Настя сильнее сжалась в кровать; одеяло потихоньку стало подниматься в районе ног, будто змеи, расползающиеся по всему телу; пружины начали скрипеть, давая понять, что произойдет.
Настя прикусила губу, пытаясь не закричать, но не удержалась и маленький, совсем короткий звук визга прорезал ночную тишину.
В это время Он уже наполовину вылез из-под кровати, находясь на её верхнем основании, возле ног подростка, пробираясь под одеяло.
Настя ощутила ужасное чувство омерзение, когда он проскальзывал через её ноги, возвышаясь все выше; она уже жалела о том, что легла боком, так как своим большим весом этот монстр давил на все её органы и ребра, вызывая дискомфорт, а затем боль.
Страх и чувство беспомощности сковали её тело, словно гигантская анаконда и так же, как змея кусает свою жертву, этот «нечеловек» развернул девушку на спину, наваливший на неё своим весом.
Настя сильнее сжала крестик в правой руке, не открывая глаза и пытаясь хотя бы мысленно отстраниться от этого мира. Наконец в комнате появился запах гнили, перебивающий зловоние постоянного перегара (даже такая альтернатива казалась более приемлемой, чем постоянный смрад сигарет и водки).
Настя прикусила губу, пытаясь не закричать, но не удержалась и маленький, совсем короткий звук визга прорезал ночную тишину.
В это время Он уже наполовину вылез из-под кровати, находясь на её верхнем основании, возле ног подростка, пробираясь под одеяло.
Настя ощутила ужасное чувство омерзение, когда он проскальзывал через её ноги, возвышаясь все выше; она уже жалела о том, что легла боком, так как своим большим весом этот монстр давил на все её органы и ребра, вызывая дискомфорт, а затем боль.
Страх и чувство беспомощности сковали её тело, словно гигантская анаконда и так же, как змея кусает свою жертву, этот «нечеловек» развернул девушку на спину, наваливший на неё своим весом.
Настя сильнее сжала крестик в правой руке, не открывая глаза и пытаясь хотя бы мысленно отстраниться от этого мира. Наконец в комнате появился запах гнили, перебивающий зловоние постоянного перегара (даже такая альтернатива казалась более приемлемой, чем постоянный смрад сигарет и водки).
Она начала тихо шептать молитвы, даже не надеясь, что они помогут и несмотря на это, в свои шестнадцать лет, Настя обладала большей верой, чем множество других церковных прихожан.
Пару капель слюны упали ей на щеки. Она максимально сильно вытянула голову, дабы увести лицо от этой мерзкой пакости, не прекращая молится.
Он провел языком по ключице, несильно укусив её за нижнею область шеи. Сильнейшее чувство омерзения накатилось волной — было бы это впервые, то её уже стошнило бы.
На этот раз Настя наконец решила вновь приоткрыть глаз и все же увидеть своего мучителя: в прошлую ночь ей было достаточно взглянуть лишь в его пустые орбиты с белесым зрачком, чтобы закричать; но из-за этого он сделал ей больно...
Монстр прикоснулся холодными и липкими от слюней зубами к углу нижней челюсти, дотронувшись кончиком языка; но в какой-то момент отстранился и начал чего-то выжидать.
Настя прикусила обе губы, перестав молится и в конце концов решилась — приоткрыла левый глаз, дабы лицезреть его рожу.
Он закрыл ей рот костлявой, тонкой и черноватой рукой, чтобы она не закричала. Из-за этого резкого движение с его стороны, Настя задергалась, стала вырываться и неожиданно для себя посмотрела на него с открытыми глазами.
На неё смотрело существо, напоминающее скелет человека с большим количеством полуразложившихся мышечных тканей черного цвета. На голове была достаточно большая прядь белых волос. Губ не было, а вместо носа сияла дыра.
Настя захотела кричать, но вместо крика вырвался тихий, сиплый звук, а затем она почувствовала странный тошнотворный привкус во рту; груди начали ныть из-за большого веса, давящего на них.
