Сидела как-то вечером бабка с внуками, вязала и истории разные рассказывала. Внуки-то маленькие, сидят, слушают, интересно им. Как вдруг внезапно шум какой-то послышался во дворе, как будто кто-то шаркает, землю скребет, да дышит тяжко - дело-то в деревне было, рядом лес. Страшно им стало, вот и притихли. А бабке - хоть бы хны, сидит себе вяжет, даже глаз не подняла, только настрого запретила в окно-то глядеть. Стали внуки спрашивать: "Баба, баба, а почему нельзя?". А бабка и говорит: "Примета плохая есть, история с ней связана, страшная история, только я вам ее не расскажу. Маленькие ишшо". Начали дети, значится, упрашивать. Расскажи, да расскажи им. Ну бабка и сдалась.
"Ну, - говорит, - слухайте. Расскажу я вам были́чку одну. Случилось енто в одном селе, когды люди ни в бога, ни в черта не верили. Знамо дело: тольки-тольки война кровавая закончилась, страну подымали. Тяжко жить было, у каждом доме-то по покойнику: вот шо война творит, всем пришли похоронки. Так шо тольки в партию да верили.
Так вот, жила в ентом селе баба одна. Она тоже, как и многие, похоронку получила, да слезы горькие лила. Не верила, что муженёк ее погиб. Любила его больно. Другие бабы-то ее утешали, говорили, шо молодая ещё, выйдет замуж, да деток нарожает. Да толку-то нет. Все ходила по селу, как тень, увядала.
А тут вдруг заметили, что как подменили ее. Словно другая стала. И улыбается, и ходит вся из себя, но не рассказывает ничего. Ну, думают люди, умом баба от горя тронулась. И немудрено: так убиваться. Так и жили дальше, пока сельчане не заметили, шо вдовица-то понесла. От кого - непонятно, а та пуще прежнего радуется, да вот только сохнуть стала, да чахнуть.
"Ну, - говорит, - слухайте. Расскажу я вам были́чку одну. Случилось енто в одном селе, когды люди ни в бога, ни в черта не верили. Знамо дело: тольки-тольки война кровавая закончилась, страну подымали. Тяжко жить было, у каждом доме-то по покойнику: вот шо война творит, всем пришли похоронки. Так шо тольки в партию да верили.
Так вот, жила в ентом селе баба одна. Она тоже, как и многие, похоронку получила, да слезы горькие лила. Не верила, что муженёк ее погиб. Любила его больно. Другие бабы-то ее утешали, говорили, шо молодая ещё, выйдет замуж, да деток нарожает. Да толку-то нет. Все ходила по селу, как тень, увядала.
А тут вдруг заметили, что как подменили ее. Словно другая стала. И улыбается, и ходит вся из себя, но не рассказывает ничего. Ну, думают люди, умом баба от горя тронулась. И немудрено: так убиваться. Так и жили дальше, пока сельчане не заметили, шо вдовица-то понесла. От кого - непонятно, а та пуще прежнего радуется, да вот только сохнуть стала, да чахнуть.
И вот однажды ночью друга́ баба, когды домой шла, увидала у ней свет в окне, да силуэт мужской. Подсмотрела в окно - интересно же, кто там. Вот провод для сплетен-то будет. В общем, глянула она, а там та вдовица да муженёк ее, только вот тени-то не отбрасывает муженёк-то!
Перепугалась та баба, да побежала со всех ног оттуда. Поняла, что вдовица-то с нечистым я́шкается. А под утро народ собрался у ентой вдовицы под хатой и давай звать ее. Та вышла, а люди-то и ей и говорят: признавайся, кто к тебе ночами ходит? Не знаешь, шо ли, ежели по любимому своему убиваться, которого и нет уж, то станет нечистый в его облике к тебе являться? Шож ты делаешь, а? Беду на всех нас накликаешь! Одумайся, в церковь иди!
А вдовица послушала, да говорит: муж это мой ко мне ходит! Жив он! Ничо́го делати не буду! Вот и понесла от него, а коли рожу, тады и он ко мне вернётся!
Захлопнула дверь в хату и все на этом. А сельчане подумали да к ведьме пошли, рассказали ей все, а та и говорит, шо ежели понесла от нечистого, то поздно уже может быть. Но она попробует помочь. Ночью, значится, пошли к вдове-то, а та снова милуется со своим как бы мужем, за столом его привечает, а сама аж светится. Ворвались к ней сельчане, ее в сторону, а та в крик: шо ж вы, кричит, делаете-то!
А ведьма шо-то шептати стала, да как плеснет чем-то сначала на мужа, а потом и на вдовицу. И тут муженёк-то внезапно змеем обернулся! Огромадная такая змеюка! Да как прыгнет на енту бабу-то! Обвился вокруг нее, а та сомлела уже, а сельчане-то в ужасе повыбегали из хаты - одна ведьма там осталась. А змей-то попытался уползть из хаты, да не смог бабу утащить. Ведьма-то продолжает что-то говорить да поливать змея чем-то, а у того шкура как будто плавиться начинает. Шипит змей, кидается на ведьму, да как будто в невидимую стену бьётся. Бросил он, значится, бабу-то да и убрался из хаты. И пропал. А вдовица-то ещё живая, стонет и живот у ней шевелится. Вот-вот разродится. Народ-то обратно в хату зашёл, видит, шо баба родит сейчас, а повитухи нет. Да и не нужо́на она оказалась: само из бабы вылезло. Шо-то непонятное: чернючее, длинное, с чешуей, как у змея, только голова и лицо человечьи, а зрачки змеиные. Выволокли это нечто во двор, да и убили и сожгли.
