Отличный клуб, особенно летом, когда летняя площадка открыта, можно тусоваться внутри и снаружи. Персонал только очень часто забывает отдать сдачу и принести то, за что заплатили. А, в общем, всё неплохо. Кстати, фейсконтроль Митя молодец, хороший парень. Всегда хорошо встречает клиентов, всегда на позитиве. Только хотелось бы, чтоб контингент был «почище». Постоянный гость.
Не могу восстановить в памяти два момента:
1. Азиата, который вырубил меня на выходе из клуба. Этот пропущенный в солнышко удар и глубокий нокаут. Очень знакомое лицо.
2. Преследовавшую машину, от которой мне удалось оторваться. А теперь вот ещё заметил, что мои кроссовки густо окрашены кровью.
— Извини, брат. — Глупо улыбнулся я и протянул сторожу сотку.
— Во сколько я приехал?
— Часов в пять. А в шесть приехали они. — Сторож показал пальцем на бежавших к нам людей в камуфляжной форме.
Не могу восстановить в памяти два момента:
1. Азиата, который вырубил меня на выходе из клуба. Этот пропущенный в солнышко удар и глубокий нокаут. Очень знакомое лицо.
2. Преследовавшую машину, от которой мне удалось оторваться. А теперь вот ещё заметил, что мои кроссовки густо окрашены кровью.
— Извини, брат. — Глупо улыбнулся я и протянул сторожу сотку.
— Во сколько я приехал?
— Часов в пять. А в шесть приехали они. — Сторож показал пальцем на бежавших к нам людей в камуфляжной форме.
Молния, темнота. Я очнулся в приёмных покоях городской больницы. Затылок в тёплой вязкой жидкости. Ощущение это мне знакомо — рассечённый волосяной покров и густая венозная кровь. Руки в браслетах сведены за спиной. Автоматчик пристально смотрел на меня сверху бесцветными глазами.
— Фамилия, имя, отчество, год и место рождения. — Безучастно прохрипел второй. Я сообщил полные данные одноклассника и сделал вид, что «отрубился».
Одноклассник ранее судим. Пусть пробьют по учётам и на время успокоятся. А вот пальцы мои есть в системе. И фото тоже. Вошёл молодой врач и внимательно осмотрел мою голову. Всем своим видом он демонстрировал, как измучен.
— Его нужно в операционную. Снимите наручники. Можете ждать за дверью.
Медбрат посадил меня на каталку, и мы все вместе поднялись в лифте на второй этаж.
— Откуда у вас рана? — Поинтересовался врач, заполняя журнал.
— Воин ударил автоматом.
Медбрат тёплым влажным тампоном обмыл мне голову, распечатал одноразовый станок и побрил затылок. Затем сделал два укола в плечо и вышел. Я оценивал обстановку. Что мы имеем? Вчера определённо свершилось какое-то похабное действо. Полная амнезия. Кроссовки, выкрашенные кровью. Чужой кровью... Задержание. Я пока не в камере, но операционную охраняют. Будут охранять и палату, если я здесь останусь. К тому времени мою личность уже установят.
Второй этаж. Врач уложил меня на операционный стол и запретил двигаться. Я услышал четыре щелчка, сопровождавшихся жгучей болью в затылке — это был медицинский степлер вместо иглы и нитки. Готово. Что я мог вчера натворить? Как далеко мог завести меня мой антисоциальный настрой? Меня вырубили как отмороженного. Было бы неплохо выбраться отсюда без лишнего бла-бла-бла и шума и разобраться во всём с чувством, с толком, с расстановкой. А пока у меня только тяжёлый сотряс, дикое похмелье. И бычья доза обезболивающего — внутримышечно, которое в купе с вчерашним алкоголем, похоже, даёт обратный эффект. Я ударил врача ребром ладони в область блуждающего нерва — он как-то удивлённо мяукнул и обмяк. Быстро подхватив его, я аккуратно положил тело на кушетку. Извини, друг, через четверть часа будешь как огурец. А пока мне надо уходить. Я открыл окно и осмотрелся. Отличный вид. Повис на карнизе и спрыгнул.