Мертвец расслабил нижнею челюсть и язык сам сполз по зубам, роняя капли белой субстанции, которые приземлились прямиком на её скулы. В таком виде он стал напоминать пса, что ждал своего хозяина на протяжении долгого времени.
«Прекрати!» — проговорила про себя Настя.
Даже в обычной ситуации без мертвецов ей было бы трудно произнести такие слова вслух собеседнику: Отец Дмитрий говорил, что подобные слова — слова грубости, а Настя во всем его слушалась.
Слезы потекли из глаз; она вновь продолжила молиться.
Существо смотрело на неё с интересом разглядывая, присматриваясь, словно нашло нечто прекрасное, отчего не хочется уходить и чем можно любоваться без остановки. Он провел ладонью по изгибу шеи подбирая лоскуты рыжих, длинных волос и поднес их к месту, где у него должен быть нос, а затем принюхался.
Настя не видела, что именно происходит, но догадывалась. Как и в прошлый раз, она знала — нужна ждать! Надо немного потерпеть, и он уйдет (так было всегда).
Чудовище немного отклонилось от неё и спустило свои когтистые ладони к грудям, больно сжав их до покраснения. Молитвы перешли в бесшумное верещание: мучение было невыносимым.
«Прекрати!»
Настя знала: если бы она лежала не голышом, то многие омерзительные ощущения можно было бы избежать, но Отец Дмитрий говорил, что если ты христианин, то обязан спать обнаженным.
«Хватит!»
Он вновь высунул свой длинный, ребристый по краям и острый на кончике язык. Затем монстр облизал её губы и приложил некоторое усилие, дабы проникнуть внутрь её рта. Настя издала утробный крик, а после начала вертеться, стараясь приложить максимальное усилие, чтобы эта пакость не попала туда, куда не нужно.
Страх перед тем, что может сделать Это, если она не будет слушаться все никак не покидал голову, но и терпеть издевательства не было никакого желания. Вот только когда он резко схватил её одной рукой за лоб, а после приблизился до предела перед глазами, оскалив зубы, весь возможный в данной ситуации настрой девушки испарился.
Настя захлебывалась слезами, а он пальцами второй руки проник ей в рот и раздвинул челюсть, запуская туда язык; вкусовые рецепторы почувствовали привкус тухлого мясо, что вызвало рефлекторную рвоту, которая тут же подавилась из-за пустого желудка.
Насте удалось на долю секунды вырваться из его хватки и впервые в жизни она повысила голос:
— Прекрати!
Существо замерло и начало с удивлением наблюдать за ней. Она тяжело дышала и заплаканными глазами, а также с подавленности у неё на лице обменивалась с ним взглядами. Он улыбнулся или продемонстрировал нечто похожее на улыбку, а затем начал дистанцироваться назад, медленно отползая и скидывая одеяло. В какой-то момент он полностью пропал из поля зрения и залез обратно под кровать; недолго слышались скрипы и шорохи, но наконец — стихло.
Настя выдохнула: он не вернется, потому что так было всегда. Её передернуло от мысли, по сюжету которой, в этот раз все может быть иначе: его поведение, замашки и последнее действие не придавало уверенности, что остаток этой ночи пройдет в спокойствии.
Нащупав потерянный во время борьбы крестик, она сжала его обеими руками и еле слышно (как обычно) начала шептать молитвы, придуманные ею самой: Отец Дмитрий говорил, что такие не уступают в силе написанными святыми.
Маленький серебряный крестик с распятый Иисусом — единственное, что осталось у неё от мамы, которую она вспоминает с трудом: ей было четыре, когда она ушла, бросив её один на один с отцом. Мама ушла после того, как без вести пропал старший братик — его она вообще не помнила, лишь его жесткую, но теплую ладонь, которой он время от времени трепал ей голову.
