9.II.1998.
Мы ещё живы! Мы оба — я и бедный якут. Скоро четыре. Рассвет приближается.
Итак, два часа назад я отложил в сторону карандаш и некоторое время прислушивался. На улице было сравнительно тихо. Всё ещё свистел ветер, хоть и не так свирепо, как раньше, но самое главное — не было слышно скрипа снега под широкими задними лапами Зверя. Я поднялся, надел шапку и взял ружьё. Мой гость насторожился. Медленно, осторожно подойдя к двери, я взял ружьё на изготовку. Но стоило мне прикоснуться к засову, как дверь сотряс тяжёлый удар, окончившийся душераздирающим звуком раздираемого когтями дерева. Якут взвыл и Зверь по ту сторону засова вторил ему. После этого он снова ударил — и я увидел, как в двери образовалась маленькая прореха, а через пару секунд в эту прореху просунулся длинный страшный коготь. При виде его мне стало невероятно жутко, но я каким-то чудом нашёл в себе силы приставить к двери ружьё чуть выше прорехи и выстрелить. Коготь мгновенно исчез, и стало тихо. Я посмотрел в дыру.
Мы ещё живы! Мы оба — я и бедный якут. Скоро четыре. Рассвет приближается.
Итак, два часа назад я отложил в сторону карандаш и некоторое время прислушивался. На улице было сравнительно тихо. Всё ещё свистел ветер, хоть и не так свирепо, как раньше, но самое главное — не было слышно скрипа снега под широкими задними лапами Зверя. Я поднялся, надел шапку и взял ружьё. Мой гость насторожился. Медленно, осторожно подойдя к двери, я взял ружьё на изготовку. Но стоило мне прикоснуться к засову, как дверь сотряс тяжёлый удар, окончившийся душераздирающим звуком раздираемого когтями дерева. Якут взвыл и Зверь по ту сторону засова вторил ему. После этого он снова ударил — и я увидел, как в двери образовалась маленькая прореха, а через пару секунд в эту прореху просунулся длинный страшный коготь. При виде его мне стало невероятно жутко, но я каким-то чудом нашёл в себе силы приставить к двери ружьё чуть выше прорехи и выстрелить. Коготь мгновенно исчез, и стало тихо. Я посмотрел в дыру.
На улице всё ещё горел фонарь, но Зверя нигде не было видно. Я не стал терять времени и, выскочив на улицу, бросился к сараю. Отворил истерзанную когтями дверь, не зажигая света, схватил канистру и влил в бак генератора столько солярки, сколько туда уместилось. Перезапустил машину и побежал назад, к дому. Подбегая к двери, я был наполовину готов увидеть внутри мёртвого якута и Мёртвого Пса, поджидающего меня. Но якут был жив: он стоял у двери и, кажется, собирался запереться. Я втолкнул его внутрь, задвинул засов и обессилено упал на пол. Однако в этот момент в печной трубе послышался какой-то скрежет.
Мы с якутом уставились на печь. Скрежет на секунду затих, после чего раздался грохот, печная дверца вылетела, и внутри, среди пылающих дров, мы увидали Пса, заливающегося своим чудовищным смехом. Похоже, ему не вредили ни пуля, ни огонь. Я снова закричал от ужаса, и этот крик как будто привёл меня в чувство: я схватил рацию, тетрадь, открыл засов и, не переставая кричать, побежал к бане. Слава Богу, у якута хватило ума побежать за мной. Оказавшись в предбаннике, я включил свет, запер входную дверь и забаррикадировал ту, что вела в парную, где стояла печка. С той минуты мы сидим здесь. Мне удалось наладить связь и передать сообщение о том, что в лесу найден сумасшедший якут, не говорящий по-русски, которому требуется медицинская помощь. Вертолёт должен прилететь уже через час. И главное, что успокаивает меня — тот факт, что полчаса назад я слышал стук Зверя по дереву — и доносился он из чащи леса. О том, что тут может оказаться ещё один Мёртвый Пёс, я не хочу даже думать.
Но что же дальше? Как я объясню пилотам, что случилось с дверью и почему я не могу остаться здесь? Но допустим, они увезут меня. Как я смогу жить дальше, зная, что сюда приедут новые люди и подвергнутся опасности повстречаться со Зверем?
Впрочем, кое-что я могу сделать. Эта идея, совершенно безумная, пришла мне ещё в сарае, возле генератора. Сейчас мне снова придётся выйти наружу — на свой безумный страх и риск. Но после всего пережитого этой ночью я не могу этого не сделать.
