Иван Антоныч проснулся утром от ужасной боли в голове. Ему снились сны, мало схожие с действительностию, но, тем не менее, произведшие на него удручающее впечатление. То кричал на него его учитель гимназии, давно покойный, то ученики в одеждах индейцев бросались друг в друга скомканной бумагой. Ивану Антонычу сразу вспомнились все неприятности и унижения в его и без того безрадостной жизни. "Как это всё пошло, глупо, скверно!" - думалось ему.
Было воскресенье. Маятник мерно отстукивал минуты, часы и годы. В церквах зазвонили колокола, возвещая утреннее богослужение. Иван Антоныч встал, едва не опрокинув подсвечник с огарком на засаленном ночном столике, шаркая ногами прошел мимо антресолей, покрытых пылью, чихнул, направился к буфету. Из него достал он треснутый графинчик с клюквенною настойкою, приберегаемый им для особых случаев, и крякнув, выпил всю ее до дна.
Однако, не полегчало, зато мысли, до этого тихо ползавшие в голове, загудели непослушным роем. "Как же всё осточертело, обрыдло, прогоркло. Вся эта жизнь бесконечно выматывает нервы", - думал Иван Антоныч.
Было воскресенье. Маятник мерно отстукивал минуты, часы и годы. В церквах зазвонили колокола, возвещая утреннее богослужение. Иван Антоныч встал, едва не опрокинув подсвечник с огарком на засаленном ночном столике, шаркая ногами прошел мимо антресолей, покрытых пылью, чихнул, направился к буфету. Из него достал он треснутый графинчик с клюквенною настойкою, приберегаемый им для особых случаев, и крякнув, выпил всю ее до дна.
Однако, не полегчало, зато мысли, до этого тихо ползавшие в голове, загудели непослушным роем. "Как же всё осточертело, обрыдло, прогоркло. Вся эта жизнь бесконечно выматывает нервы", - думал Иван Антоныч.
Служил он писарем в канцелярии в уездном захолустном городишке, получая весьма скромное жалованье. Всё его существование состояло в переписывании бумаг, совершенно его не интересовавших и совершенно ему ненужных. Постоянно приходилось созерцать ему пустые равнодушные лица сослуживцев, непонятно чем увлекавшихся, непонятно чем живших. "Где же конец всему этому, где же предел?" - мысли уже не просто роились, они уже прыгали и бешено скакали в и без того раскалывающейся голове. "Что делать, что делать?" - заметался по комнате Иван Антоныч, вспомнив недавно читанный им роман г-на Чернышевского.
Резкая боль в мозгу сделала свое дело. Иван Антоныч упал в гостинной на спину, на мгновение потеряв сознанье. Взгляд же его так же внезапно упал на крюк в потолке, на котором когда-то висела старая прабабкина люстра. "Вот он выход, вот он выход..." - безумно зашептал Иван Антоныч.
Он встал, ища глазами бельевую веревку, найдя ее, он сложил ее в несколько раз и сделал петлю. "Вот он выход, вот он выход... ээээмммм", - носилось в воспаленной голове. Подбежал к рукомойнику, намылил шею, подставил табурет напротив крюка, привязал к нему веревку и сунул потную шею в петлю.
Тело Ивана Антоныча корчилось подобно червяку на крючке, но корчилось радостно и безнадежно.
Нашли его наутро. Пришел пристав, пнул сапогом уже снятый труп, распорядился унести тело. Больше Ивана Антоныча никто не видел.
Резкая боль в мозгу сделала свое дело. Иван Антоныч упал в гостинной на спину, на мгновение потеряв сознанье. Взгляд же его так же внезапно упал на крюк в потолке, на котором когда-то висела старая прабабкина люстра. "Вот он выход, вот он выход..." - безумно зашептал Иван Антоныч.
Он встал, ища глазами бельевую веревку, найдя ее, он сложил ее в несколько раз и сделал петлю. "Вот он выход, вот он выход... ээээмммм", - носилось в воспаленной голове. Подбежал к рукомойнику, намылил шею, подставил табурет напротив крюка, привязал к нему веревку и сунул потную шею в петлю.
Тело Ивана Антоныча корчилось подобно червяку на крючке, но корчилось радостно и безнадежно.
Нашли его наутро. Пришел пристав, пнул сапогом уже снятый труп, распорядился унести тело. Больше Ивана Антоныча никто не видел.
TIRAN