Жила у нас на краю села одна бабка. Маленькая, сгорбленная, тихая и, на первый взгляд, безобидная. Сколько ей было лет, не знал никто. На людях она всегда ходила медленно, опиралась на кривую палку, за долгие годы отполированную руками до гладкого блеска. Но когда она думала, что ее никто не видит, то и дрова молотом колола, и мешки огромные носила, и картошку копать могла неделю на солнцепеке без обеда и отдыха.
Жила она отшельницей, ни с кем никогда не разговаривала и помощи ни у кого не просила. Люди обходили ее дом стороной, соседи с ней никогда не спорили и не ругались, даже если повод и был. Здоровались и старались побыстрее пройти мимо. Все знали, что связываться с сельской ведьмой себе дороже. Еще с советских времен ночами к ней тайно приезжали машины с теми, кто уже тогда знал, что значит «порча», «приворот» и «заговор».
Только ночью, днем никто никогда посетителей у бабушки не видел. Из местных к ведьме никто не ходил: страх был сильнее желания получить помощь и выгоду от мистических сил.
Жила она отшельницей, ни с кем никогда не разговаривала и помощи ни у кого не просила. Люди обходили ее дом стороной, соседи с ней никогда не спорили и не ругались, даже если повод и был. Здоровались и старались побыстрее пройти мимо. Все знали, что связываться с сельской ведьмой себе дороже. Еще с советских времен ночами к ней тайно приезжали машины с теми, кто уже тогда знал, что значит «порча», «приворот» и «заговор».
Только ночью, днем никто никогда посетителей у бабушки не видел. Из местных к ведьме никто не ходил: страх был сильнее желания получить помощь и выгоду от мистических сил.