Он обмакнул кисть в густую чёрную краску. Она уже почти совсем закончилась, равно как и белая, другие же краски оставались целы и нетронуты. Вода в стакане всего за несколько минут становилась чёрной, как ночь, а белый цвет был едва похож на себя. Девственный белый давно уже запачкался, но художнику и в голову не приходило промыть его или взять новый. Зачем, когда всё, что ему нужно - чёрный и серый цвета?
Владимир Андреевич был обычным человеком, таким же, как и сотни тысяч вокруг него. Его жизнь протекала так же, как у сотен тысяч людей. Во времена своей молодости он окончил сначала школу, затем университет. Медаль за отличное окончание школы, красный диплом... и два года под родительским крылом без понимания, что дальше делать и к чему стремиться. Проще говоря, в двадцать с лишним он всё ещё не знал, кем станет, когда вырастет.
Потом работа, машина, квартира. Жена, двое детей, собака и кот. В тесном кругу друзей, состоявшем из него самого и его соседа Николая Евгеньевича, он любил повторять, что развёл в своём доме слишком много живности. По молодости, по глупости. Но всему приходит конец, пришёл конец и этому.
Владимир Андреевич был обычным человеком, таким же, как и сотни тысяч вокруг него. Его жизнь протекала так же, как у сотен тысяч людей. Во времена своей молодости он окончил сначала школу, затем университет. Медаль за отличное окончание школы, красный диплом... и два года под родительским крылом без понимания, что дальше делать и к чему стремиться. Проще говоря, в двадцать с лишним он всё ещё не знал, кем станет, когда вырастет.
Потом работа, машина, квартира. Жена, двое детей, собака и кот. В тесном кругу друзей, состоявшем из него самого и его соседа Николая Евгеньевича, он любил повторять, что развёл в своём доме слишком много живности. По молодости, по глупости. Но всему приходит конец, пришёл конец и этому.
Во время эпидемии гриппа в возрасте пятидесяти лет умерла его жена. Впрочем, он не особо сожалел о потере. Уже не один десяток лет они жили в постоянных скандалах, в приступе гнева он не раз бил её, после чего вымаливал прощения на коленях. Она не раз сбегала, боясь своего мужа. Но помирившись через пару дней, они забывали, что было чуть ранее. Такая жизнь не нравилась ни одному из супругов, так что смерть Ольги Алексеевны стала лишь избавлением для них обоих. Между тем дети выросли, разъехались по собственным квартирам, другим городам, завели жён, мужей, собаку и кота, и Владимир Андреевич остался один в тесной хрущёвке на окраине Воронежа.
Выйдя из своей привычной колеи, уже немолодой Владимир Андреевич чувствовал себя не комфортно. Наверное, это и вынудило его взять в руки кисть и краски. Он сам уже не помнил, когда впервые решил замарать бумагу густой цветной субстанцией, но в какой-то момент рисование стало неотъемлемой частью его жизни, её непосредственным смыслом. Не было ни одного вечера, когда бы он не сел на свой давно пошатывающийся стул и не начал бы водить тонкой кистью по слегка запачканному холсту. Владимир Андреевич уже не представлял своей жизни без этого незамысловатого занятия.
С момента начала его творческого пути, художник так и не сдвинулся с протоптанной тропы. Тропою этой стал мрак и отчаяние. Мрачные мысли окутывали его, и он, не желая оставаться с ними наедине, выплёскивал их на картину. Дождь, град, заброшенное кладбище, покосившиеся кресты были самыми частыми его моделями. Дошло до того, что он уезжал ночами на кладбища и, подолгу сидя в темноте и тишине, писал свои полотна, окутанные горем и печалью.
Такой образ жизни сделал своё дело, и прежде нелюдимый Владимир Андреевич стал ещё более замкнутым. Среди местных мальчишек поползли слухи о свихнувшемся старике-художнике, который рисует мёртвых и ищет жертв для новых творений. Впрочем, герою этих баек было всё равно, его волновали лишь картины. Иногда, забыв о сне и еде, он рисовал по пять, семь, десять часов. Здоровье ухудшилось, стала жутко болеть спина, начали атаковать бесчисленные болезни. Художник не боялся их, он был готов хоть умереть, лишь бы сотворить как можно больше полотен, как можно больше шедевров написать своей рукой.
Однажды, проснувшись, Владимир Андреевич вдруг почувствовал странную и приятную лёгкость. Открыв глаза, он увидел перед собой кромешную и беспросветную тьму, какую видел прежде только в баночке краски. Он поднялся, удивляясь тому, как легко ему это удаётся. Вдруг он вздрогнул от ужаса, холод прошиб до костей - кто-то схватил его за руку.
- Спокойно, не дёргайся, - произнёс низкий и почему-то неприятный голос. - Фамилия, имя, отчество?
- Норгаф Владимир Андреевич... - слегка запинаясь ответил художник. Руки его тряслись, он обернулся, чтобы рассмотреть своего собеседника. Рядом с ним стояла Смерть в своём заветном чёрном балахоне. Заметив испуганный взгляд подопечного, она рассмеялась.
