Мир гнилой.
Спотыкаясь, люди бегут. От реальности, от страданий, от боли. Зарывают свою кровь, прячут ее в густом удушающем пепле. Лишь бы не видеть. Тешат себя иллюзией несуществующей утопии. Все идеально. Все о'кей. Кроме нас. Молчат, слушают ванильные песни, смеются, ставят лайки, надувают силиконом губы, снимают что-то на камеру. Имитируют жизнь, которой на самом деле нет.
Карабкаются.
Мир гниет, его плоть чернеет и отваливается большими кусками.
Люди - черви. Белые трупные черви, возомнившие себя бабочками.
Надежда умирает последней. Даже когда умирает все, она не сдохнет. Будет мучиться, хватать истрескавшимися губами кислород, с волчьим остервенением вырывая последнюю каплю жизни у другого. Как мило.
Лучше бы ты сдохла в самом начале, лживая девочка с розовыми бантиками и окровавленным топором.
Спотыкаясь, люди бегут. От реальности, от страданий, от боли. Зарывают свою кровь, прячут ее в густом удушающем пепле. Лишь бы не видеть. Тешат себя иллюзией несуществующей утопии. Все идеально. Все о'кей. Кроме нас. Молчат, слушают ванильные песни, смеются, ставят лайки, надувают силиконом губы, снимают что-то на камеру. Имитируют жизнь, которой на самом деле нет.
Карабкаются.
Мир гниет, его плоть чернеет и отваливается большими кусками.
Люди - черви. Белые трупные черви, возомнившие себя бабочками.
Надежда умирает последней. Даже когда умирает все, она не сдохнет. Будет мучиться, хватать истрескавшимися губами кислород, с волчьим остервенением вырывая последнюю каплю жизни у другого. Как мило.
Лучше бы ты сдохла в самом начале, лживая девочка с розовыми бантиками и окровавленным топором.
Люди ползут, натягивая на лица испуганные, кривые улыбки.
Они будут держаться до последнего, пока мир не сомнет их, как полиэтиленовую пленку.
Пока не сгниет.
Заживо.
Они будут держаться до последнего, пока мир не сомнет их, как полиэтиленовую пленку.
Пока не сгниет.
Заживо.
Небесная дева...