Последнее время чертежи изобретений не идут ко мне в голову ни утром, ни днём и даже ни посреди ночи в самом крепком сне. Люди ждут чего-то нового, а я... я мыслями нахожусь далеко в своих мечтах и не могу думать ни о каких построениях, физических законах и народных потребностях...
Вот сижу я значит и спокойно попиваю свой дешёвенький виски, закуривая его не самым отборным табаком, и тут вдруг в моё уютное жилище скромного изобретателя вихрем заносится мой старый и не самый любимый знакомый. Он не был одним из приятных и воспитанных людей, вечно горделив, никогда не стучался в дверь и, когда заходил в мою обитель, то всеми возможными способами искажал в брезгующей гримасе своё лицо и, осматривая комнату, громко кашлял, не то от табачного дыма, не то от толстого слоя пыли, застывшего в воздухе. Когда он наконец заканчивал этот постоянный и надоедливый ритуал, то начинал новый: как только этот брезгующий, гордый и наглый человек прокашлялся, а это занимало минут пять, а то и больше, он вытаскивал из кармана свой монокль, тщательно протирал его вечно новым белоснежным платком (если бы я покупал столько платков, то я бы разорился), вставлял его в свой правый глаз и смотрел на меня таким презрительным взглядом полным отвращения, будто я кусок дерьма, лежащий на замызганном кресле.
Вот сижу я значит и спокойно попиваю свой дешёвенький виски, закуривая его не самым отборным табаком, и тут вдруг в моё уютное жилище скромного изобретателя вихрем заносится мой старый и не самый любимый знакомый. Он не был одним из приятных и воспитанных людей, вечно горделив, никогда не стучался в дверь и, когда заходил в мою обитель, то всеми возможными способами искажал в брезгующей гримасе своё лицо и, осматривая комнату, громко кашлял, не то от табачного дыма, не то от толстого слоя пыли, застывшего в воздухе. Когда он наконец заканчивал этот постоянный и надоедливый ритуал, то начинал новый: как только этот брезгующий, гордый и наглый человек прокашлялся, а это занимало минут пять, а то и больше, он вытаскивал из кармана свой монокль, тщательно протирал его вечно новым белоснежным платком (если бы я покупал столько платков, то я бы разорился), вставлял его в свой правый глаз и смотрел на меня таким презрительным взглядом полным отвращения, будто я кусок дерьма, лежащий на замызганном кресле.
Когда он насмотрелся на меня и в очередной раз убедился, что мне глубоко всё равно и что я ему не очень-то и рад, то начинал говорить свой постоянный и скорее всего уже зазубренный текст. Голос его был холодный, электрометаллический, даже хуже чем голос диктора на радио. Он причитал, говорил, что так жить нельзя и что я скоро сопьюсь и умру от какой-нибудь неизвестной чумы, а я... а что я? Я был довольно нервными и вспыльчивым человеком, но терпел этого негодяя, как мог, хоть и сам не знаю зачем. Я привык к его замечаниям за много лет и может, это уже стало одной из неотъемлемых частей моего дня. И вдруг он закончил раньше обычного. Я, привыкший к его полуторачасовой болтовне, не ожидал такого и мне почему-то стало печально. Поставив свой бокал с остатками виски на стол, вынув трубку из алых губ моего рта и уже собираясь посмотреть на него, чтобы хоть чуточку понять причину его молчания, меня остановило касание. За несколько лет нашего знакомства он никогда не подходил ко мне ближе, чем на два метра и уж тем более никак не контактировал со мной физически, а тут он подошёл, как тень, пока я смотрел в окно и положил свою большую горячую руку мне на плечо. Я посмотрел наверх и увидел его пустой взгляд, зря я надеялся увидеть там что-то. Мой визави смотрел в окно, напротив которого стояло моё жирное от пыли кресло, и может даже хотел увидеть то, что вдохновляет меня на оригинальные и порой бездумные и безумные идеи.
