Страшные истории и мистические истории

Девочка сидела под мостом и ела стекло, засовывая обломки горстями в рот, словно пытаясь съесть своё горе несчастной любви. Она давилась, харкала кровью, язык распух и, не помещаясь во рту, только мешал, но сквозь слёзы, усилием воли, её скулы равномерно сжимались, пережёвывая очередную порцию разбросанных вокруг ампул, и горло послушно глотало - туда, внутрь, где естество уже истекало кровью.

Рядом находился фармацевтический склад, служащие которого не утруждая себя расходами на утилизацию просроченных медикаментов, сваливали под мост всё, что невозможно было уже продать. Иногда эти добрые люди помогали таблеткой аспирина бездомным, кои расплодились в округе в поисках почти бесплатного кайфа. Один из них, Степан, сидел сейчас на противоположном берегу и удил рыбу.

Внезапно леска, зацепившись за проплывавшую мимо корягу, напряглась, натянулась, словно струна и изготовилась разорваться, грозясь оставить бомжа Степана без ужина. Под действием просроченного морфина он не раздумывая прыгнул в быстрину в надежде спасти свои снасти. Холодная осенняя вода сковала его члены и Степан почти мгновенно ушёл с головой под воду.

- В вашем лесу живет какое-то дикое чудовище, - обронил художник Каннингхэм по дороге на вокзал. Это была его единственная реплика за всю поездку, но поскольку все это время непрестанно говорил Ван Хееле, молчание художника было незаметно.
- Приблудившаяся пара лис или несколько местных ласок. Ничего более грозного, - сказал на это Ван Хееле. Его попутчик не ответил.
- Что вы имели в виду под диким чудовищем? - спросил Ван Хееле позже, когда они были уже на платформе.
- Так, ничего. Плод моего воображения. А вот и поезд, - ответил Каннингхэм.

В тот же день Ван Хееле отправился, как обычно, на прогулку по своим лесным владениям. Он был напичкан всевозможной научной всячиной, знал названия многих диких цветов, так что у его тетушки, возможно, были основания говорить о нем как о великом натуралисте. Во всяком случае, побродить Ван Хееле любил. У него вошло в привычку замечать все, что бы он ни увидел во время прогулок, не столько с целью обогатить современную науку, сколько для того, чтобы потом было о чем поговорить. Когда расцвели колокольчики, он считал своим долгом проинформировать всех об этом событии, и хотя его слушатели догадывались о том, что в это время года они и должны были появиться, все понимали, что делает он это совершенно искренне.

Однако то, что Ван Хееле увидел в тот день, выходило за пределы его жизненного опыта.

Эд Кох возвращался домой в сильный ливень. Остановив машину на красный свет, он заметил молодую девушку, одиноко стоявшую на автобусной остановке. Она была без зонтика и успела промокнуть до ниточки.

- Вам, случайно, не в Фармингтон? - окликнул он её.
- Да, - ответила девушка.
- Хотите, я подвезу Вас?
- Спасибо! - И она села в машину. - Меня зовут Жанна Финни. Я Вам очень благодарна за помощь.
- Пожалуйста! А меня зовут Эд Кох.

По дороге они непринуждённо болтали о том, о сём. Она рассказала ему о своей работе, о семье, о школе, в которую ходила. Он в свою очередь рассказал о себе. К тому времени, когда они подъехали к её дому, ливень уже прекратился.

- А я рад этому дождю. - сказал Эд. - Не хотели бы Вы встретиться завтра после работы?
- С удовольствием! - ответила Жанна. - Она попросила встретить её снова на автобусной остановке, так как работала поблизости.

Пробка была основательной, беспросветной, многочасовой и многокилометровой.
- По ходу дела встряли, - закуривая, произнес водила, заглушил мотор и повернулся ко мне, - сильно торопишься?
Я неопределенно пожал плечами.
- Это правильно, - как-то по-своему истолковал мой жест таксист, - пробка дело такое, нервничай, не нервничай, быстрее не будет. Только дров наломаешь. Так что лучше расслабиться и поговорить о чем ни то.