Папа не был плохим человеком — просто ему было обидно и тяжело от утраты сразу двух любимых людей и в конце концов он стал безэмоциональным, начав путь сначала от алкоголя, а затем веществами потяжелее. Этот путь стал камнем или даже ямой на дороге к счастью его дочери. Настя пыталась всеми силами встать между отцом и бутылкой, именно в эти моменты он обращал на неё внимание, вот только это внимание было далеко не любовью. Но даже так, с разбитой губой она сидела и улыбалась — радовалась, что отец обратил на неё внимание, не желая принять горькую истину — отцу на неё плевать.
Усталость и грусть навалились гигантским весом — ей было страшно засыпать, зная, что под кроватью прячется Он, но с каждой секундой векам становилось все сложнее сдерживать это напряжение и вскоре они упали.
Вот только поспать не удалось: зазвенел старый советский будильник, доживающий свои дни.
Механически приподнявшись торсом на кровати, как делают это вампиры или мертвецы в некоторых фильмах, она недолго колебалась перед тем, как поставить ногу на пол: все время боялась, что он может схватить её оттуда и утащить вниз.
Она оделась в то, во что могла и пошла в ванную, перед этим заглянув в комнату отца — он спал, сидя прямо в кресле напротив телевизора.
— Пап, я в школу... — полушепотом произнесла она, но до адресата это сообщение так и не дошло.
Самой нелюбимой вещью в ванной для Насти было зеркало: отражение, что оно показывало было совершенно чуждым для неё — худая, некрасивая с большущими мешками под глазами. Нет, она не представляла себя гораздо привлекательнее, чем есть на самом деле — она ненавидела себя, ненавидела эти веснушки, эти постоянные синяки, возникающие по ночам, эти царапины — это вызывало в ней лишь чувство омерзения.
В школе Ирина Алексеевна, вновь пыталась заставить прочитать хоть что-то выше громкости Настиного говора, но, к сожалению, в этом она была непоколебима. Раньше из-за этого часть класса смеялась, а сейчас, на неё просто не обращали внимание — привыкли или скорее испытывали раздражение.
После уроков, Настя всегда заходила к Отцу Дмитрию — школьному священнику, которому задавала интересующие её вопросы и иногда узнавала новые строки молитвослова: новые молитвы записывала под диктовку. Во время этой диктовки, Святой отец (когда они оставались одни) часто клал руки ей на плечи, наклонялся ближе к уху или слегка приобнимал. А Настя терпела это: он был единственным, что испытывал к ней хоть какие-то чувства несмотря на то, что эти чувства не были тем, что она хотела.
После школы Настя измученная шла домой — доходила, обедала тем, что есть и без сил падала на кровать. Но поднималась и вставала на колени, перед всего одной иконой, что находилась напротив койки. А затем молилась — долго и со страхом, что чудовище схватит её за ноги.
Все это началось около двух недель назад.
Из-под кровати появился смрад гнили, который никуда не исчезал продолжительное время. Сначала Настя подумала, что там умерла крыса или мышь. Попыталась самолично найти причину, но так и не смогла. Вскоре, запах становился сильнее и, не выдержав зловония пакости, Настя решила поведать об проблеме отцу. Его реакция была настолько неожиданной, насколько это вообще возможно в данной ситуации: услышав слова «гниль» и «кровать», на его лице застыла гримаса ужаса, недоверия и злости одновременно. Тогда отец со всей возможной силы ударил её по лицу. Настя даже не успела нечего сообразить, как вдруг поняла, что она прикусила язык до крови и из её носа течет все даже субстанция.
— Закрой свой рот, стерва! Думаешь, я хотел этого? — Крикнул отец.
Какое-то время Настя сидела на полу в ступоре, а затем убежала к себе в комнату — убежала в панике, но радовалась: она думала отец никак не отреагирует на слова, сказанные ею, но он обратил внимания — единственное, что хотела Настя после любви.
Она заперлась там до вечера. Все это время, она молилась, но потом наступил момент ложиться спать. Тогда все и случилось — большего страха за всю свою жизнь она не испытывала.
