жадно, внимательно. Выражение ее лица постоянно менялось, будто узоры в калейдоскопе. Постепенно я сильно увлекся, и, как это бывает у чересчур болтливых особ, был полностью сконцентрирован на рассказе, почти не замечая происходящего вокруг. Лишь добравшись до рассказа о временах Второй мировой, я осознал, что она смотрит на меня с каким-то необычным хищным выражением. Я прервался, спросив, в чем дело.
- Все в порядке, просто не каждый день можно встретить настолько образованного и эрудированного молодого человека. – Тон ее был дружелюбен, и я, польщенный похвалой, продолжил говорить. Я описывал Вену. Мне удалось побывать в этом городе во время своей позапрошлой командировки, и я был рад тому, что Шофранка задавала мне все новые и новые вопросы. Ее интерес был настолько искренним и неподдельным, она с таким восторгом восклицала, когда я говорил о ее знакомых местах, что неприятный осадок, вызванный недавним странным поведением, полностью растворился.
Я все говорил и говорил, она все подливала и подливала себе рому, ее смех звучал раскатистыми звонкими колокольчиками, и я, неожиданно для самого себя, понял, что медленно влюбляюсь в нее. Мне льстило ее внимание, и она уже не производила впечатления серой и бесцветной, какой виделась мне в самом начале беседы. Нет, Шофранка поразительным образом преобразилась: щеки ее зарумянились, сетка тонких морщин будто бы разгладилась, темные волосы, казавшиеся спутанными, легли мягкой пенистой волной. Их кончики завивались, будто язычки пламени. Она смотрела на меня с мягким спокойствием, ласково, будто святая с иконы. Губы стали нежно-розовыми, а в их уголках я обнаружил не примеченные раньше ямочки. Я никак не мог взять в толк, отчего же мне все-таки она показалась старой? Сейчас я мог бы легко дать ей лет двадцать. Вдруг, она прервала беседу, звякнув стаканом о пустую бутылку.
- Милый, у меня кончился ром, - она глядела на меня лукаво, по щекам скользнула тень от пышных ресниц, - Ты не мог бы подозвать официанта?
Я гордо выпрямился и зазвонил в крошечный колокольчик, стоявший на углу стола. Официант появился мгновенно, будто он стоял где-то неподалеку, и лишь ждал, когда мы его подзовем. Он держал раскрытый блокнот, в котором что-то сосредоточенно помечал.
- Извините, - произнес гарсон, - У нас много работы, я прошу одну лишь минуточку.
- Конечно, но лишь минуточку. – Настроение у меня было на высоте.
Он скользнул на меня взглядом и охнул. Лицо его исказил ужас. Это неприятно меня удивило.
- В чем дело, друг? Вы будто мертвого увидали.
- Все в порядке. – Он попытался придать своему голосу оттенок казенного безразличия. – Все в порядке, господин.
- Ну хорошо, если так. - Я был сильно раздражен. Его беспричинный страх порядком подпортил мне настроение. – Будьте любезны, принесите еще бутылку рома.
Не поднимая на меня глаз, он кивнул, и быстро ушел. Я обернулся к Шофранке. Она улыбалась, и вид ее был так же безмятежен, как и до случая с официантом. Это придало мне сил, и дальнейшая беседа потекла легко и без усилий. Мы болтали, забыв обо всем на свете. Она смеялась над моими шутками, а я украдкой любовался ею.
Заиграл вальс, зал осветил мягкий золотистый свет. Я встал и подал руку своей даме. Она кивнула мне, и мы плавно заскользили по залу. Признаться, никогда раньше я не встречал такой восхитительной партнерши. Она будто жила в танце, музыка наполняла ее. Живо, мягко и легко двигались мы средь остальных пар. Я совершенно потерял голову. Золотистый свет наполнял ее глаза теплым мерцанием, она улыбалась своей нежной улыбкой, и я был совершенно счастлив.
Внезапно я поймал встревоженный взгляд медиамагната. Он смотрел на меня не отрываясь и не мигая. В тот же миг я почувствовал удушливый острый запах. Меня замутило. Запах становился сильнее, и я отчаянно хватал ртом воздух.
- В чем дело? – Шофранка растерянно смотрела на меня. – Тебе плохо?
Я через силу улыбнулся:
- Все в порядке, не беспокойся. Я просто давно не танцевал.
Она взглянула на меня с подозрением, но промолчала.
- Я выйду, проветрюсь. Мне нужно умыться.
- Нет-нет, останься со мной. – Голос ее стал требователен и сух. – Если ты уйдешь, то не найдешь меня здесь, когда вернешься.
Эта просьба обескуражила меня и, хотя я не понимал причины ее смятения, подчинился. Тем более, мне полегчало, а навязчивый тяжелый запах куда-то исчез. Единственное, что меня нервировало – я никак не мог вспомнить, что он мне напомнил. Совершенно точно, что я чувствовал его когда-то раньше, но когда?
Я выпил воды и окончательно пришел в себя. Все пришло в норму. Мы вновь говорили, смеялись, и я все не понимал, почему же Шофранка поначалу показалась мне иной, чем сейчас. Ее возраст не давал мне покоя и, в конце концов, я решился задать прямой вопрос.
- Сколько мне лет, милый? – Она задорно расхохоталась. – Я же уже тебе сказала, мальчик, что я очень стара: в будущем году я отпраздную свое трехсот шестидесяти пятилетие.
Лавандовый дым ее четырнадцатой папироски туманил мой разум, и шутка показалась мне очень смешной. Я засмеялся, а она уставилась на меня, изучая прямым жестким взглядом.
