Уже 5 лет я работаю в сфере науки. Я изучаю сны. Мы все воспринимаем сны как должное, как ничего не значащие картинки, выдаваемые нашим уставшим мозгом. Но так ли это на самом деле? Если честно, даже я не могу ответить на этот вопрос, потому что люди до сих пор слишком мало знают о природе сновидений.
Впервые этот вопрос заинтересовал меня еще в детстве, когда мне было восемь. Практически каждую ночь я видела одно и то же — плачущую женщину. В первый раз от увиденного я даже не смогла закричать, чтобы позвать хоть кого-то из взрослых. Все происходило словно наяву — моя комната, в которой из источников света только бьющий в окно белесый свет луны, и я как обычно лежу на своей кровати в полудреме. Затем в коридоре раздаются тяжёлые шаги, и первая мысль в моём засыпающем мозгу — кто-то из родителей ещё не отойдя ото сна бредет в туалет. Но шаги неожиданно замирают напротив моей двери.
Я слышу как ручка моей двери несколько раз дергается, а затем резко проворачивается полностью, и дверь, оглушительным скрипом разрезав звенящую тишину, распахивается. А затем все снова замирает.
Впервые этот вопрос заинтересовал меня еще в детстве, когда мне было восемь. Практически каждую ночь я видела одно и то же — плачущую женщину. В первый раз от увиденного я даже не смогла закричать, чтобы позвать хоть кого-то из взрослых. Все происходило словно наяву — моя комната, в которой из источников света только бьющий в окно белесый свет луны, и я как обычно лежу на своей кровати в полудреме. Затем в коридоре раздаются тяжёлые шаги, и первая мысль в моём засыпающем мозгу — кто-то из родителей ещё не отойдя ото сна бредет в туалет. Но шаги неожиданно замирают напротив моей двери.
Я слышу как ручка моей двери несколько раз дергается, а затем резко проворачивается полностью, и дверь, оглушительным скрипом разрезав звенящую тишину, распахивается. А затем все снова замирает.
Секунда, две. И я почему-то напрягаюсь всем телом, не в силах посмотреть в дверной проем. Я больше не чувствую нежной неги, пеленой обволакивающей мой мозг. Голова абсолютно чиста, ведь страх отрезвляет... или мне просто так кажется, ведь это кошмар... всего лишь кошмар, детский кошмар, что мне снится!
Даже сейчас, спустя годы, когда я вспоминаю это, сердце начинает биться чаще и по спине бежит холодок. Но это ещё не конец. Тишина длится недолго. Тяжелые, неуклюжие шаги возобновляются. Они в моей комнате, они приближаются ко мне, и я всем телом ощущаю чужое присутствие, но до сих пор не осмеливаюсь открыть глаза. Только когда чужая рука заботливо поправляет на мне одеяло, глаза невольно распахиваются, и я вижу... её.
Несмотря на слабое освещение, мне удаётся хорошо разглядеть эту старую женщину. Её одежда, волосы и даже кожа — все какое-то тёмное, серое и неестественное. Все её лицо отмечено морщинами — они залегли под тёмными, ввалившимися глазами, они спускаются от крыльев горбатого носа прямиком к опущенным уголкам дрожащих губ, они разбегаются от уголков глаз и залегают между бровями. Волосы её всклокоченные, седые, такие же темно-серые как и вся она, собраны в небрежный пучок на затылке. Одета она в лохмотья, прикрытые накинутой на плечи шалью. И все в ней темное, словно бесцветное, кроме единственной детали — кожа над левой бровью и чуть ниже глаза будто разъедена и пятнами обножает красную, кровавую плоть... этот образ я помню до сих пор, я все ещё могу видеть эту женщину, когда закрываю глаза, но теперь она навсегда исчезла из моих кошмаров.