Внезапно во мне загорелся жар ненависти, отвращения и какой-то обиды на человека, стоящего рядом. Пока гордец пялился в окно, как заворожённый, я встал с важным видом, будто мне срочно понадобилась бумага для очередных чертежей, подошёл к письменному столу и уже было взял подсвечник, как мой чуткий слух уловил еле слышный скрип половиц, а глаза увидели, как на меня замахивается тень и тут... Я отразил удар клинка серебреным подсвечником, выбил оппонента из равновесия и убил его точным ударом в висок. Я наносил всё больше ударов, пока не увидел, что уже стою, чуть ли не по колено в крови. Я был ненасытен. У меня было пылкое желание переломать ему все кости, что бы на его теле не оставалось ни одного места без гематомы, но всё же я остановился... Деревянный пол впитывал в себя кровь. Красная, горячая, с малыми остатками жизни жидкость просачивалась в щели и стекала маленькими ручейками под пол. Я услышал, как засуетились крысы в моём доме, услышал как они вылизывают своими маленькими язычками алые лужицы, рассмотрел в своей больной фантазии как они испачкались и как улыбаются от насыщения. Я испытывал наслаждение и с моей души слез камень, который сидел на ней весь этот назойливый месяц...
Первый день после убийства.
Наконец моё непослушное тело встало с кровати. Я не выспался и раздражающе дёргался от каждого шороха в своём жилище. Спустившись со второго этажа, где находилась моя спальня и комната для гостей, я увидел надкусанный крысами труп, но меня это как-то и не очень-то смутило. Я перешагнул через него и направился к умывальнику. Запах стоял в комнате неописуемый и конечно, он не источал душистое благовоние духов. Со вчерашнего дня что-то изменилось во мне, я всегда был романтиком, терпел назойливых людей, пока один из них чуть не убил меня. Наверно, положив руку мне на плечо, он уже мысленно говорил мне: «Покойся с миром», но всё пошло не по его плану. Вернувшись в гостиную, я как обычно присел в своё кресло, налил дешёвый виски и закуривал его не самым отборным табаком, который перед этим запихнул в такую же, как и виски трубку. Мой взгляд по привычке был уставлен в окно, пока вдумчивое спокойствие не потревожил громкий, режущий уши, стук в дверь. Я закрыл проход в гостиную и, посмотрев в глазок, открыл.
За дверью стоял служащий, и как только дверь распахнулась, он начал спрашивать меня о бездыханном теле, лежащем в не самой удобной позе на полу по середине самой большой комнаты моего дома. Служащего звали Хевкок, он стоял в синем обмундировании, в чёрной каске и в чёрных, в некоторых местах стоптавшихся, потёртых, пыльных сапогах. Стоял он ровно, несмотря на начинающуюся бурю, и ни разу не употребил моё имя в разговоре. Сразу было видно, что он нездешний и может даже с большим трудом отыскал мой ветхий деревянный дом, который заслоняли многоэтажные дома из камня.
Я стоял с видом, показывающим, что если бы не моя воспитанность, то он был бы послан ко всем чертям, имеющимся на этом свете, а он всё нудил и нудил. Моё встревоженное сознание начало уставать от бесконечных вопросов, задаваемых офицером, и я сказал, что он отвлекает меня от важной работы, что у меня нет времени и прочий бред, который приходил налету. Парень смутился, его глаза заметались, как беглые пули. Своим заявлением мне удалось сбить его с толку или может, он правда считал, что мне приносит удовольствие отвечать на его вопросы о ненавистном Джоплине, душа которого не думаю что покоилась в раю.
Через пять минут я уже снова сидел в своём кресле и смотрел как Хевкок, идя по улице, медленно отдаляется от моего дома. Нарастающие порывы ветра сбивали с ног, и его постоянно заносило, то влево, то вправо. И вот он уже скрылся за каменной громадой.