Похоже, это был тот тип бомбил, которые с удовольствием готовы трепаться часами, лишь бы были свободные уши. Впрочем, в сложившейся ситуации это не слишком уж и раздражало. По крайней мере, пока.
- Так кем, ты говоришь, работаешь? - спросил он, хотя я ничего такого не говорил.
- Ну... можно сказать, что писателем, - совершенно не подумав, ляпнул я в ответ. Люблю, знаете ли, вешать лапшу малознакомым людям.
- Ишь ты! Никогда еще людей искусства не возил, - тон у таксиста был такой, что я, профессиональный врун, смутился, почувствовав себя самозванцем, - А про что пишешь? Детективы, романы или как?
- Ну, - замялся я, - Все понемножку... Народное творчество, триллер... - Кто меня за язык тянул? Хорошо хоть краснеть не умею.
- О, триллер! - еще больше оживился водила, - Слушай, я тут тебе могу парочку интересных историй подкинуть, если хочешь. Совершенно бесплатно. - И, не дожидаясь моего согласия, начал рассказывать.

- Савкин пристает, на полном серьезе, - сказала Лена Лицкая.
- Какой Савкин? - не сразу понял Сережа Лицкий.
- Зав отделением, - сказала Лена.
- Тварь! - крикнул Сережа. - Пойти ему морду набить?
- Лежи! - сказала Лена. - Лежи спокойно, куда ты пойдешь, миленький, ты что! - и она погладила ему голые почти бесчувственные ноги.

Разговор шел в больничной палате. Сережа потихоньку приходил в себя после автокатастрофы. Доктор Савкин - известный, кстати, врач - пообещал, что ноги вернутся. Постепенно. Нужно только время. И весьма интенсивная терапия.

- Зачем ты мне это сказала? - Сережа чуть не заплакал.
- Я всегда тебе доверяла, - сказала Лена. - И сейчас доверяю абсолютно.
Сереже не понравилось это холодное слово.
- И что? - тоже холодно спросил он.
- И то, что у нас кончаются деньги. Мы ведь гордые, мы ведь не хотим, чтоб наша жена бегала по приемным Минздрава. Мы ведь богатые, мы привыкли сами за все платить.
- У нас есть еще четыре миллиона рублей.

Это произошло в бурные дни Французской революции. В поздний час ненастным вечером один молодой немец возвращался домой через старую часть Парижа. Сверкали молнии, и громкие раскаты грома сотрясали величественные узкие улицы, - но надо бы чуточку рассказать об этом молодом немце.

Готфид Вольфганг - молодой человек из хорошей семьи. Какое-то время учился в Геттингене, но, увлекающийся и склонный к мистике, он подпал под влияние тех выходящих за разумные пределы умозрительных доктрин, которые часто сбивают с толку немецких студентов. Уединенный образ жизни, усиленные занятия, толкающий к одиночеству характер учебы наложили отпечаток как на его сознание, так и на тело. Здоровье было подорвано, воображение стало болезненным. Все время пребывая в мире причудливых размышлений спиритического толка, он, подобно Сведенборгу, сотворил вокруг себя свой собственный идеальный мир. Не знаю почему, он вообразил, что роковое влияние зла тяготеет над ним, что какой-то злой гений хочет завлечь его в свои сети и погубить. Это наваждение, растравляя его меланхолический темперамент, привело к самым печальным последствиям. Он был изможден и подавлен, друзья нашли его на грани безумия и решили, что лучшим лекарством будет перемена обстановки. Так он был отправлен заканчивать учебу среди великолепия и услад Парижа.

Вольфганг прибыл в Париж в разгар революции. Всеобщий психоз захватил его увлекающийся ум, он был очарован политическими и философскими теориями тех дней, но последовавшие за ними кровавые сцены потрясли его чувствительную натуру, снова отвратили от общества и мира, сделали его еще большим затворником.

Я с самого начала знал, что мы не доплывём на этой ржавой калоше. Я даже пытался отговорить Кларенса, но разве с ним можно спорить? Капитан назвал цену почти в два раза ниже, чем у остальных и это решило всё. Пассажиров было человек тридцать, в основном местные жители. Для них протелепаться трое суток в океане, всё равно, что мне выбежать в лавку за сигаретами. Суровые обветренные лица мужчин, уставшие сухопарые женщины и пара печальных детей, пялившихся всё время на волны.

В общем, в первую же ночь корабль практически переломился пополам. То ли напоролся на подводную скалу, то ли просто от старости - этого уже никто не узнает. Он ушёл на дно в течение считанных минут. Меня чудом не затянуло в воронку, я успел отплыть достаточно далеко, чтобы миновать этой страшной участи. Небо затянуто тучами, рассмотреть что-либо не удалось, на мои крики никто не отозвался. Я остался один посреди бескрайнего чёрного пространства океана, который поглотит меня, даже не заметив этого. Я лёг на спину и, пытаясь беречь силы, поплыл. Где-то была земля. Где-то далеко. И я знал, что день убьёт меня палящим солнцем и жаждой.

