Шел мужик с заработков через лес. Долго шел. Видит мужик, шо до темноты не успевает, шо солнце садиться начинает - и прибавил шагу. Идти вроде как недолго оставалось. Торопится он, значит, спешит, а лес чего-то не кончается. Мужик-то места эти знал, всю жизнь тут прожил и по его прикидкам уже деревня впереди должна виднеться, да только одна тропинка перед ним и деревья кругом. Ну, - думает мужик, - все, заблудился! Шо делати-то не знает. Уже темнеет, тропинку-то все хуже и хуже видно, того и гляди в темноте совсем сойти можно и в такую глухую чащу забраться, шо никогды из ней не вылезешь.
Мужик-то все бредёт и бредёт, а лесу края не видно. И стал мужик замечать, шо как будто по кругу ходит. Вот и берёзку кривую второй раз минует, и дерево поваленное тоже не первый раз проходит. Страшно ему стало, понял, шо сам леший кругами его по лесу водит. Видимо, осерчал на мужика за то, шо тот под вечер в лес зашёл. Не любит этого лесной хозяин, долго может вот так кружить человека, пока не изведет его. А как упадёт без сил, то лешак его себе и заберёт, прислугу себе сделает или на потеху лешачихе своей и дитя́м своим.
Как понял, мужик, шо леший его запутывает, встал он, снял свою одёжу, вывернул наизнанку ее и надел. Тут же в земле измазался, веток и листьев себе в волосы напихал. Енто верное средство скинуть с себя чары, когда лешак тебя кругами водит, потому шо когды он видит, шо ты как он выглядишь, то за своего принять может или же смеяться сильно начинает. И в том, и в том случае отпускает он тебя.
Мужик-то все бредёт и бредёт, а лесу края не видно. И стал мужик замечать, шо как будто по кругу ходит. Вот и берёзку кривую второй раз минует, и дерево поваленное тоже не первый раз проходит. Страшно ему стало, понял, шо сам леший кругами его по лесу водит. Видимо, осерчал на мужика за то, шо тот под вечер в лес зашёл. Не любит этого лесной хозяин, долго может вот так кружить человека, пока не изведет его. А как упадёт без сил, то лешак его себе и заберёт, прислугу себе сделает или на потеху лешачихе своей и дитя́м своим.
Как понял, мужик, шо леший его запутывает, встал он, снял свою одёжу, вывернул наизнанку ее и надел. Тут же в земле измазался, веток и листьев себе в волосы напихал. Енто верное средство скинуть с себя чары, когда лешак тебя кругами водит, потому шо когды он видит, шо ты как он выглядишь, то за своего принять может или же смеяться сильно начинает. И в том, и в том случае отпускает он тебя.
Как сделал это мужик, словно пелена с глаз упала. Видит он, шо идти ему ещё далеко, темень вокруг, а впереди едва виднеются огни деревни. А тут ветки затрещали, выходит из чащобы мужик какой-то. Наш-то смекнул, шо не человек енто, а леший. А леший-то и говорит ему: Ну, мужик, повеселил ты меня. За енто, - говорит, - пойдем ко мне, у меня заночуешь, а утром домой отправишься. Дочку мою посмотришь. Мужик-то думал-думал: страшно, боязно с нечистью куда-то идти. Но плюнул и согласился, ибо его либо волки загрызут, либо леший задерет - разница не особо великая.
Пришли, значится, к лешему в хату, а там девка хлопочет, на стол ставит, а сама красивая, ну просто кровь с молоком. И его приглашают тоже. Сели за стол, потянулся было мужик налить себе, да вспомнил, шо ежели чего с лешачьего стола съесть или выпить чего, навеки вечные с ним останешься. Мужик-то и говорит, шо устал, не до еды ему и спати пора. Сил, - говорит, - нету, как охота поспати. Девка спати его уложила, а сама и говорит ему, мол, отец уснет, приду к тебе ночью, уж больно понравился ты мне. А мужик-то и рад. Дождался, значит, пока леший уснёт, да сам пошел к девке, а та не спит, уже к нему собирается.