А баба пришла в себя, да как узнала, да как давай причитать и рыдать. Говорит, шож вы, ироды, наделали?! Дитё мое погубили? Да какое-ж то дитё, - говорят ей, - от нечистого же! А баба все своё: да какой не был, а все ж от мужа моего! Так и рыдала у целый тыждень. Кожен день.
А тут тыждень прошел и нашли вдову енту в хлеву. Удавилася. Похоронили ее, но после стали замечать ее по ночам во дворе у ейной хаты. На четвереньках ходит да землю все нюхает и ищет. Решили как-то люди ночью от греха подальше хату ее спалить, да только хуже сделали. Когды хата ее загорелась, вой послышался нечеловеческий, она появилась, носилась вокруг дома, как вдруг обернулась змеюкой с человеческим лицом да пропала. А потом люди стали шум во дворе слышать по ночам, да ежели выглядывали в окно, змеюка эта у них в хатах появлялась и детей ихних забирала. То ли мстила, то ли свого́ змееныша искала - неизвестно.
С тех пор ходит она по деревням, по селам, заходит во дворы, то ли ищет свого́ змееныша, то ли мстит. Наверно, дитя ищет. А коли не найдет, то повсхлипывает и уйдёт. Тут главное, в окно не глянути, потому что в этом случае сразу дитя найдет и неважно, что не ее это. С тех пор така примета и появилася, шо нельзя ночью на шорох в окно глядети, не то змеюка детей из хаты унесёт. Вот такая вот история".
Перепугалась та баба, да побежала со всех ног оттуда. Поняла, что вдовица-то с нечистым я́шкается. А под утро народ собрался у ентой вдовицы под хатой и давай звать ее. Та вышла, а люди-то и ей и говорят: признавайся, кто к тебе ночами ходит? Не знаешь, шо ли, ежели по любимому своему убиваться, которого и нет уж, то станет нечистый в его облике к тебе являться? Шож ты делаешь, а? Беду на всех нас накликаешь! Одумайся, в церковь иди!
А вдовица послушала, да говорит: муж это мой ко мне ходит! Жив он! Ничо́го делати не буду! Вот и понесла от него, а коли рожу, тады и он ко мне вернётся!
Захлопнула дверь в хату и все на этом. А сельчане подумали да к ведьме пошли, рассказали ей все, а та и говорит, шо ежели понесла от нечистого, то поздно уже может быть. Но она попробует помочь. Ночью, значится, пошли к вдове-то, а та снова милуется со своим как бы мужем, за столом его привечает, а сама аж светится. Ворвались к ней сельчане, ее в сторону, а та в крик: шо ж вы, кричит, делаете-то!
А ведьма шо-то шептати стала, да как плеснет чем-то сначала на мужа, а потом и на вдовицу. И тут муженёк-то внезапно змеем обернулся! Огромадная такая змеюка! Да как прыгнет на енту бабу-то! Обвился вокруг нее, а та сомлела уже, а сельчане-то в ужасе повыбегали из хаты - одна ведьма там осталась. А змей-то попытался уползть из хаты, да не смог бабу утащить. Ведьма-то продолжает что-то говорить да поливать змея чем-то, а у того шкура как будто плавиться начинает. Шипит змей, кидается на ведьму, да как будто в невидимую стену бьётся. Бросил он, значится, бабу-то да и убрался из хаты. И пропал. А вдовица-то ещё живая, стонет и живот у ней шевелится. Вот-вот разродится. Народ-то обратно в хату зашёл, видит, шо баба родит сейчас, а повитухи нет. Да и не нужо́на она оказалась: само из бабы вылезло. Шо-то непонятное: чернючее, длинное, с чешуей, как у змея, только голова и лицо человечьи, а зрачки змеиные. Выволокли это нечто во двор, да и убили и сожгли.
А баба пришла в себя, да как узнала, да как давай причитать и рыдать. Говорит, шож вы, ироды, наделали?! Дитё мое погубили? Да какое-ж то дитё, - говорят ей, - от нечистого же! А баба все своё: да какой не был, а все ж от мужа моего! Так и рыдала у целый тыждень. Кожен день.
А тут тыждень прошел и нашли вдову енту в хлеву. Удавилася. Похоронили ее, но после стали замечать ее по ночам во дворе у ейной хаты. На четвереньках ходит да землю все нюхает и ищет. Решили как-то люди ночью от греха подальше хату ее спалить, да только хуже сделали. Когды хата ее загорелась, вой послышался нечеловеческий, она появилась, носилась вокруг дома, как вдруг обернулась змеюкой с человеческим лицом да пропала. А потом люди стали шум во дворе слышать по ночам, да ежели выглядывали в окно, змеюка эта у них в хатах появлялась и детей ихних забирала. То ли мстила, то ли свого́ змееныша искала - неизвестно.
С тех пор ходит она по деревням, по селам, заходит во дворы, то ли ищет свого́ змееныша, то ли мстит. Наверно, дитя ищет. А коли не найдет, то повсхлипывает и уйдёт. Тут главное, в окно не глянути, потому что в этом случае сразу дитя найдет и неважно, что не ее это. С тех пор така примета и появилася, шо нельзя ночью на шорох в окно глядети, не то змеюка детей из хаты унесёт. Вот такая вот история".
Лим