В голову бьет понимание, что это не вор: было бы слышно, как щёлкает верхний и нижний замок входной двери, а проникнуть через окна невозможно – одиннадцатый этаж. Тому, что ходит рядом не нужно проникать в квартиру, оно уже было здесь.
Тусклый циферблат часов указывает на три часа тридцать семь минут.
Она всматривается в густые клубки тьмы, следит за бегающими перед глазами белыми мушками. Напрягает слух, ловя каждый шорох – в ушах звенит тишина. Дыхание тихое, отрывистое, не дышит через раз, боясь, что шумно. Мышцы каменные, застывшие, напряжённые.
Глаза широко открыты. Если моргнёт, хоть на мгновение упустит из виду тьму, нечто вылезет из неё и сожрет. Тело натянутое, словно струна.
Тусклый циферблат часов указывает на три часа тридцать семь минут.
Она всматривается в густые клубки тьмы, следит за бегающими перед глазами белыми мушками. Напрягает слух, ловя каждый шорох – в ушах звенит тишина. Дыхание тихое, отрывистое, не дышит через раз, боясь, что шумно. Мышцы каменные, застывшие, напряжённые.
Глаза широко открыты. Если моргнёт, хоть на мгновение упустит из виду тьму, нечто вылезет из неё и сожрет. Тело натянутое, словно струна.
Тишину разрезают шаркающие шаги в коридоре. Холодный пот накрывает новой волной, перехватывая воздух в горле. Оно там, за стеной. Там, за приоткрытой дверью.
Сквозняк приносит в комнату запах гнили. Доносится хриплое неразборчивое бурчание под нос. Оно ходит по квартире и переставляет вещи, словно хозяин последний час или два. Как давно она не спит? Может быть, три?
Перед глазами плывет, слёзы застывают тонкой пеленой. Шаги приближаются к комнате. Из груди вырывается тихий всхлип. Этого было достаточно, чтобы Нечто остановилось прямо в дверном проеме. Оно смотрит прямо на неё, она чувствует прожигающий спину взгляд.
Проверяет. Выжидает следующей оплошности. Прислушивается. Принюхивается – шумно вдыхает воздух. Ловит страх.
Вздыхает и еле уловимо бурчит: «Не спит». Уходит. Шаркающие шаги отдаляются. Слышно, что открывается дверь в конце коридора – в кладовку, и со скрипом закрывается.
Первые лучи солнца пробираются в комнату через несколько часов. Ночь уходит, уступая место новому дню. Она лежит, упираясь стеклянным взглядом в светлый потолок перед собой. Выключает будильник, пропускает работу – скажет, что приболела. Лежит до обеда, чтобы наверняка.
С первого взгляда все стоит на своих местах, только в раковине появилась одна чашка, благополучно забытая до этого под диваном. Девушка заваривает себе кофе в турке, помешивая десертной ложечкой по часовой стрелке и думает, что нужно будет налить домовому молока.
И картошку в кладовке перебрать.
Сквозняк приносит в комнату запах гнили. Доносится хриплое неразборчивое бурчание под нос. Оно ходит по квартире и переставляет вещи, словно хозяин последний час или два. Как давно она не спит? Может быть, три?
Перед глазами плывет, слёзы застывают тонкой пеленой. Шаги приближаются к комнате. Из груди вырывается тихий всхлип. Этого было достаточно, чтобы Нечто остановилось прямо в дверном проеме. Оно смотрит прямо на неё, она чувствует прожигающий спину взгляд.
Проверяет. Выжидает следующей оплошности. Прислушивается. Принюхивается – шумно вдыхает воздух. Ловит страх.
Вздыхает и еле уловимо бурчит: «Не спит». Уходит. Шаркающие шаги отдаляются. Слышно, что открывается дверь в конце коридора – в кладовку, и со скрипом закрывается.
Первые лучи солнца пробираются в комнату через несколько часов. Ночь уходит, уступая место новому дню. Она лежит, упираясь стеклянным взглядом в светлый потолок перед собой. Выключает будильник, пропускает работу – скажет, что приболела. Лежит до обеда, чтобы наверняка.
С первого взгляда все стоит на своих местах, только в раковине появилась одна чашка, благополучно забытая до этого под диваном. Девушка заваривает себе кофе в турке, помешивая десертной ложечкой по часовой стрелке и думает, что нужно будет налить домовому молока.
И картошку в кладовке перебрать.
Дитя Ночи