Меня заколачивают. Судя по всему, два гвоздя уже вбили... еще два. А я лежу и ничего не могу с этим поделать - ни закричать, ни постучать, намекая на то, что шутка перешла все возможные пределы. Я могу только слушать, слушать и видеть перед собой бесконечную черноту. И понимать, что это никакая не шутка. Это все происходит со мной. И сейчас те, что стоят в нескольких метрах, меня закопают.
Это началось три дня назад. Я проснулся и сразу же почувствовал такую всепоглощающую слабость, что казалось, что и тела-то у меня не было. Но это была не та легкость и чувство полета, про которые все пишут. Это была слабость - дичайшее ощущение того, что я вообще не контролирую свое тело. Я не мог и пальцем двинуть, я даже дышать не мог. И при этом я не задыхался. Единственное, что я мог - это слушать. У меня осталось и осязание (я чувствовал, как меня куда-то переносили и переодевали) и зрение (когда в комнате, где я лежал, включали свет, я видел это сквозь закрытые веки). Я не перестал чувствовать запахи, хотя не совсем понятно, как это происходило, ведь я не дышал, но за последние дни я вдоволь нанюхался запаха горящих свечей. Я по-прежнему владел всеми чувствами, но наиболее полно сейчас картину окружающего мира мне описывал слух.
Я слышал рыдания матери, я слышал мат врачей и молитву священника. Я даже слышал шелест денег, которые ему за эту самую молитву отсчитывали. Я слышал все. И ничего не мог сделать.
Это началось три дня назад. Я проснулся и сразу же почувствовал такую всепоглощающую слабость, что казалось, что и тела-то у меня не было. Но это была не та легкость и чувство полета, про которые все пишут. Это была слабость - дичайшее ощущение того, что я вообще не контролирую свое тело. Я не мог и пальцем двинуть, я даже дышать не мог. И при этом я не задыхался. Единственное, что я мог - это слушать. У меня осталось и осязание (я чувствовал, как меня куда-то переносили и переодевали) и зрение (когда в комнате, где я лежал, включали свет, я видел это сквозь закрытые веки). Я не перестал чувствовать запахи, хотя не совсем понятно, как это происходило, ведь я не дышал, но за последние дни я вдоволь нанюхался запаха горящих свечей. Я по-прежнему владел всеми чувствами, но наиболее полно сейчас картину окружающего мира мне описывал слух.
Я слышал рыдания матери, я слышал мат врачей и молитву священника. Я даже слышал шелест денег, которые ему за эту самую молитву отсчитывали. Я слышал все. И ничего не мог сделать.