Страшные истории и мистические истории

Сколько я здесь лежу? Какая эта река? Эти вопросы первыми пришли мне в голову. Я попытался вспомнить вчерашний день и... не мог. Я даже не помнил как меня зовут. В карманах не оказалось никаких документов. Многие наверное слышали про людей, которых иногда находят рядом с железнодорожной станцией (но не обязательно). Они ничего о себе не помнят, хотя при этом не похожи на алкоголиков, хорошо одеты и т.д. Вот-вот, я был один из них. Я не знал как меня зовут, есть ли у меня семья и сколько мне лет, я ничего не знал об этом мире. Я был новорождённым. Хотя нет, я умел говорить. Я помнил не только слова, но и названия предметов, а так же то, для чего они нужны и как ими пользоваться. У новорождённого есть мать, которая о нём заботиться - у меня не было никого.
"Как странно... Если бы под кроватью лежала скрипка, в этом ещё был бы какой-то смысл, - подумал я с горьким юмором, - но рваный зонт"...
Узкая скрипучая кровать никак не хотела выпускать меня из своих объятий, наконец я встал и, чувствуя в ногах и во всё теле некоторую слабость и тошноту, пошёл вдоль берега по песку, попросту говоря, куда глядят глаза, в надежде натолкнуться на что-то или кого-то, кто хоть немного приоткроет мне завесу тайны.
Сколько я прошёл километр, два? Казалось, прибрежной полосе песка не было конца... Тогда я пошёл в обратную сторону и снова такой же ровный берег, чайки и накатывающие на него волны...
Тогда я пошёл туда, где стояли сосны, они так же тянулись пограничной полосой вдоль песчаного пляжа и тут мне повезло больше: я увидел старуху и маленькую девочку, которые что-то собирали в мешок.
- Бабушка, какая это река?
Бабка прошамкала что-то неразборчивое, не поднимая головы замотанной платком... Мгла... Колка, а может Волга?.. Я так и не смог разобрать.
- А в город дорога есть?
Старуха махнула рукой куда-то в чащу леса. Я понял, что от неё больше ничего не добьёшься и пошёл сам, тем более я уже приметил тропинку среди деревьев.
Из далека город казался небольшим, уместившимся между двух пологих холмов, с одной стороны его теснил хвойный лес, с другой берег бухты и нагромождение скал. На синем придорожном указателе было написано: г.Волчий.
Я шёл в наступающих сумерках по улице и у меня было странное ощущение, что я ходил по ней много раз. Я знал каждый перекрёсток, поворот и даже выбоины в камнях. Сейчас за поворотом должен быть сквер с фонтаном (и он там был), потом памятник какому-то человеку в кафтане и сапогах (тоже был). Память разворачивалась как рулон бумаги: я знал, что будет за ближайшим поворотом, но не знал, что за следующим. Не знал куда я иду, тем не менее, ноги уверенно вели в заданную точку, и точкой этой оказался дом в четыре этажа на углу улицы.
А если ещё точнее, то квартира №8 на третьем этаже.
Хочу здесь заметить, что пока я шёл, ничего странного я не заметил, разве что людей в городе было мало. Я их видел только издали: то тут, то там кто-то переходил дорогу или входил в подъезд дома. И ещё одна деталь: машины почти отсутствовали, лишь несколько стояло припаркованных как попало. В какой-то момент я оказался между двух зеркальных витрин, близко расположенных магазинов, в своеобразном длинном лабиринте из зеркал и вот тут, в конце этого тоннеля мелькнула на мгновенье другая жизнь, там светило солнце, проехал трамвай, выставив ярко-красный бок, я даже слышал как он прозвенел, шло множество людей в яркой, летней одежде... Всё это быстро промелькнуло передо мной, словно я сидел на дне глубокого колодца, и закрылось. Озадаченный, потоптавшись несколько минут на месте, я решил, что всё это мне показалось от перенапряжения нервной системы и... в тоже время, в глубине души было убеждение, что если бы я туда вошёл меня, ждала бы другая, кажется, уже третья по счёту жизнь.

Дверь открыла женщина, маленькая, средних лет, в очках, и сразу ушла вглубь квартиры, едва взглянув на меня. В одной руке она держала книгу, которую читала на ходу, а в другой надкусанное яблоко. Я успел заметить, что на ней были потёртые шорты и чёрная футболка с надписью Ава. Женщина была мне до боли знакома.
Движения, походка, хвостик светлых волос, стянутый сзади резинкой, каким-то образом, я даже знал все интимные подробности её тела, и даже больше, не преувеличивая, могу сказать, что сильно любил её.
Я прошёл за ней и остановился в дверях комнаты, наблюдая как она забралась на тахту, уселась там поудобнее в круге света от зелёного торшера, накрыла себя пледом и продолжила чтение. Кажется, эту сцену я видел тысячу раз.
Потом она подняла голову, поправила очки, взглянула на меня, и сказала: "Суп там на плите, рыбный, в кастрюльке... наверное ещё не остыл. А когда завтра утром пойдёшь в школу, зайди к директору, надо как-то решить этот вопрос... ты же знаешь наше положение".
Я прошёл на кухню, где нашёл алюминиевую кастрюльку обёрнутую вафельным полотенцем и с жадностью съел её содержимое. Пока я ел, думал: это моя жена, тут нет сомнений, но почему я, взрослый человек, должен идти в школу?.. Может я там работаю? Всё это походило на разгадывание кроссворда.
Я обошёл довольно убогую квартирку, состоящую из двух маленьких комнат, заполненных рассохшейся мебелью. В каждой на полу лежало по вытертой ковровой дорожке малинового цвета. Ничего нового мне это не сообщило, наоборот, кое-что я мог бы и добавить, например, под диваном, в пыли, рядом с мышеловкой, лежал грецкий орех и катушка синих ниток, а дверь в шкаф закрывалась на тряпочку.