А теперь я закрою этот дневник — видимо, навсегда. Он превратился в хронику кошмара — и я не хочу продолжать эту хронику. Если всё пойдёт хорошо, уже сегодня я буду в Якутске.
5.V.2001.
Что побуждает меня теперь, спустя три года, снова взять карандаш и раскрыть эту злосчастную тетрадь? Отчасти, всё это время меня глодало чувство незавершённости повествования, но мне не хотелось вспоминать конец, и я откладывал этот день, как мог. Но недавно мне домой провели интернет, и сегодня я наткнулся на новость, от осознания которой теперь готов напиться. Но алкогольную зависимость я уже прошёл, победив её не далее, как в прошлом году. Вместо этого я запишу в свой старый дневник конец той ужасной истории, который, к сожалению, концом вовсе не является.
Итак, за час до прибытия вертолёта я вышел из бани на улицу, не взяв с собой даже ружья, потому что убедился в его полной бесполезности. Решив не тратить время на проверку, ушёл ли Зверь, или ещё ходит где-то поблизости, я направился в сарай. Ночь ещё не отступила, но двор освещал фонарь над крыльцом дома. Я взял в сарае полную канистру солярки, вошёл в дом и полил там всё, что мог. Бросил пустую канистру на пол, поджёг край занавески и быстро вернулся в баню. Через минуту на опушке стало совсем светло от пожара. А ещё через сорок минут послышался рокот лопастей вертолёта.
В пожаре я, разумеется, обвинил якута. Ему от этого явно не станет хуже. Я также сказал, что за истёкший срок разочаровался в профессии лесника, после чего уехал в родной город. С тех пор я работаю здесь учителем математики в школе — всё-таки, первое образование мне пригодилось.
Что же я прочитал сегодня в интернете? Новость, которую мне, судя по всему, суждено было так или иначе узнать. «Все мы помним фильм «Сияние», — говорилось в статье, — где живописно показано, как долгое уединение может сказаться на рассудке человека. К сожалению, сюжет фильма, как и книги, на которой он основан, отнюдь не фантастичен. В конце апреля в одну из психиатрических лечебниц города Якутска поступил пациент, состоявший на должности лесника в республике Саха. За ним был снаряжён вертолёт после того, как он дважды не вышел на связь в назначенные дни. Взорам пилотов предстала ужасная картина: значительно обмороженный лесник сидел на крыше сарая и плакал, потеряв остатки рассудка, а весь снег перед его домом был красным от крови его собаки, которая была зверски растерзана в мелкие клочья. По некоторым признакам пилоты поняли, что несчастную псину задрал огромный медведь-шатун. По словам врачей, лесник имеет мало шансов на возвращение здравого ума и, когда его спрашивают, что случилось с ним в тайге, он снова начинает горько плакать и причитать, что его пёс мёртв».
Дважды не вышел на связь в назначенные дни! Бедняга! Сколько ужасных суток ему пришлось провести в компании Мёртвого Пса!
Мне хватило одной ночи, чтобы навсегда потерять покой. И теперь мне часто снятся последние её минуты перед рассветом. Когда с вертолёта скинули верёвочную лестницу, я, поставив ногу на первую ступеньку, решил в последний раз оглянуться по сторонам. Зачем я только это сделал! Возле самой кромки леса, тускло освещаемый пожаром, стоял Зверь. Он смотрел прямо на меня и покачивал когтистыми руками, словно говорил: «До встречи. Мы ещё увидимся». И он оказался прав. Хоть раз в месяц мне снятся эти горящие злобой зелёные глаза, оскаленная узкая пасть и этот хохот.
О, этот ужасный хохот!
Мы с якутом уставились на печь. Скрежет на секунду затих, после чего раздался грохот, печная дверца вылетела, и внутри, среди пылающих дров, мы увидали Пса, заливающегося своим чудовищным смехом. Похоже, ему не вредили ни пуля, ни огонь. Я снова закричал от ужаса, и этот крик как будто привёл меня в чувство: я схватил рацию, тетрадь, открыл засов и, не переставая кричать, побежал к бане. Слава Богу, у якута хватило ума побежать за мной. Оказавшись в предбаннике, я включил свет, запер входную дверь и забаррикадировал ту, что вела в парную, где стояла печка. С той минуты мы сидим здесь. Мне удалось наладить связь и передать сообщение о том, что в лесу найден сумасшедший якут, не говорящий по-русски, которому требуется медицинская помощь. Вертолёт должен прилететь уже через час. И главное, что успокаивает меня — тот факт, что полчаса назад я слышал стук Зверя по дереву — и доносился он из чащи леса. О том, что тут может оказаться ещё один Мёртвый Пёс, я не хочу даже думать.