Настя продолжала молиться стоя на коленях, сжимая мамин крестик и размышляя о том, что рано или поздно случится. Мыслей о том, что нужно сбежать у неё не было — папа может расстроится или волноваться — да и не только в этом дело.
Настя поднялась и сняла одежку, обнажив тело. Легла на старую скрипучую кровать, которая содержится в этой квартире уже больше десятка лет. Начала вслушиваться.
Она подумала, что быть может этой ночью нечего не случиться, но...
Пружины заверещали, низ ложа заскрипел. Послышалось царапанье и звук похожий на странные шаги — он выползал.
Настя напряглась и закрыла глаза, а чудовище уже вылезло. Она сжала крестик и начала молиться:
— Господе Иисусе Христе, сыне божий, огради нас святыми ангелами...
Он приблизился, замер на какое-то мгновенье и навалился на неё.
— ...и молитвою всепричистой... — В какой-то момент Настя перестала молиться, потому что не смогла сдержать улыбку и радость.
Он положил ей на лоб холодную, липкую, но знакомую ладонь — ладонь её брата.
Странное чувство, перемешанное со страхом, любопытством, теплом и любовью окружили её сердце.
Возможно, даже себе она никогда в жизни не признается, что ждет его каждую ночь.
Пару капель слюны упали ей на щеки. Она максимально сильно вытянула голову, дабы увести лицо от этой мерзкой пакости, не прекращая молится.
Он провел языком по ключице, несильно укусив её за нижнею область шеи. Сильнейшее чувство омерзения накатилось волной — было бы это впервые, то её уже стошнило бы.
На этот раз Настя наконец решила вновь приоткрыть глаз и все же увидеть своего мучителя: в прошлую ночь ей было достаточно взглянуть лишь в его пустые орбиты с белесым зрачком, чтобы закричать; но из-за этого он сделал ей больно...
Монстр прикоснулся холодными и липкими от слюней зубами к углу нижней челюсти, дотронувшись кончиком языка; но в какой-то момент отстранился и начал чего-то выжидать.
Настя прикусила обе губы, перестав молится и в конце концов решилась — приоткрыла левый глаз, дабы лицезреть его рожу.
Он закрыл ей рот костлявой, тонкой и черноватой рукой, чтобы она не закричала. Из-за этого резкого движение с его стороны, Настя задергалась, стала вырываться и неожиданно для себя посмотрела на него с открытыми глазами.
На неё смотрело существо, напоминающее скелет человека с большим количеством полуразложившихся мышечных тканей черного цвета. На голове была достаточно большая прядь белых волос. Губ не было, а вместо носа сияла дыра.
Настя захотела кричать, но вместо крика вырвался тихий, сиплый звук, а затем она почувствовала странный тошнотворный привкус во рту; груди начали ныть из-за большого веса, давящего на них.
Мертвец расслабил нижнею челюсть и язык сам сполз по зубам, роняя капли белой субстанции, которые приземлились прямиком на её скулы. В таком виде он стал напоминать пса, что ждал своего хозяина на протяжении долгого времени.
«Прекрати!» — проговорила про себя Настя.
Даже в обычной ситуации без мертвецов ей было бы трудно произнести такие слова вслух собеседнику: Отец Дмитрий говорил, что подобные слова — слова грубости, а Настя во всем его слушалась.
Слезы потекли из глаз; она вновь продолжила молиться.
Существо смотрело на неё с интересом разглядывая, присматриваясь, словно нашло нечто прекрасное, отчего не хочется уходить и чем можно любоваться без остановки. Он провел ладонью по изгибу шеи подбирая лоскуты рыжих, длинных волос и поднес их к месту, где у него должен быть нос, а затем принюхался.
Настя не видела, что именно происходит, но догадывалась. Как и в прошлый раз, она знала — нужна ждать! Надо немного потерпеть, и он уйдет (так было всегда).
Чудовище немного отклонилось от неё и спустило свои когтистые ладони к грудям, больно сжав их до покраснения. Молитвы перешли в бесшумное верещание: мучение было невыносимым.