На шатком столике, я обнаружил стопку школьных тетрадей, на обложках, которых стоял фиолетовый штамп: Школа №1 г.Волчий.
"Значит всё-таки учитель... Ну что ж, лучше быть учителем в школе, чем посмешищем для врачей в психушке. Вот только как и чему я теперь смогу учить?"
К этому моменту я стал с осторожной надеждой относиться к своему положению. Кое-что я рассчитывал узнать методом логических умозаключений (узнал же жену!), а там, как знать, может и память вернётся ко мне хотя бы частично.
Всё это я обдумывал пока ходил в одиночестве по комнате из угла в угол. Половые доски вели со мной такой разговор: когда я шёл от двери к окну, они скрипели: "Жесть... жесть... жесть"...
Когда от окна к двери: "Всё путём... всё путём"...
То что я видел сегодня и особенно здесь, в квартире, эта женщина, всё было не просто мне родное - всё было частью меня самого, только какой-то невидимой (до этого) частью. Ну вот, если вы не видите свою спину, она же не становится от этого чужой.
Мы спали с женой на тахте, укрытые одеялом и сверху ещё пледом: стояла ранняя осень и в квартире было прохладно. Я ещё с вечера хотел ей рассказать про то, что со мной что-то произошло что-то случилось с памятью, но передумал, точнее отложил, чтобы не расстраивать. Сейчас она спала, уткнувшись мне в подмышку, и в темноте я слышал её ровное дыхание. Я догадывался, что наша бедность, а по сути нищета, как-то связаны с этим директором, к которому я должен был идти".
Утро выдалось сырым, блеклым и холодным, в общем, обычное осеннее утро северных широт, с низким небом над головой и редкими прохожими на улице.
В ванной, я впервые внимательно осмотрел себя в зеркало: высокий мужчина с тёмными, тронутыми сединой волосами, прямым носом и волевым подбородком, вот только глаза как у побитой собаки. В шкафу я нашёл, как уже понятно, знакомую, "свою" одежду, облачился в длинный чёрный плащ, а-ля Мефистофель, поднял воротник и присел в таком виде на край тахты рядом со спящей женой. Мне не хотелось её будить, и я просто смотрел на её руку и светлый локон волос, лежащий поверх одеяла. Какое-то неясное беспокойство, тревога и тоска охватили меня... я просидел так минут 10 не в силах уйти. Наконец поднялся и на цыпочках, вышел из квартиры.
Ещё с вечера я знал, что без труда найду дом директора, что ноги как и вчера приведут меня в нужное место и действительно, пройдя рощицу рано облетевших тополей, я оказался перед пустырём, ровным как обеденный стол и покрытым пожухлой желтой травой. В центре пустыря стояло несколько двухэтажных домиков. Из далека казалось, что они медленно плывут по волнам этой травяной реки. Домики, когда-то жёлтые были плохо перекрашены в зелёный цвет. Уверенно направившись к крайнему, я вошёл в подъезд и на первом этаже толкнул правую дверь с цифрой 3. Она была незаперта.
По натуре я спокойный и неконфликтный человек, но здесь меня взяла злость на этого кровопийцу. Узкая прихожая меня никак не задержала, я решительно прошёл в квартиру и остановился несколько растерянный. Большая комната, она же и единственная, была завалена всяким хламом вроде обрезков ткани, какой-то фурнитуры, но больше всего там было меховых кроличьих шкурок коричневого цвета.
Часть всего этого добра в беспорядке лежала на диване, часть валялось на полу.
"Шапки он, что ли шьёт?" - мелькнула мысль.
В комнате никого не было, в углу, у окна стоял на тумбочке прикрытый салфеткой, старый ламповый телевизор.
"Похоже, директор живёт ещё хуже нас", - присвистнул я.
В этот момент из туалета под звуки смывного бачка, вышел крайне невзрачный рыжеватый мужичок: маленький, лысый в таких толстых очках, что про него можно было смело сказать - безглазый. На нём болтались линялая майка и такие же шаровары, резинкой, которых он несколько раз звучно хлопнул себя по животу.
"Руки не подам, - с неприязнью решил я, - наверняка он их не помыл".
Но мужик и не собирался протягивать мне руку, вместо этого он продолжал стучать по пузу резинкой, стоя от меня на безопасном расстоянии. Всё ещё горя праведным гневом и, вместе с тем, немного сомневаясь туда ли я попал, я заявил: "Ты знаешь зачем я пришёл?"
Мужик осклабился:
- За бабками.
- Давай, где они?
Он продолжал стоять передо мной, не двигаясь и всё так же нагло скалясь. Тут я не выдержал и протянул руки, чтобы схватить негодяя за горло и в этот момент почувствовал что-то неладное: словно рябь прошла по воде, и мужик, и вся его постылая комната стали искажаться как в кривом зеркале, а потом свернулись и утекли в какую-то точку, как вода утекает из раковины. А вместо этого появились незнакомые светлые стены и высокий потолок... ещё через секунду я увидел, что лежу в больничной палате под капельницей и большую часть моего тела покрывают бинты. Какое-то время я таращился в пространство и сжимал кулаки, не понимая куда делся этот тип и что всё это значит...
Память вернулась ко мне, увы, вместе с невыносимой болью от ожогов так же внезапно, как рассыпался в прах, этот странный мир. Я вдруг осознал, что мне только 22 года и я очень хочу жить.
Позже, мне рассказали, что после поражения атмосферным электричеством, а попросту говоря, молнией, я неделю пролежал в реанимации без сознания. Добрые люди подобрали меня тогда на просёлочной дороге и привезли в больницу, дай им Бог здоровья.