Блин, что за злобный азиат? Если мне не приснилось, падая, я услышал «оясуми насай». Японец! К тому же остроумный. Уж не второй ли кю это был?! И это его отработанное левое колено в солнечное сплетение... Предположение, что это был именно мой добрый друг переросло в уверенность. Я познакомился с ним на Окинаве, в подпольном казино Наха, где он работал вышибалой. Потом я увидел его на тренировках. Низкорослый, коренастый, как большинство окинавцев, второй кю был смелым бойцом. Дед его был карателем. Во время капитуляции их отряды штыками и мечами рубили головы мирным японцам, не желающим совершить самоубийство во славу императора. На Окинаве после высадки американского десанта в часы тяжёлых рукопашных боёв тысячи островитян прыгали со скал, взрывали себя гранатами и вспарывали животы. Женщины, не способные сами умертвить своих детей, менялись ими с соседками и убивали их и себя. Обо всём этом рассказывал мне второй кю в минуты, когда мы безудержно заливались японским виски. Мы сошлись характерами и проводили много времени вне тренировочного зала. Он поведал мне, что работал на местного теневого аля-якудза — по ночам вывозил дизельное топливо с американской военной базы на мини завод, разбавлял и реализовывал его по договорной цене местным предпринимателям. Но зачем он здесь? И почему был вчера в клубе? Эти вопросы не давали мне покоя всю дорогу, пока я ехал на рейсовом автобусе в соседний городишко к человеку, которому доверял и который гарантированно оставался вне контекста вчерашних событий.
Костыль, человек, умеющий продать что угодно кому угодно, мой старый знакомый. У него я мог немного отдышаться и дать событиям пройти своим чередом без моего прямого участия. Автобус беспрепятственно прошёл все пункты ДПС и через четыре часа доставил меня в N-ск. Выйдя на автовокзале, я зашёл в туалет и только там, взглянув в зеркало, обнаружил, насколько дико выглядел. Небритое помятое лицо. Глаза, излучающие обратную сторону вчерашних удовольствий. Вне конкуренции был обритый, щедро смазанный зелёнкой затылок, кожа, стянутая железными скобами, как у мертвеца, оживлённого гальваническими токами. Такой вид как магнитом притянул бы первого же патрульного на моём пути. Я умыл лицо и вытер кроссовки. Нафиг, следующий участок пути только на такси.
В десять вечера я уже величественно восседал на троне (так Костыль называл унитаз) с ноутбуком на коленях и бороздил виртуальные пространства. Никаких новостей об убийствах или серьёзных потасовках. Подключил вещание MTV — какой-то нарколог объяснял причины зависимости детей Оззи Осборна от марихуаны: «Когда в период депрессии вы под кайфом все проблемы и страхи отступают...»
Бог мой, что за ерунда! Курни травы в период депрессии, безумец, и я посмотрю, как отступят твои страхи! Нафиг траву! Невольно вспомнилась очень драматичная история в бытность мою студентом, когда я, словив животную измену, под шквал аплодисментов бежал с лекции.
Обстановка в квартире Костыля являла собой протест против самого понятия гедонизма. Три пустых комнаты в хрущёвской пятиэтажке. В квартире были надувная кровать, универсальный тренажёр, судя по надписи, разработанный самим Джеки Чаном, кухонный стол, холодильник и электроплита. Больше ничего. Только кухня была похожа на химическую лабораторию с полками, таившими в себе огромное количество всевозможных стеклянных палочек и трубок, пластиковые шланги, шприцы, колбы и воронки, мерные стаканчики и весы. Костя умел синтезировать то, что нужно бомбистам и торчкам. Он знал всё о галлюциногенах, ядах, различных пороховых смесях, коктейлях Молотова и напалмах. По этой причине я был первым посторонним человеком, когда-либо переступавшим порог костылевой лаборатории.
Пройдя на так называемую кухню, я не сразу приметил так называемое «подобие столешницы», а точнее, ярко-красную полосу по бокам от которой виднелись крупные и средние по размерам капли. Это кровь? Цветом очень схожа с той, что была на моей правой кроссовке. Послышались спешные шаги. Кто-то очень бегло шёл к арке, поскольку кухня без двери — вместо неё Египетские хоромы. Костыль был немного полноватым малым, как всегда в старых шортах с горчично-жёлтым пятном под правым карманом. Его ошалевший взгляд, переполненный испугом меня самого нехило так напугал и напряг. В вытянутых руках я заметил мусорный мешок чёрного цвета.
— Я боялся тебе звонить, а то вдруг вычислят! — Он боязливо посмотрел в сторону окна, и сразу становилось понятно, об уборке можно забыть. Сто лет всё как немытое, заросло в грязи да в пыли. — Нам нужно избавляться от него!
— От кого? — Едва слышно произнеслось мной. Дело принимало странный оборот.
— Тот узкоглазый — он мёртв! — Чуть ли не срываясь на крик, я видел фиолетовые круги под глазами, такая тонкая кожа. Костыль выглядел обеспокоенным и напуганным не меньше моего. — Ты что вчера наделал?! — Ещё немного и он потеряет самообладание.
