Из-за гаражей снова послышался истерический хохот, сопровождаемый бесконечными клубами дыма и смачными плевками. Я даже не оборачиваясь, теплее завязываю на шее фиолетовый шарф. Толька отделился от компании и подъезжал ко мне. Положил руку на плечо и начал что-то громко и быстро объяснять мне во всю мощь прокуренных легких.
Не волнует.
Равнодушно киваю и мягко отстраняю его от себя. Его жалкие попытки оправдаться, которым грош цена в базарный день, меня не трогают. Абсолютно.
- Ты не сердишься?
Нет, что ты. Конечно же не сержусь. Просто хочу разбить тебе морду. Подуумаешь.
Но вслух ничего не произношу. Отрицательно мотаю головой.
Толька, счастливо улыбаясь, снова что-то говорит и скрывается за гаражами.
Не волнует.
Равнодушно киваю и мягко отстраняю его от себя. Его жалкие попытки оправдаться, которым грош цена в базарный день, меня не трогают. Абсолютно.
- Ты не сердишься?
Нет, что ты. Конечно же не сержусь. Просто хочу разбить тебе морду. Подуумаешь.
Но вслух ничего не произношу. Отрицательно мотаю головой.
Толька, счастливо улыбаясь, снова что-то говорит и скрывается за гаражами.
Я направляюсь домой. Дома меня ждет мягкий плед, родная сестричка, теплый ужин и миллиарды нежелательных воспоминаний.
Гнев закипает. Ярость поступает к горлу и я чувствую немедленное желание отыграться. Решительно разворачиваюсь и громко плюю в сторону гаражей. Становится неимоверно легко и просто и я, уже в приподнятом настроении возвращаюсь куда шла.
На следующий день все повторяется. Абсолютно в том же порядке. Абсолютно точно так же. Правда, в этот раз Толька оправдывается передо мной намного дольше. Что же, почувствовал вину, голубчик?
Киваю, теряюсь во дворах.
Надо же. Уже в третий раз за чертову неделю я прохожу мимо проклятых гаражей. Возможно, это связано с тем, что подсознательно я хочу увидеть его. Или нет.
Снова подбегает и затягивает старую шарманку:
- Маш, ну ты пойми меня...
И я срываюсь. Во мне, изгоняя привычную апатичность, селится гнев, накопившийся за два года боли и унижений. Гнев, что так долго держали взаперти.
Резко поворачиваюсь на каблуках, взрывая снег и начинаю кричать. Долго, громко, срывая голос. Я даже не знаю что говорю ему. Вижу только то, как лицо Тольки резко меняется.
Поднимается ветер. Волосы вместе с шарфом и трепещущей школьной юбкой развеваются на ветру, мокнут. В них путается снег.
Снова и снова уже давно севшим голосом продолжаю орать. Пурга застилает лицо, гаражей уже совсем не видно. Мгновенно пропадает и Толька. Меня окутывает белая мгла.
Ловлю себя на том, что лежу на снегу.
- Ох, кошечки-лепешечки.
Срочно встаю с земли и судорожно отряхиваюсь от снега.
Однако, вместо этого, замечаю на своей куртке красные разводы. Оцепенение. Шок.
А затем визг.
Я как умалишенная бегаю между треклятых гаражей, пытаясь объяснить природу крови на моих руках. И нахожу ее.
Растерзанный в клочья, растасканный по кусочку, с застрявшими частями накладных ногтей.
Между гаражами лежит он. Растерзанный острыми как иголки зубами и убитый мною собственноручно Толька.
Гнев закипает. Ярость поступает к горлу и я чувствую немедленное желание отыграться. Решительно разворачиваюсь и громко плюю в сторону гаражей. Становится неимоверно легко и просто и я, уже в приподнятом настроении возвращаюсь куда шла.
На следующий день все повторяется. Абсолютно в том же порядке. Абсолютно точно так же. Правда, в этот раз Толька оправдывается передо мной намного дольше. Что же, почувствовал вину, голубчик?
Киваю, теряюсь во дворах.
Надо же. Уже в третий раз за чертову неделю я прохожу мимо проклятых гаражей. Возможно, это связано с тем, что подсознательно я хочу увидеть его. Или нет.
Снова подбегает и затягивает старую шарманку:
- Маш, ну ты пойми меня...
И я срываюсь. Во мне, изгоняя привычную апатичность, селится гнев, накопившийся за два года боли и унижений. Гнев, что так долго держали взаперти.
Резко поворачиваюсь на каблуках, взрывая снег и начинаю кричать. Долго, громко, срывая голос. Я даже не знаю что говорю ему. Вижу только то, как лицо Тольки резко меняется.
Поднимается ветер. Волосы вместе с шарфом и трепещущей школьной юбкой развеваются на ветру, мокнут. В них путается снег.
Снова и снова уже давно севшим голосом продолжаю орать. Пурга застилает лицо, гаражей уже совсем не видно. Мгновенно пропадает и Толька. Меня окутывает белая мгла.
Ловлю себя на том, что лежу на снегу.
- Ох, кошечки-лепешечки.
Срочно встаю с земли и судорожно отряхиваюсь от снега.
Однако, вместо этого, замечаю на своей куртке красные разводы. Оцепенение. Шок.
А затем визг.
Я как умалишенная бегаю между треклятых гаражей, пытаясь объяснить природу крови на моих руках. И нахожу ее.
Растерзанный в клочья, растасканный по кусочку, с застрявшими частями накладных ногтей.
Между гаражами лежит он. Растерзанный острыми как иголки зубами и убитый мною собственноручно Толька.
Nastya371