Подходит он к ней, обнять хочет, а она ему и говорит, мол, не могу тебя дотронуться, мешает мне шо-то. Сама на грудь ему показывает. Вспомнил мужик, шо крестик у него на шее висит, в церкви освященный. Взялся за него и тут же опомнился, наваждение как рукой сняло. Смотрит, а девка-то, страшнюча, чернюча, корява, глаза горят, зубы во́стрые и на него смотрит жадно.
Мужик-то со страху пятится, молитвы читает, какие вспомнил, за крестик держится и им же крестит перед собой и девку эту.
Шо началось-то: хата ходуном ходить стала, стены шатаются, в лесу вихрь поднялся. Девка-то завизжала, завыла страшно и в змеюку превратилась. В тот же момент хата пропала, очутился мужик в лесу, перед самым краем оврага. Глянул туда, а там, на дне, змеи ходят, да жирнючие такие. Черные, как ночь. Злые. Шипят, глазюками светят. Клыки свои ядовитые скалят. А вокруг кости человечьи. И среди них та змеюка, в которую девка обратилась, самая большая среди всех.
Кинулся мужик со всех ног оттуда, сам не помнит, как ноги к деревне вынесли... Очнулся, собрал людей, рассказал все и решили они в том овраге спалить змеев и все с ними, да засыпать. А как пришли на то место - а нет оврага. Место ровное. Поняли тогда, шо место енто гиблое, проклятое да и перестали туда ходить. А мужик потом всю жизнь змеев боялся. Потому шо проклятые они. Самим Господом с начала времен.
Вот така вот история...
Пришли, значится, к лешему в хату, а там девка хлопочет, на стол ставит, а сама красивая, ну просто кровь с молоком. И его приглашают тоже. Сели за стол, потянулся было мужик налить себе, да вспомнил, шо ежели чего с лешачьего стола съесть или выпить чего, навеки вечные с ним останешься. Мужик-то и говорит, шо устал, не до еды ему и спати пора. Сил, - говорит, - нету, как охота поспати. Девка спати его уложила, а сама и говорит ему, мол, отец уснет, приду к тебе ночью, уж больно понравился ты мне. А мужик-то и рад. Дождался, значит, пока леший уснёт, да сам пошел к девке, а та не спит, уже к нему собирается.
Подходит он к ней, обнять хочет, а она ему и говорит, мол, не могу тебя дотронуться, мешает мне шо-то. Сама на грудь ему показывает. Вспомнил мужик, шо крестик у него на шее висит, в церкви освященный. Взялся за него и тут же опомнился, наваждение как рукой сняло. Смотрит, а девка-то, страшнюча, чернюча, корява, глаза горят, зубы во́стрые и на него смотрит жадно.
Мужик-то со страху пятится, молитвы читает, какие вспомнил, за крестик держится и им же крестит перед собой и девку эту.
Шо началось-то: хата ходуном ходить стала, стены шатаются, в лесу вихрь поднялся. Девка-то завизжала, завыла страшно и в змеюку превратилась. В тот же момент хата пропала, очутился мужик в лесу, перед самым краем оврага. Глянул туда, а там, на дне, змеи ходят, да жирнючие такие. Черные, как ночь. Злые. Шипят, глазюками светят. Клыки свои ядовитые скалят. А вокруг кости человечьи. И среди них та змеюка, в которую девка обратилась, самая большая среди всех.
Кинулся мужик со всех ног оттуда, сам не помнит, как ноги к деревне вынесли... Очнулся, собрал людей, рассказал все и решили они в том овраге спалить змеев и все с ними, да засыпать. А как пришли на то место - а нет оврага. Место ровное. Поняли тогда, шо место енто гиблое, проклятое да и перестали туда ходить. А мужик потом всю жизнь змеев боялся. Потому шо проклятые они. Самим Господом с начала времен.
Вот така вот история...
Лим