Началась буря. Со второго этажа был чуть виден порт, и я наблюдал за тем, как маленькие человечки бегали туда-сюда и еле как уворачивались от опасных для их жизни водяных стен. Палубы кораблей затапливало и мне казалось, что сами корабли хотят сбежать в океан, на свободу. Железные махины кренились и выравнивались, поднимались с каждой минутой на уровень выше. Видно это была не просто буря, прилив её сопровождал. Порт тонул. К нему начали подъезжать грузовики, людей становилось всё больше, но мне уже надоедало смотреть за суетой и я задвинул штору и спустился вниз.
Усевшись за стол, испачканный кровью Джоплина, у меня возникло желание сочинить что-то фантастическое или больше любовное, но я не был писателем, мой мозг всегда терзали только точные науки и расчёты и всё же, достав маленькую записную книжечку и перьевую ручку, я принялся творить:
В кругах ада мне не гореть
И место моё не в раю.
И даже человечеству злобную месть
Я вышвыриваю в кровавом бою.
Не пировать мне у Бога под боком,
Не оказаться в демонической пасти.
Не вижу я себя в обществе строгом,
Ведь морали его уже угасли.
И только написав эти восемь строк, я понял, какое омерзение я чувствую по отношению ко всем мешкам с костями, окружающим меня. Я понял, что никогда в жизни не был влюблён, и мне захотелось взять большего от жизни, а не сидеть и вкручивать гайки в железо. Первый раз в своей жизни я решил пойти на отчаянные шаги...
Труп смердел уже невыносимо. Я наблюдал за тем, как личинки трапезничают глазными яблоками. Как же быстро мухи отложили там свои яйца, хоть я ни одну и не видел. Может запах мне казался столь сильным ещё из-за того, что в доме было душно, но всё же не мог высокомерный богач валяться на моём полу до полного разложения его останков, надо было действовать и как можно быстрее. Я взял его за руки и потащил в ванную, благо она была в соседней комнате. Хорэс Джоплин был довольно увесистым господином хоть и не был пухлым на вид. Гнусные черви, почувствовав неладное, начали копошиться под одеждой и бежать, как крысы с тонущего корабля, так и не закончив свой кровавый обед.
Закинув тело в ванну, пришло время его раздевать. При Хорэсе был полный набор богача: кошелёк, под завязку набитый золотыми монетами, очки в серебряной оправе, перчатки, ещё штук десять белоснежных платочков для монокля и многое другое. Как только я раздел его - запах усилился. Одежду я бросил в камин, чтобы при внезапном обыске костюм его, испачканный в крови, не был найден. Все драгоценности, найденные у него, я прибрал к рукам – денег много не бывает... Сняв с него всё, я подвесил его под потолок головой вниз и перерезал ему горло его же клинком. Густая алая жижица начала стекать и капать с головы Джоплина. Включив горячую воду, чтобы и без того жирная кровь не свернулась в сливе, я удалился наблюдать как горит тряпьё горе-убийцы...
Прошёл час. За этот час я наточил все ножи, нашёл фартук для разделывания туши и хирургические инструменты. Мне вспомнилось то недалёкое время, когда я только отучился на хирурга и мечтал стать известным доктором, но моя жизнь резко, но очень крепко начала связываться не с биологией, а с физикой и предназначение моё было – изобретатель. Несмотря на это, навыки хирурга очень помогали в паянии схем, так как это чуть ли не ювелирная работа. Как только силуэт мой просунулся в двери ванной комнаты, мои глаза запечатлели почти бескровную физиономию гордеца. Первый шаг – избавление от крови был выполнен, пришёл час вскрыть брюшную полость и избавится от кишечника. Моральная неготовность встретиться с содержимым живота вылезла мне боком. Теперь, если бы меня вспарывали, то никто бы не наткнулся на еду во мне, ибо весь мой завтрак был на останках синьора. Следом был органокомплекс лёгкие-сердце. Рёбра его не раздвигались, сердце вместе с лёгкими то и дело выскальзывали из моих рук облечённых в перчатки, вся комната была в крови, так же как и моя особа ...