- Что, испугался? - глаза Тёмной Госпожи сверкали из-под капюшона. - Не бойся, я не страшная, я просто не отношусь к миру иллюзий.
- Значит я... умер?
- Ну, значит так.
- И что теперь?
- Теперь? Теперь разберёмся. Верующий?
- Ну, да. Крещёный, православный.
- Ясно всё с тобою, Володя. - Смерть ухмыльнулась, словив растерянный взгляд Владимира Андреевича. - Не смотри на меня так, как хочу, так тебя и называю. Я небось постарше тебя буду. Значит поступим так. Я тебя доведу до вон той развилки. Там тебя осмотрят, что к чему покажут, а дальше по вашим законам. Плохой человек - будешь гореть в Аду, хороший - живи себе в Раю припеваючи, виноград горстями поедай. Понял?
- Понял. - Владимир Андреевич посмотрел на провожатую. - А что с теми, кто не верит?
- Атеисты, что ли? С этими легче. Положил их в отдельную комнату, они лежат там, ничего не чувствуют и ничего не видят. Лежат там, как мёртвые, мне до них и дела нет. Всё, давай, вперёд. Ждут. И меня ждут, и тебя ждут. Негоже людей ждать заставлять.
- Подожди, можно один вопрос?
- Ох, всем вам вопросы подавай. У меня клиентов немеренно. Давай, по-быстрому, задавай и проваливай.
- Зачем мы живём на Земле? Ну, в смысле, зачем нам всем жить по одной цепочке? Зачем жить по протоптанной тропе "родился - отучился - нашёл работу - женился - умер". Зачем жить, если жизнь однообразна?
- Как всегда, чаще спрашивали только про смысл жизни. Впрочем, почти одно и то же. Ладно, пошли, философ-самоучка, развелось вас на мою шею...
Смерть щёлкнула костлявыми пальцами, и перед нею открылся тёмный проход. Она шагнула вперёд, быстро зазвенели шаги, будто она и не помнила, что за нею идёт её подопечный. Растерянно оглянувшись, Владимир Андреевич ступил в тьму и, что есть силы, побежал догонять Костлявую.
Свет виднелся всё отчётливее и наконец принял форму прохода, подобного тому, что сотворила Смерть. Художник шагнул за провожатой и очутился в огромном светлом зале. Высокие стены были увешаны миллионами картин, они едва умещались на столь большом пространстве. Картины висели повсюду, тесно прижимаясь друг к другу.
- Вот, смотри. - ухмыльнулась Смерть. - Твоя скучная и нудная жизнь.
- Что это? Где мы? - Владимир Андреевич уже не понимал ничего, абсолютно и безоговорочно ничего.
- Мы в зале твоей жизни. Ты посмотри повнимательнее. Здесь твои мечты, которые ты так лелеял.
- О чём ты?
- В этом месте собраны все счастливые моменты, даже самые неприметные, которые ты не заметил из-за своего уныния, все шансы, которые упустил и, от которых отказался, не желая что-то в жизни менять. Смотри, смотри. Здесь все краски твоей жизни, которые ты оставил и променял на чёрную и серую.
Художник подошёл к стене и стал разглядывать изображения. Вот он отказался от поступления в школу иностранного языка, вот собака Линда родила щенят, а он и не посмотрел, вот Женька из третьего подъезда.
- А она что тут делает?
- Кто? Эта? Это твоя жена... Должна была быть, только ты на неё плюнул. Ладно, всё, насмотрелся и хватит, у меня дел полно, а тут ты со своими вопросами. Понял зачем жил свою "нудную" жизнь?
- Понял.
- Теперь вперёд, пора уже.
Он развернулся и смело шагнул в проход. Он знал, для чего жил. Знал, что сам виноват в том, что его жизнь была скучной и однообразной. Знал. Вот только, когда он стоял в тёмном коридоре под руку с костлявой Смертью, было уже слишком поздно что-либо менять.
Выйдя из своей привычной колеи, уже немолодой Владимир Андреевич чувствовал себя не комфортно. Наверное, это и вынудило его взять в руки кисть и краски. Он сам уже не помнил, когда впервые решил замарать бумагу густой цветной субстанцией, но в какой-то момент рисование стало неотъемлемой частью его жизни, её непосредственным смыслом. Не было ни одного вечера, когда бы он не сел на свой давно пошатывающийся стул и не начал бы водить тонкой кистью по слегка запачканному холсту. Владимир Андреевич уже не представлял своей жизни без этого незамысловатого занятия.
С момента начала его творческого пути, художник так и не сдвинулся с протоптанной тропы. Тропою этой стал мрак и отчаяние. Мрачные мысли окутывали его, и он, не желая оставаться с ними наедине, выплёскивал их на картину. Дождь, град, заброшенное кладбище, покосившиеся кресты были самыми частыми его моделями. Дошло до того, что он уезжал ночами на кладбища и, подолгу сидя в темноте и тишине, писал свои полотна, окутанные горем и печалью.
