Лизка проснулась от слепящего солнечного лучика, блуждавшего по её лицу. С кухни доносилось бормотание подвыпившей матери. "Уже готова!" - мысленно отметила Лизка, уныло оглядывая полинявшие цветочки на старых обоях. Вставать не хотелось. Лето она ненавидела. За школьными буднями время летело незаметно, отрывной календарь, который мать каждый год неизменно покупала в покосившейся "Роспечати" на углу, худел и плавился на глазах. А летом жизнь напоминала болото, в котором Лизка отчаянно барахталась, боясь быть затянутой липкой зелёной скукой. Двор пустел, все более или менее состоятельные жильцы хоть ненадолго, да исчезали из поля зрения: кто-то отчаливал в Эмираты, кто-то на Жёлтое море, детей по возможности распихивали по бабкам и лагерям. И только Лизка, да пара-тройка таких же, как она, полубеспризорников бродили по захолустному кварталу.
Вдруг её сердце подскочило, как кузнечик на газоне - она вспомнила о парне из соседнего дома. Его Лизка впервые увидела примерно неделю назад и всё это время мысль о нём пушистым котёнком грела её обделённую лаской душу.
Мать Лизку не любила. Или любила, но как в старой комедии "где-то очень глубоко". Правда, надо отдать ей должное, почти никогда не обижала, даже будучи очень "подшафе". Она (мать) вообще жила очень замкнуто, ни с кем, кроме соседки бабы Гали, не общалась, мужиков домой не водила, да и сама дальше ближайшей почты, где получала пенсушку по инвалидности, никуда не выдвигалась. Лизке была предоставлена полная свобода действий, которую та использовала по максимуму: ходила во всевозможные секции (благо её, как малоимущую, платой особо не напрягали), допоздна засиживалась у учительницы по русскому, а зимой часами гуляла по заснеженному парку. Возвращалась домой Лизка лет с семи-восьми, когда ей вздумается.
Вдруг её сердце подскочило, как кузнечик на газоне - она вспомнила о парне из соседнего дома. Его Лизка впервые увидела примерно неделю назад и всё это время мысль о нём пушистым котёнком грела её обделённую лаской душу.
Мать Лизку не любила. Или любила, но как в старой комедии "где-то очень глубоко". Правда, надо отдать ей должное, почти никогда не обижала, даже будучи очень "подшафе". Она (мать) вообще жила очень замкнуто, ни с кем, кроме соседки бабы Гали, не общалась, мужиков домой не водила, да и сама дальше ближайшей почты, где получала пенсушку по инвалидности, никуда не выдвигалась. Лизке была предоставлена полная свобода действий, которую та использовала по максимуму: ходила во всевозможные секции (благо её, как малоимущую, платой особо не напрягали), допоздна засиживалась у учительницы по русскому, а зимой часами гуляла по заснеженному парку. Возвращалась домой Лизка лет с семи-восьми, когда ей вздумается.