Далее я начал отделять стопы и уже через полтора часа отлетела голова... Всё было упаковано в мешки; стены, пол, всё было до блеска вымыто, как и я. Получилось три довольно увесистых мешка и я решил, что лучше вынести их ночью, чтобы не вызвать подозрений.
Наступил вечер, но это можно было понять только по часам, ведь все времена суток из-за бури слились в одно целое – утро нельзя было отделить ото дня, а день от вечера. Я смотрел в окно, которое в некоторые моменты содрогалось от порывов ветра, видел, как летят газеты и сорванные листья. Вдруг перед моим взором возник силуэт бездомной девушки, которая не могла противостоять обозлённой природе; которую несло на неминуемую гибель в жерло холодных вод. Недолго думая, надев утяжелители под плащ, я вышел из дома и, ослеплённый поднятой пылью, подгоняемый попутным ветром, ринулся спасать нищенку.
....Он настиг меня, когда ледяные лапы океана уже начали затаскивать меня в свою бездну. Крепко схватив меня за руку, он потянул моё мокрое исхудалое тело на берег. Его серый пыльный плащ насквозь пропах табаком, темные волосы стояли дыбом, лицо было бледное с небрежными, грубоватыми чертами, но большие чёрные глаза пленяли своей мрачной глубиной. Не говоря ни слова, взяв меня на руки, он увлекал меня всё дальше от смертельных вод. Спаситель нёс меня к себе домой...
...Эта девушка была легче пера. Одежда её насквозь вымокла, и поэтому я чувствовал холодную дрожь, бегающую по телу. Намертво вцепившись своими маленькими нежными ручками в мою шею, она смотрела, куда я её несу...
Своё кресло я пододвинул к камину и усадил туда незнакомку, переодев её в свою одежду, налив горячего чаю и, закутав в большое, мягкое, тёплое и пышное одеяло. Она смотрела на меня своими золотисто-карими глазами и в этом взгляде читалась большая, невообразимая обычному человеку благодарность. Когда я поинтересовался насчёт ужина, её глаза стали больше, она не думала, что кто-то её тут будет кормить, и я решил позаботиться о гостье.
Ужин был готов. Я, наверно, час простоял на кухне, но был доволен сделанным произведением кулинарии. Войдя в комнату, я никого не обнаружил и уж подумал, что бездомная сбежала в моей одежде, захватив свою и украв мои деньги, но, пройдя на второй этаж, обнаружил, что она спит сном младенца на моей большой кровати. Рыжие локоны неаккуратно ложились на её исхудалое и измученное бледное личико, тело сжалось в маленький комочек (она забыла прихватить одеяло). Я не решился её будить и отправился ужинать в одиночку. Всё, что не доел – вывалил на улицу бездомным животным (не пропадать же добру). Помыв за собой посуду, взял одеяло, забытое девушкой, и отнёс ей. Моё сердце трепетало. Как человек, никогда не испытывавший подобных чувств, я не мог понять, что они значат, но был готов всю оставшуюся жизнь присматривать за незнакомкой и оберегать её, но тут мою память посетил мистер Джоплин в трёх заветных мешках и я понял, что надо действовать или сейчас, или никогда.
Идти пришлось через запасной выход, чтобы уж точно меня никто не увидел, ведь пыль застилала глаза мне, а не любопытным окнам. Я и забыл, что на заднем дворе всё заросло непролазными кустарниками. С тяжестью пробираясь через гущу веток, которые так и хотят лишить глаз и всей кожи в целом, оставив вместо неё лишь обнажённые кровавые мышцы и порванные сухожилия, я не мог не на чём сосредоточится. В носу стоял запах незнакомки, отдающий сладкими пряностями, он опьянял.
Спустя минут двадцать я дошёл до берега и послал в пучину океана все мешки вместе с жестяной, старой тачкой. Возвращаться было тяжелее. Не видя дороги, всё время, сбиваясь с пути, потому что бельма были наполнены всеми маленькими природными органическими веществами, которые только могли туда попасть, я блуждал по окрестностям. Не сумев добраться до дома, был разработан новый план – немного переждать, может, уляжется.
