Сентябрьский ветер неторопливо гнал по асфальту опавшие листья, воробьи коллективно терзали горбушку, а я сидел возле казнительной площадки, потягивая пиво и закусывая сухариками. На площадке было тихо. Впрочем, как и весь месяц. Наша площадка была первая в районе, где стали свободно казнить детей, просто по просьбам их родителей. Тогда тут было не протолкнуться. А сейчас только фантик случайно залетевший да связка душилок. И всё. Ажиотаж на казни прошёл, плюс государство ввело некоторые ограничения. Да и других площадок успели понаделать. Так что горелка для сжигания и бревно для душения часто простаивали без работы. Бревно я красил сам. Зелёное в зоне ожидания, жёлтое в зоне раздевания и ожидания голышом, красное в зоне телесного наказания и чёрное в самом конце. Там, где удушаемые малыши танцевали свой последний танец.
- И никто не идёт. - Вслух грустно заметил я, в шестой раз приложившись к бутылке.
Шестилетний Владик, подгоняемый мамой, неуверенно брел к площадке.
Да-да, той самой площадке, куда рано или поздно отводили всех плохих мальчиков. И девочек тоже.
Тех, которые не хотели исправляться. Отводили и душили и трёхлетних, и девятилетних.
- И никто не идёт. - Вслух грустно заметил я, в шестой раз приложившись к бутылке.
Шестилетний Владик, подгоняемый мамой, неуверенно брел к площадке.
Да-да, той самой площадке, куда рано или поздно отводили всех плохих мальчиков. И девочек тоже.
Тех, которые не хотели исправляться. Отводили и душили и трёхлетних, и девятилетних.