«Прекрати!»
Настя знала: если бы она лежала не голышом, то многие омерзительные ощущения можно было бы избежать, но Отец Дмитрий говорил, что если ты христианин, то обязан спать обнаженным.
«Хватит!»
Он вновь высунул свой длинный, ребристый по краям и острый на кончике язык. Затем монстр облизал её губы и приложил некоторое усилие, дабы проникнуть внутрь её рта. Настя издала утробный крик, а после начала вертеться, стараясь приложить максимальное усилие, чтобы эта пакость не попала туда, куда не нужно.
Страх перед тем, что может сделать Это, если она не будет слушаться все никак не покидал голову, но и терпеть издевательства не было никакого желания. Вот только когда он резко схватил её одной рукой за лоб, а после приблизился до предела перед глазами, оскалив зубы, весь возможный в данной ситуации настрой девушки испарился.
Настя захлебывалась слезами, а он пальцами второй руки проник ей в рот и раздвинул челюсть, запуская туда язык; вкусовые рецепторы почувствовали привкус тухлого мясо, что вызвало рефлекторную рвоту, которая тут же подавилась из-за пустого желудка.
Насте удалось на долю секунды вырваться из его хватки и впервые в жизни она повысила голос:
— Прекрати!
Существо замерло и начало с удивлением наблюдать за ней. Она тяжело дышала и заплаканными глазами, а также с подавленности у неё на лице обменивалась с ним взглядами. Он улыбнулся или продемонстрировал нечто похожее на улыбку, а затем начал дистанцироваться назад, медленно отползая и скидывая одеяло. В какой-то момент он полностью пропал из поля зрения и залез обратно под кровать; недолго слышались скрипы и шорохи, но наконец — стихло.
Настя выдохнула: он не вернется, потому что так было всегда. Её передернуло от мысли, по сюжету которой, в этот раз все может быть иначе: его поведение, замашки и последнее действие не придавало уверенности, что остаток этой ночи пройдет в спокойствии.
Нащупав потерянный во время борьбы крестик, она сжала его обеими руками и еле слышно (как обычно) начала шептать молитвы, придуманные ею самой: Отец Дмитрий говорил, что такие не уступают в силе написанными святыми.
Маленький серебряный крестик с распятый Иисусом — единственное, что осталось у неё от мамы, которую она вспоминает с трудом: ей было четыре, когда она ушла, бросив её один на один с отцом. Мама ушла после того, как без вести пропал старший братик — его она вообще не помнила, лишь его жесткую, но теплую ладонь, которой он время от времени трепал ей голову.
Папа не был плохим человеком — просто ему было обидно и тяжело от утраты сразу двух любимых людей и в конце концов он стал безэмоциональным, начав путь сначала от алкоголя, а затем веществами потяжелее. Этот путь стал камнем или даже ямой на дороге к счастью его дочери. Настя пыталась всеми силами встать между отцом и бутылкой, именно в эти моменты он обращал на неё внимание, вот только это внимание было далеко не любовью. Но даже так, с разбитой губой она сидела и улыбалась — радовалась, что отец обратил на неё внимание, не желая принять горькую истину — отцу на неё плевать.
Усталость и грусть навалились гигантским весом — ей было страшно засыпать, зная, что под кроватью прячется Он, но с каждой секундой векам становилось все сложнее сдерживать это напряжение и вскоре они упали.
Вот только поспать не удалось: зазвенел старый советский будильник, доживающий свои дни.
Механически приподнявшись торсом на кровати, как делают это вампиры или мертвецы в некоторых фильмах, она недолго колебалась перед тем, как поставить ногу на пол: все время боялась, что он может схватить её оттуда и утащить вниз.
Она оделась в то, во что могла и пошла в ванную, перед этим заглянув в комнату отца — он спал, сидя прямо в кресле напротив телевизора.
— Пап, я в школу... — полушепотом произнесла она, но до адресата это сообщение так и не дошло.
