- Опять ты, несносная девчонка! Не появляйся тут больше никогда!
Подъезд не отличался практически ничем от всех остальных. Обваливающаяся толстыми кусками зеленая краска, запах табака в воздухе, однотипные деревянные двери. Была, наверное, лишь одна особенность, что и привела меня сюда.
В нашем городе (по крайней мере, на момент моего взросления) была лишь одна могущественная многоэтажка, на крыше которой была свободная площадка. Нам, дворовой ребятне, было довольно интересно подниматься сюда вновь и вновь. Перед началом безрадостной истории сразу хочу рассказать кем я являлась в их компании. Наверное, вся моя жизнь прошла в постоянных поисках тех, кто относился ко мне без насмешки и поддевок. В обществе, скорее всего, я отличалась от всех других только чрезмерной гордыней, но это только на первый взгляд. На самом деле, мне всегда отчаянно хотелось наконец стать похожей на других детей. Общество никогда не принимает того, кто по каким-либо признаками отличается от него. Так вот, чтобы не затягивать нудную историю, вкратце опишу себя: худоба, картавость, странный, поношенный и обвисший стиль в одежде. Не будем томить, перейдем к тому моменту, когда я все-таки влилась в компанию дворовых затейников, где, по большему счету, была массовкой.
Подъезд не отличался практически ничем от всех остальных. Обваливающаяся толстыми кусками зеленая краска, запах табака в воздухе, однотипные деревянные двери. Была, наверное, лишь одна особенность, что и привела меня сюда.
В нашем городе (по крайней мере, на момент моего взросления) была лишь одна могущественная многоэтажка, на крыше которой была свободная площадка. Нам, дворовой ребятне, было довольно интересно подниматься сюда вновь и вновь. Перед началом безрадостной истории сразу хочу рассказать кем я являлась в их компании. Наверное, вся моя жизнь прошла в постоянных поисках тех, кто относился ко мне без насмешки и поддевок. В обществе, скорее всего, я отличалась от всех других только чрезмерной гордыней, но это только на первый взгляд. На самом деле, мне всегда отчаянно хотелось наконец стать похожей на других детей. Общество никогда не принимает того, кто по каким-либо признаками отличается от него. Так вот, чтобы не затягивать нудную историю, вкратце опишу себя: худоба, картавость, странный, поношенный и обвисший стиль в одежде. Не будем томить, перейдем к тому моменту, когда я все-таки влилась в компанию дворовых затейников, где, по большему счету, была массовкой.
Крыша это было не только место, где мы любовались видом на бесцветный город и уходили. Это было место нашей любимой "Игры". Игры со смертью.
На Крыше было невысокое кованное ограждение, которое стояло почти на ее краю. Где-то в центре стояла небольшая будка с дверью (там-то мы и входили. Сейчас, прокручивая все детали, я не понимаю, почему дверь не закрывали на замок и вообще всем было плевать, что почти каждый день по подъезду со страшным шумом поднималась и спускалась свора детей), а чуть поодаль лежали доски с вколотыми в них толстыми гвоздями.
Игра заключалось вот в чем: мы, по два человека, с разных сторон ограды, бежали по ней навстречу друг другу и, сталкиваясь, пытались скинуть противника на бетонный пол Крыши. Сейчас, вспоминая то, с чего мы забавлялись, по телу бегут сотни мурашек. Но страшна даже не сама игра, а то, что случилось незадолго до того, как я стала изгоем все и всех.
Это был знойный летний вечер. Мы, как всегда, приглушенно болтая, поднимались наверх. Я шла позади, пиная носком ботинка железные банки без оберток. На секунду я остановилась, примериваясь, чтобы сделать очередной удар, который пришелся в дверь одной из самых сварливых женщин подъезда. Она через полсекунды, высунув свой напудренный нос, прокричала что было мочи:
- Опять ты, несносная девчонка! Не появляйся тут больше никогда!
Моя затихшая компания начала подниматься по ступенькам быстрей. Всем было плевать на меня. На Меня, которая так часто вытаскивала их из самых разных ситуаций. Боязно отступив к перилам лестницы, я сглотнула дрожащий в горле ком и понеслась по ступенькам вверх. Голос, сокрушаясь, удалялся, а вскоре и вовсе затих.
Компания уже играла, зазорно посмеиваясь над теми, кого скинули. Увидев меня, они хором заметили:
- Тот, кто опаздывает, тот Аутсайдер.
Аутсайдер - это тот, кто, кроме того, что пройтись по ограждению, должен был пробежать по сгнившим доскам. Желательно, по гвоздям.