Но вот мне снова восемь, и я от страха сильнее вжимаюсь в подушку и зажмуриваю глаза. Старуха, сгорбившись, ещё несколько секунд всматривается в моё лицо, а внутри меня все словно застыло от страха. В такие моменты все чувства обостряются, и сквозь стук собственного сердца, закладывающего уши, я могу слышать как она разворачивается и садится на край моей кровати. Пружины скрипят, и матрас продавливается под её весом. А затем воздух разрезает уродливый звук — она начинает плакать, но плачь её больше напоминает завывание, в такт которого она мерно раскачиваеся телом. Прежде, чем вжаться в кровать ещё сильнее, я на миг открываю глаза. Её лицо исказилось в ужасающей гримасе, а беззубый рот выглядит словно чёрная дыра.
Она сидит, раскачивается и плачет, плачет, плачет, перекрывая своим воем звук крови в моей голове, и мне кажется, что совсем скоро я сойду с ума... В конце концов, я начинаю плакать, подбородок безвольно трясётся и в попытке успокоить его, мне кажется, я начинаю издавать ещё более громкие звуки, но успокоиться больше не могу.
Но внезапно все вокруг меня затихает. Некоторое время я боюсь даже пошевелиться, мне кажется, что эта старуха все ещё сидит здесь, на моей кровати, и я даже могу чувствовать холодный, могильный запах, исходящий от неё, но когда я несмело открываю глаза, то в комнате больше никого нет.
Я резко вскакиваю и бегу в родительскую комнату. Когда я запрыгиваю к ним на кровать, слезы почему-то начинают лить с двойной силой. Родители просыпаются и зажигаю свет в торшере рядом с кроватью.
— Там женщина... Она сидела на моей кровати и плакала.
Отец странно посмотрел на меня и вышел из комнаты. Когда он вернулся, то сказал:
— Там никого нет, она, наверное, просто тебе приснилась.
— Это всего-лишь ночной кошмар. Успокойся, тебе нечего бояться, — сказала мама.
Впоследствие эта фраза стала мне совершенно привычной, ведь плачущая женщина приходила ко мне ни раз. От неё не спасало ничто: когда родители оставляли зажженым ночник в моей комнате, с приходом старухи он гас; она приходила, даже когда я оставалась спать с родителями, но те упорно говорили, что не слышали никакого плача. Меня даже водили к психологу, который продолжал вдалбливать в мой мозг идею о том, что это всего-лишь сон, искажённая моим мозгом реальность и проэкция моих страхов. После этого я перестала говорить о плачущей женщине, но мне по-прежнему было страшно. Я знала, что она не причинит мне вреда, что она всегда приходит и просто плачет, сидя на моей кровати, но лишь услышав тяжёлые шаги в коридоре, все моё существо начинало вопить об опасности, потому что одно её существование нагоняло на меня жуть, а её присутствие, запах и вой будили во мне какой-то звериный страх. Она была не просто кашмаром, она была чем-то иным, состояла из чего-то иного. Словно мы были в одном помещении, но в то же время запредельно далеко друг от друга. Она не была моим кошмаром, она была призраком.
Но когда тебе раз за разом внушают одно и то же, то в один момент ты начинаешь верить их словам. Так случилось и со мной. Эта женщина больше не приходила ко мне с тех пор, как мне исполнилось десять, но желание разобраться в том, почему сны могут быть такими реалистичными и почему некоторые из них повторяются, не покидало меня. И я начала заниматься их исследованием.
Но все изменилось неделю назад. Ко мне обратилась женщина с просьбой помочь её дочери справиться с кошмарами. На приёме девочка сказала, что уже месяц практически каждую ночь видит старую женщину, которая плачет. Я чувствовала себя ужасно, когда говорила девочке о том, что это просто сонный паралич, во время которого мозг выдаёт очень реалистичные галлюцинации и с возрастом все это пройдёт. Потому что подсознательно я уже знала, что это не сонный паралич и что все это можно объяснить по-другому.