Ничего не помню — хоть убей. Что за азиат? О каком именно азиате идёт речь? О том самом? Откуда кровь на моих кроссовках? Чья она? Немного поморгав и тупо уставившись на друга, меня чуть качнуло назад, как во время шторма. Странное чувство поднималось тёплой волной вверх, ком встрявший в горле не давал издать и звука. То ли тошнит, то ли сам понять не могу. Пошатнувшись, ухватился рукой за кухонный стол, сам не поняв, как ноги обмякли и стали ватными. Я растёкся, держась одной рукой за край стола. Пакет в руках парня медленно опускался вниз. В последний момент до меня так и не доходило, что два сделанных укола, были далеко неслучайны.
— Прости, но ты слишком много знаешь. — Хладнокровно произносится Костылём, ни один мускул не дрогнул на лице. Расплывчатая тучная фигура подходила всё ближе, глаза медленно закрывались, пока сознание не затерялось в фракталах.
— Фамилия, имя, отчество, год и место рождения. — Безучастно прохрипел второй. Я сообщил полные данные одноклассника и сделал вид, что «отрубился».
Одноклассник ранее судим. Пусть пробьют по учётам и на время успокоятся. А вот пальцы мои есть в системе. И фото тоже. Вошёл молодой врач и внимательно осмотрел мою голову. Всем своим видом он демонстрировал, как измучен.
— Его нужно в операционную. Снимите наручники. Можете ждать за дверью.
Медбрат посадил меня на каталку, и мы все вместе поднялись в лифте на второй этаж.
— Откуда у вас рана? — Поинтересовался врач, заполняя журнал.
— Воин ударил автоматом.
Медбрат тёплым влажным тампоном обмыл мне голову, распечатал одноразовый станок и побрил затылок. Затем сделал два укола в плечо и вышел. Я оценивал обстановку. Что мы имеем? Вчера определённо свершилось какое-то похабное действо. Полная амнезия. Кроссовки, выкрашенные кровью. Чужой кровью... Задержание. Я пока не в камере, но операционную охраняют. Будут охранять и палату, если я здесь останусь. К тому времени мою личность уже установят.
Второй этаж. Врач уложил меня на операционный стол и запретил двигаться. Я услышал четыре щелчка, сопровождавшихся жгучей болью в затылке — это был медицинский степлер вместо иглы и нитки. Готово. Что я мог вчера натворить? Как далеко мог завести меня мой антисоциальный настрой? Меня вырубили как отмороженного. Было бы неплохо выбраться отсюда без лишнего бла-бла-бла и шума и разобраться во всём с чувством, с толком, с расстановкой. А пока у меня только тяжёлый сотряс, дикое похмелье. И бычья доза обезболивающего — внутримышечно, которое в купе с вчерашним алкоголем, похоже, даёт обратный эффект. Я ударил врача ребром ладони в область блуждающего нерва — он как-то удивлённо мяукнул и обмяк. Быстро подхватив его, я аккуратно положил тело на кушетку. Извини, друг, через четверть часа будешь как огурец. А пока мне надо уходить. Я открыл окно и осмотрелся. Отличный вид. Повис на карнизе и спрыгнул.
Блин, что за злобный азиат? Если мне не приснилось, падая, я услышал «оясуми насай». Японец! К тому же остроумный. Уж не второй ли кю это был?! И это его отработанное левое колено в солнечное сплетение... Предположение, что это был именно мой добрый друг переросло в уверенность. Я познакомился с ним на Окинаве, в подпольном казино Наха, где он работал вышибалой. Потом я увидел его на тренировках. Низкорослый, коренастый, как большинство окинавцев, второй кю был смелым бойцом. Дед его был карателем. Во время капитуляции их отряды штыками и мечами рубили головы мирным японцам, не желающим совершить самоубийство во славу императора. На Окинаве после высадки американского десанта в часы тяжёлых рукопашных боёв тысячи островитян прыгали со скал, взрывали себя гранатами и вспарывали животы. Женщины, не способные сами умертвить своих детей, менялись ими с соседками и убивали их и себя. Обо всём этом рассказывал мне второй кю в минуты, когда мы безудержно заливались японским виски. Мы сошлись характерами и проводили много времени вне тренировочного зала. Он поведал мне, что работал на местного теневого аля-якудза — по ночам вывозил дизельное топливо с американской военной базы на мини завод, разбавлял и реализовывал его по договорной цене местным предпринимателям. Но зачем он здесь? И почему был вчера в клубе? Эти вопросы не давали мне покоя всю дорогу, пока я ехал на рейсовом автобусе в соседний городишко к человеку, которому доверял и который гарантированно оставался вне контекста вчерашних событий.
