Страшные истории и мистические истории

Старуха оперлась на клюку и пошла прочь, что-то бормоча себе под нос. Репутация у Никоноровны в деревне была страшная и боялись ее в деревне за взгляд ее черный, да дела нечистые. Знала она, что говорит, видела, что другим не видно было. Могла и проклянуть на смерть и выходить безнадежного. Не в первый раз уже приходит она к дому Петро. Все с одним - убей да убей. А как же родного внука в люльке придушить?
- И ведь права, старая, - думал Петро. - Совсем Настасья слаба делается. С каждым днем слабеет. Похудела уже вся и встать уже не может, а все ребеночка Ванюшу своего при себе держит. Да и тот только ее и признает. Ни к кому на руки не идет, ревет, руками-ногами колотится.
Крепкий внук рос. Белобрысый, кудрявый, лицом в мать, только глаза черные - отцовские. В 8 месяцев пошел, уже и лепечет чего-то по своему. Вот только папаша кто? То известно лишь дочке Петро Ивановича Бойко - Настасье. Да вот на все допросы и дознавания - у той лишь один ответ: Нет и нет отца. Был и не стало. Подарил мне сыночка и за то спасибо ему...
Ходила куда, с кем водилась - то никому не известно. Все девки в клуб на танцы идут, а Настасья в лесок. Все наряды красивые да одежку богатую оденут, а она платье черное. Идет в лес, на старом кладбище сядет возле какой-то могилки без креста и имени, сидит, разговаривает, будто б и видит кого. То мяса да яиц с молоком возьмет с собой, то пирогов настряпает. Выслеживали ее - прятались, наблюдали - сидит себе у старой могилки, с невидимым гостем разговаривает. С ума девка сошла. Стали шептаться по деревне, нечистая в нее вселилась, не пристало дочери главы деревни всю вотчину на смех подымать девкой полоумной. Петро запирал дочь - не ела тогда ничего, не пила, умру говорит - пусти меня. Что сделаешь - отпустил. Бежит на вечерке, торопится, счастливая вся. Вернется, упадет блаженно на кровать, глаза горят, взгляд мечтательный. Доходилась... забрюхатила.
А как забеременела, сказала - не пойду я боле на погост. Незачем мне, да и не ждет там меня никто больше. С того самого дня, не видели ее никогда в темных одеяниях, вечно в сарафанах нарядных, да платьях расписных. Сияет вся будто б ангелом поцелована. Петро наглядеться на счастливую дочь не может.
Пришло время - родила внука. Ванюшей назвали. Дочь все у колыбели с младенцем занимается. Оставит ненадолго, поесть да помыться - пока тот спит и снова к люльке. На улицу ходила, гуляла с Ванюшей. Но со временем все реже стала выходить из дома, реже по дому ходить, а потом и вовсе слегла.
Бледная, слабая, будто б покойница. Под глазами мешки, губы трескаться стали, волосы, как пакли сухие и ломкие. За 8 месяцев Настасья из девки кровь с молоком превратилась в худой бледный мешок с костями.
Нечисто тут что-то. Что ж за хворь такая прилипла? Приходили врачи - осматривали, руками разводили. Будто б умирает девка мучительной смертью.
У Петро никак не выходили слова Никоноровны о внуке его Ванюше. Совсем худа стала. Вспомнил он и предыдущий разговор со старухой три месяца назад о том, что не молоко он у матери пьет из груди вовсе. Тогда он решил подглядеть, хоть не пристало такими делами родному отцу заниматься, за дочерью подсматривать, но смирился Петро - благими целями сие действо было задумано. Затаился Петро за занавеской в комнате у люльки, ждет когда дочь придет - сядет кормить дитя. Недолго ждать пришлось. Пришла Настасья с внуком, села возле люльки - выволокла ему титьку. Услышал чмоканье Петро, да не видать ничего, спиной у нему сидит дочка. Ванюша на руках у нее ест, сопит от удовольствия. Успокоился уже было Петро, что ошиблась Никоноровна. Сосет Ванюша титьку, да будто бы почуял что-то, оглянулся в сторону, где дед его прятался - а у самого рот в крови. Увидал деда - разревелся, ногами руками задрыгал, орет сам не свой.
Вздрогнула Настасья, испугалась внезапно, что кто-то сзади нее находился. Оглянулась - отец ее стоит.
- Что это Настасья у Ванюши кровь на губах?
- Прикусил губушку свою, от страха, наверное - отвечает дочка. - Уйди, папа! Не видишь, напугал ты Ванечку! - закричала Настасья. - Уйди, говорю... видишь, как плачет маленький...
Ушел тогда Петро с позором. Стыдно ему было, что за дочерью подглядывал. "Расскажет кому - со стыда сгорю, - думал Петро. - Околдовала меня старая Никоноровна своими мыслями черными. Зачем поверил ведьме, внука напугал да дочери, как теперь в глаза смотреть буду?"
Ходил Петро задумчивый, дочери боялся попасться на глаза. Держался подальше от кровинушки своей родной. А Настасье все хуже и хуже становилось, пока совсем не слегла.
И снова старая подбивает его на позорный поступок. Под одеяло к дочери подсмотреть. Тут уж если застукает дочь его - можно смело в петлю, такого стыда не пережить будет. Но и Настасью жалко. А что, если права Никоноровна?

Долго решался Петро. Ходил, продумывал. Уж и ребенку годик спраздновали. И вот, ночью, пока спали все - прокрался в комнату дочери. Ванюша спал в кроватке слегка посапывая, рядом на постели лежала Настасья, укрытая одеялом. И ведь лето на дворе, раскутываются все от жары в доме, одна дочь его жалуется, что холодно ей - пуховым одеялом укрывается. Сдернул Петро одеяло с дочери, взглянул на ноги - а на них живого места нет. Черные, обгрызанные почти до костей, в язвах и струпьях. Ужаснулся Петро увиденному. Стал он дочь тормошить, чтобы узнать у нее всю правду о сыне ее - вот только была Настасья уже холодная вся.
Захлестнула отца ярость и отчаяние. Бросился он к внуку, чтобы придушить упыря поганого. Но не было Ванюши в кроватке. Еще минуту назад сладко спал - а теперь и след простыл.
Петро услышал не то рычание, не то человеческую злобную невнятную речь. Кто-то быстро-быстро карабкался по потолку сверху. Петро поднял голову и посмотрел на верх. Впиваясь желтыми ногтями в доски потолка, на него смотрел его родной внук. Из его рта, стекала кровавая слюна, ноздри были расширены, а холодные глаза смотрели взглядом охотника - это был последнее, что увидел Петро...