Лесная прохлада крепче обняла худенькие плечи, на молочной коже, которых рассыпались песочные веснушки. Длинные хрупкие пальцы, совершенно не похожие на детские, нервно разглаживали складки мятого и тяжелого льняного платья. Передник с оборочкой вокруг талии был темнее и упрямо сползал на правый бок, даже если сама девочка лежала на левом. Мутные от долгих рыданий серые глаза смотрели на опускающуюся синеву неба и грязные светлые волосы из-за полного отсутствия ветра в яме спадали до острых худеньких лопаток. Молитвы маленькой Серафимы не могли изменить ту упрямую истину, что попадание девочки в ловушку, уготованную для диких волков, осталось незамеченным. Только темные вековые сосны видели это, не в силах помочь, они безмолвно роняли на землю росу с тяжелых ветвистых лап. Возможно, Серафиме стало бы легче, узнай она, что деревья роняют по ней слезы, но оставаясь в неведенье, девочка чувствовала внутри груди ноющую боль одиночества. Сначала, она и впрямь, как одинокий дикий волк металась, лезла на земляные стены и выла зверем. Потом, ее тело заныло, спина напомнила о долгом падении, кости горели, а дышать становилось тяжелее, тогда она успокоилась, легла на спину и игнорируя тупую боль смотрела на ясное дневное небо.