После того как девочка покинула кабинет, я лихорадочно отыскала адрес проживания своей клиентки — перед приемом ее маме должны были дать специальную карточку для заполнения, где был прописан этот пункт. Она жила в том самом доме, где когда-то жила я. Этот небольшой деревянный дом находился на самой окраине города, поэтому, когда папе предложили хорошую должность на другом его конце, то мы продали дом и купили квартиру в другом районе. Тогда мне было 15.
Спустя несколько дней после этого мне все же удалось найти информацию об этом доме в городском архиве. Запись была короткой и гласила, что до нас этим домом владел некий мужчина, получивший его в наследство от своей скончавшейся тети за неимением других наследников. Тётя его, которую звали Лидия, умерла в этом доме в возрасте 68 лет от остановки сердца. Около 10 лет дом пустовал, а затем наследничек продал его нашей семье.
Об этой Лидии я нашла лишь короткие сведения, гласившие, что ещё в достаточно молодом возрасте она потеряла ребёнка — её 9-летняя дочь умерла от воспаления лёгких. Через несколько лет она потеряла мужа в последний год войны, и все остальные годы до самой смерти провела в одиночестве. Но даже этого мне хватило, чтобы сделать вывод — призраки существуют. И теперь я чётко в этом уверена и никому не позволю снова внушить мне обратное.
Даже сейчас, спустя годы, когда я вспоминаю это, сердце начинает биться чаще и по спине бежит холодок. Но это ещё не конец. Тишина длится недолго. Тяжелые, неуклюжие шаги возобновляются. Они в моей комнате, они приближаются ко мне, и я всем телом ощущаю чужое присутствие, но до сих пор не осмеливаюсь открыть глаза. Только когда чужая рука заботливо поправляет на мне одеяло, глаза невольно распахиваются, и я вижу... её.
Несмотря на слабое освещение, мне удаётся хорошо разглядеть эту старую женщину. Её одежда, волосы и даже кожа — все какое-то тёмное, серое и неестественное. Все её лицо отмечено морщинами — они залегли под тёмными, ввалившимися глазами, они спускаются от крыльев горбатого носа прямиком к опущенным уголкам дрожащих губ, они разбегаются от уголков глаз и залегают между бровями. Волосы её всклокоченные, седые, такие же темно-серые как и вся она, собраны в небрежный пучок на затылке. Одета она в лохмотья, прикрытые накинутой на плечи шалью. И все в ней темное, словно бесцветное, кроме единственной детали — кожа над левой бровью и чуть ниже глаза будто разъедена и пятнами обножает красную, кровавую плоть... этот образ я помню до сих пор, я все ещё могу видеть эту женщину, когда закрываю глаза, но теперь она навсегда исчезла из моих кошмаров.
Но вот мне снова восемь, и я от страха сильнее вжимаюсь в подушку и зажмуриваю глаза. Старуха, сгорбившись, ещё несколько секунд всматривается в моё лицо, а внутри меня все словно застыло от страха. В такие моменты все чувства обостряются, и сквозь стук собственного сердца, закладывающего уши, я могу слышать как она разворачивается и садится на край моей кровати. Пружины скрипят, и матрас продавливается под её весом. А затем воздух разрезает уродливый звук — она начинает плакать, но плачь её больше напоминает завывание, в такт которого она мерно раскачиваеся телом. Прежде, чем вжаться в кровать ещё сильнее, я на миг открываю глаза. Её лицо исказилось в ужасающей гримасе, а беззубый рот выглядит словно чёрная дыра.
Она сидит, раскачивается и плачет, плачет, плачет, перекрывая своим воем звук крови в моей голове, и мне кажется, что совсем скоро я сойду с ума... В конце концов, я начинаю плакать, подбородок безвольно трясётся и в попытке успокоить его, мне кажется, я начинаю издавать ещё более громкие звуки, но успокоиться больше не могу.
Но внезапно все вокруг меня затихает. Некоторое время я боюсь даже пошевелиться, мне кажется, что эта старуха все ещё сидит здесь, на моей кровати, и я даже могу чувствовать холодный, могильный запах, исходящий от неё, но когда я несмело открываю глаза, то в комнате больше никого нет.