Уже было где-то четыре часа утра, алый рассвет загорался, начиная освещать новый день. Море всё продолжало бушевать, но ветер стих и можно было возвращаться домой, не уклоняясь от летящих в тебя листочков, веточек и всевозможного мусора. Было чуть светлее, чем ночью, но я всё равно с трудом отыскал дорогу к своему заднему дворику, ибо его не отличить от остальной лесопосадки...
Я проснулся в своём засаленном кресле, в руке у меня был виски, а в складках одежды располагались маленькие горсточки табака. Из моей памяти кто-то вынул дорогу домой, но это уже было не важно, мои мысли пробудила она.
Незнакомка с интересом разглядывала пыльные книги, стоящие в больших книжных шкафах. Моя рубашка на стройной фигуре смотрелась нелепо и забавно. Волосы её были не длинные и не короткие, чуть ниже плеч. Я не подавал виду, что проснулся, и одним глазом наблюдал за ней...
...Он спал в своём кресле около окна. Просыпал на себя всё, что было в его трубке, и пролил полстакана неведомо чего на пол, но я не хотела создавать лишних шорохов, чтобы не разбудить. Его дом был очень интересным и необычным, что-то выглядело величественно и грациозно, а что-то небрежно и грубо, но объединяло всё – грязь. Весь дом был очень грязным, неубранным и каким-то даже не собранным. Он всё спал... Но потом я заметила, что правый глаз немного приоткрыт и внимательно наблюдал за мной. Вот это наглец!
По её взгляду на меня я понял, что она меня раскрыла и начал делать вид, будто я просыпаюсь. Мне было очень неловко, ну а что поделать? Я хотел дольше наблюдать за её элегантными движениями, любоваться игрой тени. Встав кое-как с кресла, отряхнулся, поприветствовал барышню и удалился в уборную. Я был будто пьян, в голову дал солнечный свет вместо алкоголя или я вчера напился и до сих пор не трезв. Скорее второе. Мне не спалось.
Внезапно во мне загорелся жар ненависти, отвращения и какой-то обиды на человека, стоящего рядом. Пока гордец пялился в окно, как заворожённый, я встал с важным видом, будто мне срочно понадобилась бумага для очередных чертежей, подошёл к письменному столу и уже было взял подсвечник, как мой чуткий слух уловил еле слышный скрип половиц, а глаза увидели, как на меня замахивается тень и тут... Я отразил удар клинка серебреным подсвечником, выбил оппонента из равновесия и убил его точным ударом в висок. Я наносил всё больше ударов, пока не увидел, что уже стою, чуть ли не по колено в крови. Я был ненасытен. У меня было пылкое желание переломать ему все кости, что бы на его теле не оставалось ни одного места без гематомы, но всё же я остановился... Деревянный пол впитывал в себя кровь. Красная, горячая, с малыми остатками жизни жидкость просачивалась в щели и стекала маленькими ручейками под пол. Я услышал, как засуетились крысы в моём доме, услышал как они вылизывают своими маленькими язычками алые лужицы, рассмотрел в своей больной фантазии как они испачкались и как улыбаются от насыщения. Я испытывал наслаждение и с моей души слез камень, который сидел на ней весь этот назойливый месяц...
Первый день после убийства.
Наконец моё непослушное тело встало с кровати. Я не выспался и раздражающе дёргался от каждого шороха в своём жилище. Спустившись со второго этажа, где находилась моя спальня и комната для гостей, я увидел надкусанный крысами труп, но меня это как-то и не очень-то смутило. Я перешагнул через него и направился к умывальнику. Запах стоял в комнате неописуемый и конечно, он не источал душистое благовоние духов. Со вчерашнего дня что-то изменилось во мне, я всегда был романтиком, терпел назойливых людей, пока один из них чуть не убил меня. Наверно, положив руку мне на плечо, он уже мысленно говорил мне: «Покойся с миром», но всё пошло не по его плану. Вернувшись в гостиную, я как обычно присел в своё кресло, налил дешёвый виски и закуривал его не самым отборным табаком, который перед этим запихнул в такую же, как и виски трубку. Мой взгляд по привычке был уставлен в окно, пока вдумчивое спокойствие не потревожил громкий, режущий уши, стук в дверь. Я закрыл проход в гостиную и, посмотрев в глазок, открыл.