Костыль, человек, умеющий продать что угодно кому угодно, мой старый знакомый. У него я мог немного отдышаться и дать событиям пройти своим чередом без моего прямого участия. Автобус беспрепятственно прошёл все пункты ДПС и через четыре часа доставил меня в N-ск. Выйдя на автовокзале, я зашёл в туалет и только там, взглянув в зеркало, обнаружил, насколько дико выглядел. Небритое помятое лицо. Глаза, излучающие обратную сторону вчерашних удовольствий. Вне конкуренции был обритый, щедро смазанный зелёнкой затылок, кожа, стянутая железными скобами, как у мертвеца, оживлённого гальваническими токами. Такой вид как магнитом притянул бы первого же патрульного на моём пути. Я умыл лицо и вытер кроссовки. Нафиг, следующий участок пути только на такси.
В десять вечера я уже величественно восседал на троне (так Костыль называл унитаз) с ноутбуком на коленях и бороздил виртуальные пространства. Никаких новостей об убийствах или серьёзных потасовках. Подключил вещание MTV — какой-то нарколог объяснял причины зависимости детей Оззи Осборна от марихуаны: «Когда в период депрессии вы под кайфом все проблемы и страхи отступают...»
Бог мой, что за ерунда! Курни травы в период депрессии, безумец, и я посмотрю, как отступят твои страхи! Нафиг траву! Невольно вспомнилась очень драматичная история в бытность мою студентом, когда я, словив животную измену, под шквал аплодисментов бежал с лекции.
Обстановка в квартире Костыля являла собой протест против самого понятия гедонизма. Три пустых комнаты в хрущёвской пятиэтажке. В квартире были надувная кровать, универсальный тренажёр, судя по надписи, разработанный самим Джеки Чаном, кухонный стол, холодильник и электроплита. Больше ничего. Только кухня была похожа на химическую лабораторию с полками, таившими в себе огромное количество всевозможных стеклянных палочек и трубок, пластиковые шланги, шприцы, колбы и воронки, мерные стаканчики и весы. Костя умел синтезировать то, что нужно бомбистам и торчкам. Он знал всё о галлюциногенах, ядах, различных пороховых смесях, коктейлях Молотова и напалмах. По этой причине я был первым посторонним человеком, когда-либо переступавшим порог костылевой лаборатории.
Пройдя на так называемую кухню, я не сразу приметил так называемое «подобие столешницы», а точнее, ярко-красную полосу по бокам от которой виднелись крупные и средние по размерам капли. Это кровь? Цветом очень схожа с той, что была на моей правой кроссовке. Послышались спешные шаги. Кто-то очень бегло шёл к арке, поскольку кухня без двери — вместо неё Египетские хоромы. Костыль был немного полноватым малым, как всегда в старых шортах с горчично-жёлтым пятном под правым карманом. Его ошалевший взгляд, переполненный испугом меня самого нехило так напугал и напряг. В вытянутых руках я заметил мусорный мешок чёрного цвета.
— Я боялся тебе звонить, а то вдруг вычислят! — Он боязливо посмотрел в сторону окна, и сразу становилось понятно, об уборке можно забыть. Сто лет всё как немытое, заросло в грязи да в пыли. — Нам нужно избавляться от него!
— От кого? — Едва слышно произнеслось мной. Дело принимало странный оборот.
— Тот узкоглазый — он мёртв! — Чуть ли не срываясь на крик, я видел фиолетовые круги под глазами, такая тонкая кожа. Костыль выглядел обеспокоенным и напуганным не меньше моего. — Ты что вчера наделал?! — Ещё немного и он потеряет самообладание.
Ничего не помню — хоть убей. Что за азиат? О каком именно азиате идёт речь? О том самом? Откуда кровь на моих кроссовках? Чья она? Немного поморгав и тупо уставившись на друга, меня чуть качнуло назад, как во время шторма. Странное чувство поднималось тёплой волной вверх, ком встрявший в горле не давал издать и звука. То ли тошнит, то ли сам понять не могу. Пошатнувшись, ухватился рукой за кухонный стол, сам не поняв, как ноги обмякли и стали ватными. Я растёкся, держась одной рукой за край стола. Пакет в руках парня медленно опускался вниз. В последний момент до меня так и не доходило, что два сделанных укола, были далеко неслучайны.
— Прости, но ты слишком много знаешь. — Хладнокровно произносится Костылём, ни один мускул не дрогнул на лице. Расплывчатая тучная фигура подходила всё ближе, глаза медленно закрывались, пока сознание не затерялось в фракталах.