В области груди все полыхало настолько, что я не могла дышать. Руки тряслись, выдавая мою ненависть к ним.
Покорно встав на изгородь я, по привычке, раскинула в стороны руки для равновесия. На другом конце встал Антон, веселый и добродушный парень. Он улыбнулся мне, но я не отреагировала. Солнце садилось, от чего приходилось щуриться. Видимость была нулевая, но я не должна была опозориться еще раз, упав на пыльный пол. Пусть это сделает за меня Антон. Игра начиналась. Толпа позади меня чему-то улыбалась. Я чувствовала это горящей спиной. Прошло несколько секунд, когда мы с Антоном встретились холодными руками. Спокойно, без напора, я начала сталкивать его вниз, чувствуя, что проигрываю, мои глаза сами по себе зажмурились. Антон, чуть развернувшись, попытался скинуть меня, но я, зацепившись за другую сторону ограждения. Потеряв равновесие, из последних сил я схватилась руками за рубашку не ожидавшего такого парня. Так как глаза у меня были закрыты, я не знала, в какой стороне крыша и повиновалась своему инстинкту, рванув влево, я услышала звенящую тишину, а потом крик. Визжащий, удушающий крик. Глаза все еще были закрыты, но я чувствовала, что все смотрят на меня. Ладошки быстро запотели, а в животе растворился холод.
Дальше все происходило, как кошмарный сон. Меня скинули с ограждения, привязали к ней веревкой, побежали вниз. Раздавался крик, плач, бранство. А потом я посмотрела за изгородь. Там со вспоротым животом лежал Антон. Кровавое месиво вместо живота. Не знаю, на что и как он упал, но все чувства во мне смешались в одно единое, мучающие меня до сих пор. Животный страх. Я сидела и гладила свои ободранные коленки. Из глаз текли горячие слезы. У меня не было чувства вины, было лишь чувство того, что они сейчас вернутся, а это значит, что они могут сделать со мной, что угодно. Антон был главарем всей компании.
Но прошел час. Два. Три. Они не вернулись и не отвязали меня от чертовой изгороди. Я извивалась как никогда, но узел был слишком крепок. Из глаз потекли, на этот раз, сухие слезы. Я думала о маме, которая, наверняка, бегает по городу.
Небо заволокли ночные, темные, тяжелые тучи. Через них мои ноги освещали слабый свет луны.
Мои горестные думы прервал скрип двери Крыши. Моя рука дернулась, я пыталась выдавить крик, обратить на себя внимание. Сощурившись, я пыталась понять, что за фигура ко мне приближается. Она шла медленно, постоянно расставляя руки в стороны. Все, что я сумела выдавить: хрип, переходящий в что-то, наподобие горестного лая. Мои ноги начали грести по полу Крыши, от чего они изодрались в кровь. Я попыталась вывалиться за ограждение. И мне было плевать, что было бы, если бы я упала. Я не хотела встречаться с тем, кто еще четыре часа назад соревновался со мной в Игре, а сейчас лежит со мной рядом с огромной дырой в животе и рыдает.
Далее все слилось воедино. Прикосновение чьих-то холодных рук, гул мотора, чьи-то разговоры, жесткий диван. Я не знаю, закрыто ли дело, но знаю, что компания про меня не рассказала. Да и после того вечера я их ни разу не видела. Но все еще меня не отпускает чувство, что мне дали только отсрочку. И в душе снова возникает это ужасное чувство, сковывающие все тело. Тот самый животный страх из далекого детства.
На Крыше было невысокое кованное ограждение, которое стояло почти на ее краю. Где-то в центре стояла небольшая будка с дверью (там-то мы и входили. Сейчас, прокручивая все детали, я не понимаю, почему дверь не закрывали на замок и вообще всем было плевать, что почти каждый день по подъезду со страшным шумом поднималась и спускалась свора детей), а чуть поодаль лежали доски с вколотыми в них толстыми гвоздями.
Игра заключалось вот в чем: мы, по два человека, с разных сторон ограды, бежали по ней навстречу друг другу и, сталкиваясь, пытались скинуть противника на бетонный пол Крыши. Сейчас, вспоминая то, с чего мы забавлялись, по телу бегут сотни мурашек. Но страшна даже не сама игра, а то, что случилось незадолго до того, как я стала изгоем все и всех.
