Дрожащими пальцами я пододвинул ближе клавиатуру - компьютер отца загрузил рабочий стол операционной системы и ждал моих действий.
Все началось три месяца назад, когда отец, живший уже долгое время отдельно, перестал отвечать на мои звонки. Спешно приехав, я застал его живым и практически здоровым, но в очень необычном состоянии. Все телефоны были отключены, квартирой, как было видно, он давно не занимался - кругом была разбросана одежда и мусор. Компьютерный стол был завален странными фигурками из бумаги, а на мониторе я увидел открытый трехмерный редактор. Отец самозабвенно творил - на экране вырисовывалась странная модель с множеством углов и граней.
Когда отец обнаружил мое присутствие, узнал он меня не сразу - взгляд его блуждал, было видно, что мысли его были очень далеко. Осунувшееся лицо заросло седой щетиной, местами подпаленной пеплом сигарет. Кожа приобрела характерный серый оттенок.
Все началось три месяца назад, когда отец, живший уже долгое время отдельно, перестал отвечать на мои звонки. Спешно приехав, я застал его живым и практически здоровым, но в очень необычном состоянии. Все телефоны были отключены, квартирой, как было видно, он давно не занимался - кругом была разбросана одежда и мусор. Компьютерный стол был завален странными фигурками из бумаги, а на мониторе я увидел открытый трехмерный редактор. Отец самозабвенно творил - на экране вырисовывалась странная модель с множеством углов и граней.
Когда отец обнаружил мое присутствие, узнал он меня не сразу - взгляд его блуждал, было видно, что мысли его были очень далеко. Осунувшееся лицо заросло седой щетиной, местами подпаленной пеплом сигарет. Кожа приобрела характерный серый оттенок.
Сиплым голосом отец отстраненно отвечал на мои вопросы, из его рассказа я понял только то, что занятия неэвклидовой геометрией позволили ему математически доказать, что мир наш не ограничивается рамками восприятия, доступными человеку и приборам, им созданным. Плоскость нашей реальности - крупица в бесконечном пространстве и проникновение за ее пределы - лишь вопрос мужества и свободы разума. Один из путей отец, по его словам, нашел в особых пересечениях плоскостей, которые, будучи нужным способом ориентированы, станут окном в многомерное пространство.
В тот день отца я покинул с тревожными мыслями - с тех пор, как он перестал преподавать в университете, я с радостью принимал все его научные изыскания - математика была его жизнью. Но нынешнее состояние заботило меня, затворничество никогда не было ему свойственно. Я стал чаще навещать старика, убирался, привозил продукты. Заставал я его либо за расчетами и моделированием, либо спящим на старом хромом диване. А потом он исчез.
Я перевернул всю квартиру - ничего не пропало - документы, деньги, все ценности были на своих местах. Несмотря на позднюю осень, вся теплая одежда отца висела в шкафу, также как и уличная обувь - лежала в ящике. Он просто растворился. Как будто вышел на 5 минут к соседу по лестничной клетке, закрыл предварительно за собой квартиру и не вернулся.
Потом были долгие разговоры с милицией, соседями, дворниками, друзьями и знакомыми отца, тягучие недели ожидания, звонки в больницы и морги, опознания безобразных тел безымянных утопленников, замерзших насмерть нищих и безвестных бродяг. Дело о пропаже человека положили в долгий ящик. Но я не мог это так оставить.
И вот я снова в его ветхой квартире. Освещаемый слабым мерцанием монитора, я собрал отцовские записи я вдруг понял, что сам в них не смогу разобраться - обилие чертежей и формул без каких-либо пояснений не оставляли мне шансов найти ответы, что за сила заставила исчезнуть моего старика. Только одно слово я мог прочитать на многих страницах, буквы выглядели связными, но казались полной бессмыслицей. НЬЯРЛАТОТЕП.
Медленно произнеся его вслух, я ощутил, как неприятный привкус металла пробежал по языку, а волосы на загривке зашевелились. В ту же секунду в темноте чердака, озаряемого фиолетовыми сполохами, безумно сверкнули глазки маленькой мохнатой твари.
В тот день отца я покинул с тревожными мыслями - с тех пор, как он перестал преподавать в университете, я с радостью принимал все его научные изыскания - математика была его жизнью. Но нынешнее состояние заботило меня, затворничество никогда не было ему свойственно. Я стал чаще навещать старика, убирался, привозил продукты. Заставал я его либо за расчетами и моделированием, либо спящим на старом хромом диване. А потом он исчез.
Я перевернул всю квартиру - ничего не пропало - документы, деньги, все ценности были на своих местах. Несмотря на позднюю осень, вся теплая одежда отца висела в шкафу, также как и уличная обувь - лежала в ящике. Он просто растворился. Как будто вышел на 5 минут к соседу по лестничной клетке, закрыл предварительно за собой квартиру и не вернулся.
Потом были долгие разговоры с милицией, соседями, дворниками, друзьями и знакомыми отца, тягучие недели ожидания, звонки в больницы и морги, опознания безобразных тел безымянных утопленников, замерзших насмерть нищих и безвестных бродяг. Дело о пропаже человека положили в долгий ящик. Но я не мог это так оставить.
И вот я снова в его ветхой квартире. Освещаемый слабым мерцанием монитора, я собрал отцовские записи я вдруг понял, что сам в них не смогу разобраться - обилие чертежей и формул без каких-либо пояснений не оставляли мне шансов найти ответы, что за сила заставила исчезнуть моего старика. Только одно слово я мог прочитать на многих страницах, буквы выглядели связными, но казались полной бессмыслицей. НЬЯРЛАТОТЕП.
Медленно произнеся его вслух, я ощутил, как неприятный привкус металла пробежал по языку, а волосы на загривке зашевелились. В ту же секунду в темноте чердака, озаряемого фиолетовыми сполохами, безумно сверкнули глазки маленькой мохнатой твари.
Эстэль