Но что же дальше? Как я объясню пилотам, что случилось с дверью и почему я не могу остаться здесь? Но допустим, они увезут меня. Как я смогу жить дальше, зная, что сюда приедут новые люди и подвергнутся опасности повстречаться со Зверем?
Впрочем, кое-что я могу сделать. Эта идея, совершенно безумная, пришла мне ещё в сарае, возле генератора. Сейчас мне снова придётся выйти наружу — на свой безумный страх и риск. Но после всего пережитого этой ночью я не могу этого не сделать.
А теперь я закрою этот дневник — видимо, навсегда. Он превратился в хронику кошмара — и я не хочу продолжать эту хронику. Если всё пойдёт хорошо, уже сегодня я буду в Якутске.
5.V.2001.
Что побуждает меня теперь, спустя три года, снова взять карандаш и раскрыть эту злосчастную тетрадь? Отчасти, всё это время меня глодало чувство незавершённости повествования, но мне не хотелось вспоминать конец, и я откладывал этот день, как мог. Но недавно мне домой провели интернет, и сегодня я наткнулся на новость, от осознания которой теперь готов напиться. Но алкогольную зависимость я уже прошёл, победив её не далее, как в прошлом году. Вместо этого я запишу в свой старый дневник конец той ужасной истории, который, к сожалению, концом вовсе не является.
Итак, за час до прибытия вертолёта я вышел из бани на улицу, не взяв с собой даже ружья, потому что убедился в его полной бесполезности. Решив не тратить время на проверку, ушёл ли Зверь, или ещё ходит где-то поблизости, я направился в сарай. Ночь ещё не отступила, но двор освещал фонарь над крыльцом дома. Я взял в сарае полную канистру солярки, вошёл в дом и полил там всё, что мог. Бросил пустую канистру на пол, поджёг край занавески и быстро вернулся в баню. Через минуту на опушке стало совсем светло от пожара. А ещё через сорок минут послышался рокот лопастей вертолёта.
В пожаре я, разумеется, обвинил якута. Ему от этого явно не станет хуже. Я также сказал, что за истёкший срок разочаровался в профессии лесника, после чего уехал в родной город. С тех пор я работаю здесь учителем математики в школе — всё-таки, первое образование мне пригодилось.
Что же я прочитал сегодня в интернете? Новость, которую мне, судя по всему, суждено было так или иначе узнать. «Все мы помним фильм «Сияние», — говорилось в статье, — где живописно показано, как долгое уединение может сказаться на рассудке человека. К сожалению, сюжет фильма, как и книги, на которой он основан, отнюдь не фантастичен. В конце апреля в одну из психиатрических лечебниц города Якутска поступил пациент, состоявший на должности лесника в республике Саха. За ним был снаряжён вертолёт после того, как он дважды не вышел на связь в назначенные дни. Взорам пилотов предстала ужасная картина: значительно обмороженный лесник сидел на крыше сарая и плакал, потеряв остатки рассудка, а весь снег перед его домом был красным от крови его собаки, которая была зверски растерзана в мелкие клочья. По некоторым признакам пилоты поняли, что несчастную псину задрал огромный медведь-шатун. По словам врачей, лесник имеет мало шансов на возвращение здравого ума и, когда его спрашивают, что случилось с ним в тайге, он снова начинает горько плакать и причитать, что его пёс мёртв».
Дважды не вышел на связь в назначенные дни! Бедняга! Сколько ужасных суток ему пришлось провести в компании Мёртвого Пса!
Мне хватило одной ночи, чтобы навсегда потерять покой. И теперь мне часто снятся последние её минуты перед рассветом. Когда с вертолёта скинули верёвочную лестницу, я, поставив ногу на первую ступеньку, решил в последний раз оглянуться по сторонам. Зачем я только это сделал! Возле самой кромки леса, тускло освещаемый пожаром, стоял Зверь. Он смотрел прямо на меня и покачивал когтистыми руками, словно говорил: «До встречи. Мы ещё увидимся». И он оказался прав. Хоть раз в месяц мне снятся эти горящие злобой зелёные глаза, оскаленная узкая пасть и этот хохот.
О, этот ужасный хохот!