Это был знойный летний вечер. Мы, как всегда, приглушенно болтая, поднимались наверх. Я шла позади, пиная носком ботинка железные банки без оберток. На секунду я остановилась, примериваясь, чтобы сделать очередной удар, который пришелся в дверь одной из самых сварливых женщин подъезда. Она через полсекунды, высунув свой напудренный нос, прокричала что было мочи:
- Опять ты, несносная девчонка! Не появляйся тут больше никогда!
Моя затихшая компания начала подниматься по ступенькам быстрей. Всем было плевать на меня. На Меня, которая так часто вытаскивала их из самых разных ситуаций. Боязно отступив к перилам лестницы, я сглотнула дрожащий в горле ком и понеслась по ступенькам вверх. Голос, сокрушаясь, удалялся, а вскоре и вовсе затих.
Компания уже играла, зазорно посмеиваясь над теми, кого скинули. Увидев меня, они хором заметили:
- Тот, кто опаздывает, тот Аутсайдер.
Аутсайдер - это тот, кто, кроме того, что пройтись по ограждению, должен был пробежать по сгнившим доскам. Желательно, по гвоздям.
В области груди все полыхало настолько, что я не могла дышать. Руки тряслись, выдавая мою ненависть к ним.
Покорно встав на изгородь я, по привычке, раскинула в стороны руки для равновесия. На другом конце встал Антон, веселый и добродушный парень. Он улыбнулся мне, но я не отреагировала. Солнце садилось, от чего приходилось щуриться. Видимость была нулевая, но я не должна была опозориться еще раз, упав на пыльный пол. Пусть это сделает за меня Антон. Игра начиналась. Толпа позади меня чему-то улыбалась. Я чувствовала это горящей спиной. Прошло несколько секунд, когда мы с Антоном встретились холодными руками. Спокойно, без напора, я начала сталкивать его вниз, чувствуя, что проигрываю, мои глаза сами по себе зажмурились. Антон, чуть развернувшись, попытался скинуть меня, но я, зацепившись за другую сторону ограждения. Потеряв равновесие, из последних сил я схватилась руками за рубашку не ожидавшего такого парня. Так как глаза у меня были закрыты, я не знала, в какой стороне крыша и повиновалась своему инстинкту, рванув влево, я услышала звенящую тишину, а потом крик. Визжащий, удушающий крик. Глаза все еще были закрыты, но я чувствовала, что все смотрят на меня. Ладошки быстро запотели, а в животе растворился холод.
Дальше все происходило, как кошмарный сон. Меня скинули с ограждения, привязали к ней веревкой, побежали вниз. Раздавался крик, плач, бранство. А потом я посмотрела за изгородь. Там со вспоротым животом лежал Антон. Кровавое месиво вместо живота. Не знаю, на что и как он упал, но все чувства во мне смешались в одно единое, мучающие меня до сих пор. Животный страх. Я сидела и гладила свои ободранные коленки. Из глаз текли горячие слезы. У меня не было чувства вины, было лишь чувство того, что они сейчас вернутся, а это значит, что они могут сделать со мной, что угодно. Антон был главарем всей компании.
Но прошел час. Два. Три. Они не вернулись и не отвязали меня от чертовой изгороди. Я извивалась как никогда, но узел был слишком крепок. Из глаз потекли, на этот раз, сухие слезы. Я думала о маме, которая, наверняка, бегает по городу.
Небо заволокли ночные, темные, тяжелые тучи. Через них мои ноги освещали слабый свет луны.
Мои горестные думы прервал скрип двери Крыши. Моя рука дернулась, я пыталась выдавить крик, обратить на себя внимание. Сощурившись, я пыталась понять, что за фигура ко мне приближается. Она шла медленно, постоянно расставляя руки в стороны. Все, что я сумела выдавить: хрип, переходящий в что-то, наподобие горестного лая. Мои ноги начали грести по полу Крыши, от чего они изодрались в кровь. Я попыталась вывалиться за ограждение. И мне было плевать, что было бы, если бы я упала. Я не хотела встречаться с тем, кто еще четыре часа назад соревновался со мной в Игре, а сейчас лежит со мной рядом с огромной дырой в животе и рыдает.
Далее все слилось воедино. Прикосновение чьих-то холодных рук, гул мотора, чьи-то разговоры, жесткий диван. Я не знаю, закрыто ли дело, но знаю, что компания про меня не рассказала. Да и после того вечера я их ни разу не видела. Но все еще меня не отпускает чувство, что мне дали только отсрочку. И в душе снова возникает это ужасное чувство, сковывающие все тело. Тот самый животный страх из далекого детства.
Kpuxo