За дверью стоял служащий, и как только дверь распахнулась, он начал спрашивать меня о бездыханном теле, лежащем в не самой удобной позе на полу по середине самой большой комнаты моего дома. Служащего звали Хевкок, он стоял в синем обмундировании, в чёрной каске и в чёрных, в некоторых местах стоптавшихся, потёртых, пыльных сапогах. Стоял он ровно, несмотря на начинающуюся бурю, и ни разу не употребил моё имя в разговоре. Сразу было видно, что он нездешний и может даже с большим трудом отыскал мой ветхий деревянный дом, который заслоняли многоэтажные дома из камня.
Я стоял с видом, показывающим, что если бы не моя воспитанность, то он был бы послан ко всем чертям, имеющимся на этом свете, а он всё нудил и нудил. Моё встревоженное сознание начало уставать от бесконечных вопросов, задаваемых офицером, и я сказал, что он отвлекает меня от важной работы, что у меня нет времени и прочий бред, который приходил налету. Парень смутился, его глаза заметались, как беглые пули. Своим заявлением мне удалось сбить его с толку или может, он правда считал, что мне приносит удовольствие отвечать на его вопросы о ненавистном Джоплине, душа которого не думаю что покоилась в раю.
Через пять минут я уже снова сидел в своём кресле и смотрел как Хевкок, идя по улице, медленно отдаляется от моего дома. Нарастающие порывы ветра сбивали с ног, и его постоянно заносило, то влево, то вправо. И вот он уже скрылся за каменной громадой.
Началась буря. Со второго этажа был чуть виден порт, и я наблюдал за тем, как маленькие человечки бегали туда-сюда и еле как уворачивались от опасных для их жизни водяных стен. Палубы кораблей затапливало и мне казалось, что сами корабли хотят сбежать в океан, на свободу. Железные махины кренились и выравнивались, поднимались с каждой минутой на уровень выше. Видно это была не просто буря, прилив её сопровождал. Порт тонул. К нему начали подъезжать грузовики, людей становилось всё больше, но мне уже надоедало смотреть за суетой и я задвинул штору и спустился вниз.
Усевшись за стол, испачканный кровью Джоплина, у меня возникло желание сочинить что-то фантастическое или больше любовное, но я не был писателем, мой мозг всегда терзали только точные науки и расчёты и всё же, достав маленькую записную книжечку и перьевую ручку, я принялся творить:
В кругах ада мне не гореть
И место моё не в раю.
И даже человечеству злобную месть
Я вышвыриваю в кровавом бою.
Не пировать мне у Бога под боком,
Не оказаться в демонической пасти.
Не вижу я себя в обществе строгом,
Ведь морали его уже угасли.
И только написав эти восемь строк, я понял, какое омерзение я чувствую по отношению ко всем мешкам с костями, окружающим меня. Я понял, что никогда в жизни не был влюблён, и мне захотелось взять большего от жизни, а не сидеть и вкручивать гайки в железо. Первый раз в своей жизни я решил пойти на отчаянные шаги...
Труп смердел уже невыносимо. Я наблюдал за тем, как личинки трапезничают глазными яблоками. Как же быстро мухи отложили там свои яйца, хоть я ни одну и не видел. Может запах мне казался столь сильным ещё из-за того, что в доме было душно, но всё же не мог высокомерный богач валяться на моём полу до полного разложения его останков, надо было действовать и как можно быстрее. Я взял его за руки и потащил в ванную, благо она была в соседней комнате. Хорэс Джоплин был довольно увесистым господином хоть и не был пухлым на вид. Гнусные черви, почувствовав неладное, начали копошиться под одеждой и бежать, как крысы с тонущего корабля, так и не закончив свой кровавый обед.