Самой нелюбимой вещью в ванной для Насти было зеркало: отражение, что оно показывало было совершенно чуждым для неё — худая, некрасивая с большущими мешками под глазами. Нет, она не представляла себя гораздо привлекательнее, чем есть на самом деле — она ненавидела себя, ненавидела эти веснушки, эти постоянные синяки, возникающие по ночам, эти царапины — это вызывало в ней лишь чувство омерзения.
В школе Ирина Алексеевна, вновь пыталась заставить прочитать хоть что-то выше громкости Настиного говора, но, к сожалению, в этом она была непоколебима. Раньше из-за этого часть класса смеялась, а сейчас, на неё просто не обращали внимание — привыкли или скорее испытывали раздражение.
После уроков, Настя всегда заходила к Отцу Дмитрию — школьному священнику, которому задавала интересующие её вопросы и иногда узнавала новые строки молитвослова: новые молитвы записывала под диктовку. Во время этой диктовки, Святой отец (когда они оставались одни) часто клал руки ей на плечи, наклонялся ближе к уху или слегка приобнимал. А Настя терпела это: он был единственным, что испытывал к ней хоть какие-то чувства несмотря на то, что эти чувства не были тем, что она хотела.
После школы Настя измученная шла домой — доходила, обедала тем, что есть и без сил падала на кровать. Но поднималась и вставала на колени, перед всего одной иконой, что находилась напротив койки. А затем молилась — долго и со страхом, что чудовище схватит её за ноги.
Все это началось около двух недель назад.
Из-под кровати появился смрад гнили, который никуда не исчезал продолжительное время. Сначала Настя подумала, что там умерла крыса или мышь. Попыталась самолично найти причину, но так и не смогла. Вскоре, запах становился сильнее и, не выдержав зловония пакости, Настя решила поведать об проблеме отцу. Его реакция была настолько неожиданной, насколько это вообще возможно в данной ситуации: услышав слова «гниль» и «кровать», на его лице застыла гримаса ужаса, недоверия и злости одновременно. Тогда отец со всей возможной силы ударил её по лицу. Настя даже не успела нечего сообразить, как вдруг поняла, что она прикусила язык до крови и из её носа течет все даже субстанция.
— Закрой свой рот, стерва! Думаешь, я хотел этого? — Крикнул отец.
Какое-то время Настя сидела на полу в ступоре, а затем убежала к себе в комнату — убежала в панике, но радовалась: она думала отец никак не отреагирует на слова, сказанные ею, но он обратил внимания — единственное, что хотела Настя после любви.
Она заперлась там до вечера. Все это время, она молилась, но потом наступил момент ложиться спать. Тогда все и случилось — большего страха за всю свою жизнь она не испытывала.
Настя продолжала молиться стоя на коленях, сжимая мамин крестик и размышляя о том, что рано или поздно случится. Мыслей о том, что нужно сбежать у неё не было — папа может расстроится или волноваться — да и не только в этом дело.
Настя поднялась и сняла одежку, обнажив тело. Легла на старую скрипучую кровать, которая содержится в этой квартире уже больше десятка лет. Начала вслушиваться.
Она подумала, что быть может этой ночью нечего не случиться, но...
Пружины заверещали, низ ложа заскрипел. Послышалось царапанье и звук похожий на странные шаги — он выползал.
Настя напряглась и закрыла глаза, а чудовище уже вылезло. Она сжала крестик и начала молиться:
— Господе Иисусе Христе, сыне божий, огради нас святыми ангелами...
Он приблизился, замер на какое-то мгновенье и навалился на неё.
— ...и молитвою всепричистой... — В какой-то момент Настя перестала молиться, потому что не смогла сдержать улыбку и радость.
Он положил ей на лоб холодную, липкую, но знакомую ладонь — ладонь её брата.
Странное чувство, перемешанное со страхом, любопытством, теплом и любовью окружили её сердце.
Возможно, даже себе она никогда в жизни не признается, что ждет его каждую ночь.
Анонимно