Такой образ жизни сделал своё дело, и прежде нелюдимый Владимир Андреевич стал ещё более замкнутым. Среди местных мальчишек поползли слухи о свихнувшемся старике-художнике, который рисует мёртвых и ищет жертв для новых творений. Впрочем, герою этих баек было всё равно, его волновали лишь картины. Иногда, забыв о сне и еде, он рисовал по пять, семь, десять часов. Здоровье ухудшилось, стала жутко болеть спина, начали атаковать бесчисленные болезни. Художник не боялся их, он был готов хоть умереть, лишь бы сотворить как можно больше полотен, как можно больше шедевров написать своей рукой.
Однажды, проснувшись, Владимир Андреевич вдруг почувствовал странную и приятную лёгкость. Открыв глаза, он увидел перед собой кромешную и беспросветную тьму, какую видел прежде только в баночке краски. Он поднялся, удивляясь тому, как легко ему это удаётся. Вдруг он вздрогнул от ужаса, холод прошиб до костей - кто-то схватил его за руку.
- Спокойно, не дёргайся, - произнёс низкий и почему-то неприятный голос. - Фамилия, имя, отчество?
- Норгаф Владимир Андреевич... - слегка запинаясь ответил художник. Руки его тряслись, он обернулся, чтобы рассмотреть своего собеседника. Рядом с ним стояла Смерть в своём заветном чёрном балахоне. Заметив испуганный взгляд подопечного, она рассмеялась.
- Что, испугался? - глаза Тёмной Госпожи сверкали из-под капюшона. - Не бойся, я не страшная, я просто не отношусь к миру иллюзий.
- Значит я... умер?
- Ну, значит так.
- И что теперь?
- Теперь? Теперь разберёмся. Верующий?
- Ну, да. Крещёный, православный.
- Ясно всё с тобою, Володя. - Смерть ухмыльнулась, словив растерянный взгляд Владимира Андреевича. - Не смотри на меня так, как хочу, так тебя и называю. Я небось постарше тебя буду. Значит поступим так. Я тебя доведу до вон той развилки. Там тебя осмотрят, что к чему покажут, а дальше по вашим законам. Плохой человек - будешь гореть в Аду, хороший - живи себе в Раю припеваючи, виноград горстями поедай. Понял?
- Понял. - Владимир Андреевич посмотрел на провожатую. - А что с теми, кто не верит?
- Атеисты, что ли? С этими легче. Положил их в отдельную комнату, они лежат там, ничего не чувствуют и ничего не видят. Лежат там, как мёртвые, мне до них и дела нет. Всё, давай, вперёд. Ждут. И меня ждут, и тебя ждут. Негоже людей ждать заставлять.
- Подожди, можно один вопрос?
- Ох, всем вам вопросы подавай. У меня клиентов немеренно. Давай, по-быстрому, задавай и проваливай.
- Зачем мы живём на Земле? Ну, в смысле, зачем нам всем жить по одной цепочке? Зачем жить по протоптанной тропе "родился - отучился - нашёл работу - женился - умер". Зачем жить, если жизнь однообразна?
- Как всегда, чаще спрашивали только про смысл жизни. Впрочем, почти одно и то же. Ладно, пошли, философ-самоучка, развелось вас на мою шею...
Смерть щёлкнула костлявыми пальцами, и перед нею открылся тёмный проход. Она шагнула вперёд, быстро зазвенели шаги, будто она и не помнила, что за нею идёт её подопечный. Растерянно оглянувшись, Владимир Андреевич ступил в тьму и, что есть силы, побежал догонять Костлявую.
Свет виднелся всё отчётливее и наконец принял форму прохода, подобного тому, что сотворила Смерть. Художник шагнул за провожатой и очутился в огромном светлом зале. Высокие стены были увешаны миллионами картин, они едва умещались на столь большом пространстве. Картины висели повсюду, тесно прижимаясь друг к другу.
- Вот, смотри. - ухмыльнулась Смерть. - Твоя скучная и нудная жизнь.
- Что это? Где мы? - Владимир Андреевич уже не понимал ничего, абсолютно и безоговорочно ничего.
- Мы в зале твоей жизни. Ты посмотри повнимательнее. Здесь твои мечты, которые ты так лелеял.
- О чём ты?
- В этом месте собраны все счастливые моменты, даже самые неприметные, которые ты не заметил из-за своего уныния, все шансы, которые упустил и, от которых отказался, не желая что-то в жизни менять. Смотри, смотри. Здесь все краски твоей жизни, которые ты оставил и променял на чёрную и серую.
Художник подошёл к стене и стал разглядывать изображения. Вот он отказался от поступления в школу иностранного языка, вот собака Линда родила щенят, а он и не посмотрел, вот Женька из третьего подъезда.
- А она что тут делает?
- Кто? Эта? Это твоя жена... Должна была быть, только ты на неё плюнул. Ладно, всё, насмотрелся и хватит, у меня дел полно, а тут ты со своими вопросами. Понял зачем жил свою "нудную" жизнь?
- Понял.
- Теперь вперёд, пора уже.
Он развернулся и смело шагнул в проход. Он знал, для чего жил. Знал, что сам виноват в том, что его жизнь была скучной и однообразной. Знал. Вот только, когда он стоял в тёмном коридоре под руку с костлявой Смертью, было уже слишком поздно что-либо менять.
Raim56