Закинув тело в ванну, пришло время его раздевать. При Хорэсе был полный набор богача: кошелёк, под завязку набитый золотыми монетами, очки в серебряной оправе, перчатки, ещё штук десять белоснежных платочков для монокля и многое другое. Как только я раздел его - запах усилился. Одежду я бросил в камин, чтобы при внезапном обыске костюм его, испачканный в крови, не был найден. Все драгоценности, найденные у него, я прибрал к рукам – денег много не бывает... Сняв с него всё, я подвесил его под потолок головой вниз и перерезал ему горло его же клинком. Густая алая жижица начала стекать и капать с головы Джоплина. Включив горячую воду, чтобы и без того жирная кровь не свернулась в сливе, я удалился наблюдать как горит тряпьё горе-убийцы...
Прошёл час. За этот час я наточил все ножи, нашёл фартук для разделывания туши и хирургические инструменты. Мне вспомнилось то недалёкое время, когда я только отучился на хирурга и мечтал стать известным доктором, но моя жизнь резко, но очень крепко начала связываться не с биологией, а с физикой и предназначение моё было – изобретатель. Несмотря на это, навыки хирурга очень помогали в паянии схем, так как это чуть ли не ювелирная работа. Как только силуэт мой просунулся в двери ванной комнаты, мои глаза запечатлели почти бескровную физиономию гордеца. Первый шаг – избавление от крови был выполнен, пришёл час вскрыть брюшную полость и избавится от кишечника. Моральная неготовность встретиться с содержимым живота вылезла мне боком. Теперь, если бы меня вспарывали, то никто бы не наткнулся на еду во мне, ибо весь мой завтрак был на останках синьора. Следом был органокомплекс лёгкие-сердце. Рёбра его не раздвигались, сердце вместе с лёгкими то и дело выскальзывали из моих рук облечённых в перчатки, вся комната была в крови, так же как и моя особа ...
Далее я начал отделять стопы и уже через полтора часа отлетела голова... Всё было упаковано в мешки; стены, пол, всё было до блеска вымыто, как и я. Получилось три довольно увесистых мешка и я решил, что лучше вынести их ночью, чтобы не вызвать подозрений.
Наступил вечер, но это можно было понять только по часам, ведь все времена суток из-за бури слились в одно целое – утро нельзя было отделить ото дня, а день от вечера. Я смотрел в окно, которое в некоторые моменты содрогалось от порывов ветра, видел, как летят газеты и сорванные листья. Вдруг перед моим взором возник силуэт бездомной девушки, которая не могла противостоять обозлённой природе; которую несло на неминуемую гибель в жерло холодных вод. Недолго думая, надев утяжелители под плащ, я вышел из дома и, ослеплённый поднятой пылью, подгоняемый попутным ветром, ринулся спасать нищенку.
....Он настиг меня, когда ледяные лапы океана уже начали затаскивать меня в свою бездну. Крепко схватив меня за руку, он потянул моё мокрое исхудалое тело на берег. Его серый пыльный плащ насквозь пропах табаком, темные волосы стояли дыбом, лицо было бледное с небрежными, грубоватыми чертами, но большие чёрные глаза пленяли своей мрачной глубиной. Не говоря ни слова, взяв меня на руки, он увлекал меня всё дальше от смертельных вод. Спаситель нёс меня к себе домой...
...Эта девушка была легче пера. Одежда её насквозь вымокла, и поэтому я чувствовал холодную дрожь, бегающую по телу. Намертво вцепившись своими маленькими нежными ручками в мою шею, она смотрела, куда я её несу...
Своё кресло я пододвинул к камину и усадил туда незнакомку, переодев её в свою одежду, налив горячего чаю и, закутав в большое, мягкое, тёплое и пышное одеяло. Она смотрела на меня своими золотисто-карими глазами и в этом взгляде читалась большая, невообразимая обычному человеку благодарность. Когда я поинтересовался насчёт ужина, её глаза стали больше, она не думала, что кто-то её тут будет кормить, и я решил позаботиться о гостье.