Не знаю, как я оказался на этом острове. То, что это остров, выяснилось в первый же день. Я обошёл его по периметру часа за два. Скалы, редкая растительность, чайки и крабы. И вряд ли здесь модно найти родник, чтобы утолить жажду. Но, странно, пить мне не хотелось, так же, как и есть. Я очнулся на огромном валуне в нескольких метрах от воды. Как меня не разбило о прибрежные камни, для меня осталось загадкой, так как берег весь был из больших скользких камней, и проскользнуть мимо них даже моё худое тело не смогло бы. Разве что, меня принесло приливом и, когда начался отлив, меня мягко уложило на каменное ложе.

Жила была Неспящая Некрасавица. Некрасоты она была удивительной, сказочной некрасоты была! И за этой некрасотой Неспящая Некрасавица тщательно следила: обкусывала ногти на ногах, выщипывала брови из носа, укладывала волосы - аккуратно, в сундук, носила оздоровительные вратарские маски, а однажды даже увеличила грудь - особенно правую.

А почему, собственно, "Неспящая" - спросите вы? Да потому что не спала она - вообще ни с кем. Может по воспитанию, может по убеждениям, а может потому, что мужики бегали быстрее. Но в любом случае - слава Богу.

И решил однажды король выдать Неспящую Некрасавицу замуж. Или еще куда подальше. И разослал он на всё королевство радостный спам: "Кто первый лишит Неспящую Некрасавицу Неспящности, тому пол-царства, пол-коня, пол-Маккартни и, самое главное - Некрасавицу в жены!"

День ждёт король, два ждёт - не идут женихи. А Некрасавица всё не спит, маску оздоровительную вратарскую нацепила, да волосы сидит укладывает - аккуратно, в сундук. Но тут дубовые врата распахнулись и на пороге явился Прекрасный Принц! Ну как прекрасный? Ну если сравнивать с Некрасавицей, конечно.

- Всё, я домой. Уже почти двенадцать. На работу завтра, - Паша поставил на землю пустую бутылку из-под пива.
- Пахом, не гони, хорошо стоим. Давай ещё по бутылочке, и расходимся, - сказал Серый. - Заметь, я угощаю. Сашка, ты как? - спросил он третьего товарища, стоящего в пьяной полудрёме, с сигаретой в зубах.
- Угу, - ответил Сашка.
- Вот видишь, Сашка согласен.
- Саньку пофиг, он безработный, - возразил Паша.
- Ну, брось, это десять минут.

Улица была пустынна, в домах догорали последние окна. Где-то в кустах уныло трещал сверчок. Они стояли возле ночного ларька, освещённые его жёлтым светом.

- Ладно, угощай, - сдался Паша и достал сигарету.
- Вот и ладушки, - Серый склонился к окошку. - Тань, повтори по пиву. Да, три в стекле. Да, открыть. Танька, когда мы с тобой потанцуем? Шучу, шучу. Только мужу не говори. Я вам, пацаны, такую историю сейчас расскажу.

Серый извлекал бутылки из окошка и ставил на узкую стойку, приваренную вдоль всего ларька под окнами.

- Опять байки про свои сексуальные подвиги? - спросил Паша.
- Откуда знаешь?
- Да о чём ты ещё можешь рассказывать?

Шестнадцатилетний юноша работал у своего дедушки на ферме, где разводят лошадей.
Как-то раз, он поехал по делам в посёлок на небольшом грузовичке.
Проходя по главной улице посёлка, он внезапно увидел Смерть.
Та поманила его рукой.
Мальчик в ужасе бросился обратно к машине и на бешеной скорости погнал её назад, на ферму.
Там он рассказал деду, что с ним произошло.
- Дай мне грузовик! - стал просить он деда. - Я уеду в город и Смерть никогда там меня не найдёт!
Конечно, дед дал машину внуку и тот умчался на ней в город.

После того, как внук уехал в город, дед пошёл в посёлок, высматривая Смерть.
Когда же, наконец, он нашёл её, то спросил:
- Зачем ты напугала моего внука? Ему, ведь, только шестнадцать лет. Он слишком молод, чтобы умереть!
- Мне жаль, что так случилось, - ответила Смерть. - Я и сама удивилась, увидев его здесь! Видишь ли в чём дело, у нас с ним назначено свидание в городе, в двенадцать часов дня.