Я резко вскакиваю и бегу в родительскую комнату. Когда я запрыгиваю к ним на кровать, слезы почему-то начинают лить с двойной силой. Родители просыпаются и зажигаю свет в торшере рядом с кроватью.
— Там женщина... Она сидела на моей кровати и плакала.
Отец странно посмотрел на меня и вышел из комнаты. Когда он вернулся, то сказал:
— Там никого нет, она, наверное, просто тебе приснилась.
— Это всего-лишь ночной кошмар. Успокойся, тебе нечего бояться, — сказала мама.
Впоследствие эта фраза стала мне совершенно привычной, ведь плачущая женщина приходила ко мне ни раз. От неё не спасало ничто: когда родители оставляли зажженым ночник в моей комнате, с приходом старухи он гас; она приходила, даже когда я оставалась спать с родителями, но те упорно говорили, что не слышали никакого плача. Меня даже водили к психологу, который продолжал вдалбливать в мой мозг идею о том, что это всего-лишь сон, искажённая моим мозгом реальность и проэкция моих страхов. После этого я перестала говорить о плачущей женщине, но мне по-прежнему было страшно. Я знала, что она не причинит мне вреда, что она всегда приходит и просто плачет, сидя на моей кровати, но лишь услышав тяжёлые шаги в коридоре, все моё существо начинало вопить об опасности, потому что одно её существование нагоняло на меня жуть, а её присутствие, запах и вой будили во мне какой-то звериный страх. Она была не просто кашмаром, она была чем-то иным, состояла из чего-то иного. Словно мы были в одном помещении, но в то же время запредельно далеко друг от друга. Она не была моим кошмаром, она была призраком.
Но когда тебе раз за разом внушают одно и то же, то в один момент ты начинаешь верить их словам. Так случилось и со мной. Эта женщина больше не приходила ко мне с тех пор, как мне исполнилось десять, но желание разобраться в том, почему сны могут быть такими реалистичными и почему некоторые из них повторяются, не покидало меня. И я начала заниматься их исследованием.
Но все изменилось неделю назад. Ко мне обратилась женщина с просьбой помочь её дочери справиться с кошмарами. На приёме девочка сказала, что уже месяц практически каждую ночь видит старую женщину, которая плачет. Я чувствовала себя ужасно, когда говорила девочке о том, что это просто сонный паралич, во время которого мозг выдаёт очень реалистичные галлюцинации и с возрастом все это пройдёт. Потому что подсознательно я уже знала, что это не сонный паралич и что все это можно объяснить по-другому.
После того как девочка покинула кабинет, я лихорадочно отыскала адрес проживания своей клиентки — перед приемом ее маме должны были дать специальную карточку для заполнения, где был прописан этот пункт. Она жила в том самом доме, где когда-то жила я. Этот небольшой деревянный дом находился на самой окраине города, поэтому, когда папе предложили хорошую должность на другом его конце, то мы продали дом и купили квартиру в другом районе. Тогда мне было 15.
Спустя несколько дней после этого мне все же удалось найти информацию об этом доме в городском архиве. Запись была короткой и гласила, что до нас этим домом владел некий мужчина, получивший его в наследство от своей скончавшейся тети за неимением других наследников. Тётя его, которую звали Лидия, умерла в этом доме в возрасте 68 лет от остановки сердца. Около 10 лет дом пустовал, а затем наследничек продал его нашей семье.
Об этой Лидии я нашла лишь короткие сведения, гласившие, что ещё в достаточно молодом возрасте она потеряла ребёнка — её 9-летняя дочь умерла от воспаления лёгких. Через несколько лет она потеряла мужа в последний год войны, и все остальные годы до самой смерти провела в одиночестве. Но даже этого мне хватило, чтобы сделать вывод — призраки существуют. И теперь я чётко в этом уверена и никому не позволю снова внушить мне обратное.