Ужин был готов. Я, наверно, час простоял на кухне, но был доволен сделанным произведением кулинарии. Войдя в комнату, я никого не обнаружил и уж подумал, что бездомная сбежала в моей одежде, захватив свою и украв мои деньги, но, пройдя на второй этаж, обнаружил, что она спит сном младенца на моей большой кровати. Рыжие локоны неаккуратно ложились на её исхудалое и измученное бледное личико, тело сжалось в маленький комочек (она забыла прихватить одеяло). Я не решился её будить и отправился ужинать в одиночку. Всё, что не доел – вывалил на улицу бездомным животным (не пропадать же добру). Помыв за собой посуду, взял одеяло, забытое девушкой, и отнёс ей. Моё сердце трепетало. Как человек, никогда не испытывавший подобных чувств, я не мог понять, что они значат, но был готов всю оставшуюся жизнь присматривать за незнакомкой и оберегать её, но тут мою память посетил мистер Джоплин в трёх заветных мешках и я понял, что надо действовать или сейчас, или никогда.
Идти пришлось через запасной выход, чтобы уж точно меня никто не увидел, ведь пыль застилала глаза мне, а не любопытным окнам. Я и забыл, что на заднем дворе всё заросло непролазными кустарниками. С тяжестью пробираясь через гущу веток, которые так и хотят лишить глаз и всей кожи в целом, оставив вместо неё лишь обнажённые кровавые мышцы и порванные сухожилия, я не мог не на чём сосредоточится. В носу стоял запах незнакомки, отдающий сладкими пряностями, он опьянял.
Спустя минут двадцать я дошёл до берега и послал в пучину океана все мешки вместе с жестяной, старой тачкой. Возвращаться было тяжелее. Не видя дороги, всё время, сбиваясь с пути, потому что бельма были наполнены всеми маленькими природными органическими веществами, которые только могли туда попасть, я блуждал по окрестностям. Не сумев добраться до дома, был разработан новый план – немного переждать, может, уляжется.
Уже было где-то четыре часа утра, алый рассвет загорался, начиная освещать новый день. Море всё продолжало бушевать, но ветер стих и можно было возвращаться домой, не уклоняясь от летящих в тебя листочков, веточек и всевозможного мусора. Было чуть светлее, чем ночью, но я всё равно с трудом отыскал дорогу к своему заднему дворику, ибо его не отличить от остальной лесопосадки...
Я проснулся в своём засаленном кресле, в руке у меня был виски, а в складках одежды располагались маленькие горсточки табака. Из моей памяти кто-то вынул дорогу домой, но это уже было не важно, мои мысли пробудила она.
Незнакомка с интересом разглядывала пыльные книги, стоящие в больших книжных шкафах. Моя рубашка на стройной фигуре смотрелась нелепо и забавно. Волосы её были не длинные и не короткие, чуть ниже плеч. Я не подавал виду, что проснулся, и одним глазом наблюдал за ней...
...Он спал в своём кресле около окна. Просыпал на себя всё, что было в его трубке, и пролил полстакана неведомо чего на пол, но я не хотела создавать лишних шорохов, чтобы не разбудить. Его дом был очень интересным и необычным, что-то выглядело величественно и грациозно, а что-то небрежно и грубо, но объединяло всё – грязь. Весь дом был очень грязным, неубранным и каким-то даже не собранным. Он всё спал... Но потом я заметила, что правый глаз немного приоткрыт и внимательно наблюдал за мной. Вот это наглец!
По её взгляду на меня я понял, что она меня раскрыла и начал делать вид, будто я просыпаюсь. Мне было очень неловко, ну а что поделать? Я хотел дольше наблюдать за её элегантными движениями, любоваться игрой тени. Встав кое-как с кресла, отряхнулся, поприветствовал барышню и удалился в уборную. Я был будто пьян, в голову дал солнечный свет вместо алкоголя или я вчера напился и до сих пор не трезв. Скорее второе. Мне не спалось.
Gerda26