Сидела Эрлен у пустого окна,
Сухие цветы клала в воду она.
Вода та в котле, что висел у огня,
Цветы растворялись секрет свой храня.
Мышиные крылья и сок генлисея,
Помогут открыть потусторонние двери,
Помогут Эрлен пробудиться Асвангой
И пить кровь людскую, так сладко... так сладко!
Эрлен опустила руку в отвар
И превратилась в ужасную тварь.
Глаза наливались алую кровью,
И крылья пристали к её изголовью,
Ужасные зубы в улыбке оскалив,
Язык вдруг стал чёрным, длинною с лиану.
Чуть ночь чёрной краской небо облила,
Полетела Асванга к деревне унылой.
Сухие цветы клала в воду она.
Вода та в котле, что висел у огня,
Цветы растворялись секрет свой храня.
Мышиные крылья и сок генлисея,
Помогут открыть потусторонние двери,
Помогут Эрлен пробудиться Асвангой
И пить кровь людскую, так сладко... так сладко!
Эрлен опустила руку в отвар
И превратилась в ужасную тварь.
Глаза наливались алую кровью,
И крылья пристали к её изголовью,
Ужасные зубы в улыбке оскалив,
Язык вдруг стал чёрным, длинною с лиану.
Чуть ночь чёрной краской небо облила,
Полетела Асванга к деревне унылой.
Украла ребёнка, высотою маня,
И крови его она испила.
Но только тот крик услыхали соседи,
Увидали без жизни ребёнка в постели.
И погнали Асвангу вглубь того леса,
Чтоб выбить весь дух непокорного беса.
Хотела лететь та гонимая людом,
Но кроны держали её как под блюдом.
Бежала она на мир весь в обиде,
Приплетая к животным человечьи нити.
Люди смотрели на них и швыряли
Огнём, вилами, палки, камнями.
И те умирали стирая в себе
Чары Асванги, поникая в траве.
Небо открылось, вот взмах и полёт
И это исчадие ветром несёт:
"Вверх... выше... выше... вперёд!"
И глупый народ уже отстаёт.
Но солнце пробилось сквозь зелёные дали,
И те чары зелья магией спали.
И крылья неволью сулили пропасть,
Что ж, суждено этой птице упасть.
Когда же нашли Эрлен у скалы,
Уж примерила смерти она кандалы.
Эрлен разделили с её головой
И подгребли рядом с той самой скалой.
Была ведь она и краса и богата,
И очень любила младшего брата.
Но тот в одночасье в джунглях пропал,
И не нашёл он выхода там.
Долго искала брата Эрлен,
Но неделя прошла, вывод был лишь один:
Не придёт уж домой мамин сын.
И девчушка стала болеть и страдать,
Что не придёт её братик опять!
Она стала странные книги читать,
Где говорилось про запретную мазь.
Но жаль, что та мазь обращала всех в мразь,
А мразь та была лишь сладкою местью,
Которою слыла она в поднебесье.
Но кому отомстить, за какие грехи?
Лишь за то, что когда-то не дали руки!
И теперь она стала их страхом и болью
И проклятие своё она точно исполнит:
"Коль живёт та, чьё сердце завоет,
То отведает зелья она своевольно.
И станет Асвангой летать та в тиши,
Пока не покажутся солнца лучи!"
И крови его она испила.
Но только тот крик услыхали соседи,
Увидали без жизни ребёнка в постели.
И погнали Асвангу вглубь того леса,
Чтоб выбить весь дух непокорного беса.
Хотела лететь та гонимая людом,
Но кроны держали её как под блюдом.
Бежала она на мир весь в обиде,
Приплетая к животным человечьи нити.
Люди смотрели на них и швыряли
Огнём, вилами, палки, камнями.
И те умирали стирая в себе
Чары Асванги, поникая в траве.
Небо открылось, вот взмах и полёт
И это исчадие ветром несёт:
"Вверх... выше... выше... вперёд!"
И глупый народ уже отстаёт.
Но солнце пробилось сквозь зелёные дали,
И те чары зелья магией спали.
И крылья неволью сулили пропасть,
Что ж, суждено этой птице упасть.
Когда же нашли Эрлен у скалы,
Уж примерила смерти она кандалы.
Эрлен разделили с её головой
И подгребли рядом с той самой скалой.
Была ведь она и краса и богата,
И очень любила младшего брата.
Но тот в одночасье в джунглях пропал,
И не нашёл он выхода там.
Долго искала брата Эрлен,
Но неделя прошла, вывод был лишь один:
Не придёт уж домой мамин сын.
И девчушка стала болеть и страдать,
Что не придёт её братик опять!
Она стала странные книги читать,
Где говорилось про запретную мазь.
Но жаль, что та мазь обращала всех в мразь,
А мразь та была лишь сладкою местью,
Которою слыла она в поднебесье.
Но кому отомстить, за какие грехи?
Лишь за то, что когда-то не дали руки!
И теперь она стала их страхом и болью
И проклятие своё она точно исполнит:
"Коль живёт та, чьё сердце завоет,
То отведает зелья она своевольно.
И станет Асвангой летать та в тиши,
Пока не покажутся солнца лучи!"
Magnatea