Повисла пауза. Мы молча наблюдали за пластичными движениями танцовщиц в гротескных вычурных масках. Они двигались мягко, постепенно, будто плавая в мутных белых облаках искусственного тумана. Сквозь него мерцали огни разноцветных электрофейерверков. Все это – фейерверки, туман, приятно-дисгармоничные движения плясуний, - производило впечатление нереальности происходящего. Я был настолько поглощен сюрреалистичным зрелищем, что не сразу ощутил легкую руку Шофранки на своем плече.
- Ты слышал легенду об Августине?
Я откликнулся с горячностью влюбленного подростка.
- Слышал. - Ответил я, – Августин - венский музыкант, пьяница и гуляка времен Великой чумы. Однажды он напился до чертиков, очнулся во рву с трупами умерших от болезни горожан и, обалдев от их вида, играл на волынке до тех пор, пока его не вытащили.
- Все так, - она мягко улыбнулась мне, - Да не так. На самом деле, Августин заболел чумой, и его сбросили в ров, так же, как и других мертвецов.
Шофранка потянула ром, вытащила из стакана соломинку и, покрутив ее в пальцах, бросила обратно:
- Он продал душу дьяволу за возможность играть после смерти. Дьявол – хитрый парень, поэтому он согласился, да еще и подарил Августину возможность менять облик. Была одна проблемка, - Шофранка сделала страшные глаза и продолжила низким загробным голосом, - Музыкант медленно разлагался. С тех самых пор этот живой мертвец бродит по свету, выискивая наивных жертв и при помощи музыки забирая у них жизненную силу.
Мы дружно рассмеялись.
- Странно, - произнес я, - Австрийцы рассказывают эту сказку иначе.
- Сказку? – переспросила она, - Это не сказка, а суровая правда жизни.
Она так смешно растягивала слова, что я вновь расхохотался.
К нашему столу подошел хозяин. Он был все так же тревожен, а его взгляд прошивал меня насквозь.
- Как вам нравится вечер? – голос его был глухим, будто он говорил из колодца.
- Все превосходно, мастер. – Я улыбнулся и, поднявшись со стула, протянул ему руку. Он пожал ее быстро и твердо, как и все дельцы.
- Скажите, Александр, вам приходилось бывать на похожих вечерах?
Я понял, что он хочет слышать лесть, только лишь лесть. Поэтому я поспешил заверить его в том, что никогда в жизни я не видел ничего подобного. По его лицу скользнула самодовольная ухмылка, но тревога не исчезла из мутных голубых глаз. Он коротко кивнул и, недоверчиво заглянув мне в лицо, ушел.
- Тебя зовут Александр?
Я настолько погрузился в свои мысли, что голос подруги заставил меня вздрогнуть. Только сейчас я вспомнил, что так и не представился.
- Да. Александр Лорпань – мои имя и фамилия.
Шофранка улыбнулась:
- Александр, позволите ли вы мне спеть для вас?

Я согласился. Теперь я проклинаю себя за это, но тогда я был очарован, и многие тревожные детали ускользали от моих опьяненных глаз. Женщина встала и хлопнула в ладоши. Звук раздался удивительно громко. Музыка стихла. Шофранка заговорила.
- Господа, - медленно произнесла она, - Сегодня мне был оказан теплый прием. Я получила истинное удовольствие от всего происходящего здесь, и поэтому я прошу вас позволить мне спеть.
Где-то в противоположном конце зала официант уронил поднос. Воздух разрезал громкий звук бьющегося хрусталя. Я отвел взгляд от Шофранки и увидел промелькнувший черный смокинг.
Гости зааплодировали. Шофранка прошла на сцену и коснулась микрофона. Я с недоумением смотрел на кольцо на ее указательном пальце. Алый камень тускло поблескивал в оправе. С треском погас свет и в ту же секунду Шофранку высветил холодный свет прожектора.
Я не помню ее песни, потому что в то мгновение, когда она начала петь, на меня вновь накатила волна едкого мерзкого запаха. Я пытался бороться с дурнотой, но мне становилось все хуже и хуже. Судорогой мне свело пальцы, а новый шелковый галстук невыносимо впивался в шею. Я задыхался, и, в конце концов, свет померк: я потерял сознание. Последняя моя мысль – долгожданное осознание природы удушающей вони. Это был запах формалина.

Когда я очнулся, вокруг меня столпились все, кто был в зале. Хозяйка хлопала меня по щекам, гости были до предела напуганы.
- Слава Богу, Александр, вы очнулись! – Она помогла мне подняться. – Мы боялись, что вы умрете. Врачи прибудут с минуты на минуту.
- Не надо... врачей. – Я с трудом мог говорить, голова раскалывалась. Я пытался отыскать взглядом Шофранку, но ее нигде не было видно. – Я только умоюсь, и все пройдет.
Гости расступились. Я с трудом, опираясь на стену, прошел в уборную. Едва я склонился над раковиной, меня стошнило. Меня раздирали волны сильной боли. Внезапно все прекратилось. Я тяжело вздохнул, прополоскал рот и умылся. Закрыв горячую воду, я подставил руки под струю холодной, и тут мой взгляд скользнул на висящее напротив зеркало. В ту же секунду я дико заорал: из него на меня смотрел дряхлый старик. В ужасе я рассматривал отвратительное лицо, и тут до меня дошло, что он копирует все мои движения. Руки под струей ледяной воды были изъедены морщинами, а человек в зеркале был одет в мою одежду.