Пил он пиво со стараньем,
Пил он водку и вино,
На лице его бараньем,
Было все отражено.
В. Шефнер
Случилось это более 25 лет назад. К тому времени уже распался СССР, и город Ленина стал городом святого Петра. Трудился я тогда в единственной в мире Реанимационной Наркологической бригаде в качестве выездного фельдшера. Работа характерная и очень очень специфическая, занимались алкашами и наркотами, суицидно и бытовыми отравлеными, шизофрениками и прочими съехавшими с глузда гражданами.
И вот в один прекрасный день, а точнее ночь, по селектору прозвучало: «Наркологи, к вам амбулаторный». Была такая категория граждан, которые, вместо того, чтобы звонить по телефону «03», сами перлись, невзирая на погоду, время суток и собственное состояние здоровья, на подстанции скорой и обращались за помощью.
Пил он водку и вино,
На лице его бараньем,
Было все отражено.
В. Шефнер
Случилось это более 25 лет назад. К тому времени уже распался СССР, и город Ленина стал городом святого Петра. Трудился я тогда в единственной в мире Реанимационной Наркологической бригаде в качестве выездного фельдшера. Работа характерная и очень очень специфическая, занимались алкашами и наркотами, суицидно и бытовыми отравлеными, шизофрениками и прочими съехавшими с глузда гражданами.
И вот в один прекрасный день, а точнее ночь, по селектору прозвучало: «Наркологи, к вам амбулаторный». Была такая категория граждан, которые, вместо того, чтобы звонить по телефону «03», сами перлись, невзирая на погоду, время суток и собственное состояние здоровья, на подстанции скорой и обращались за помощью.
Как я и упоминал, дело было ночью, и вся наша бригада, зевая и матерясь на ходу, поскакала с 3 этажа, так как выход на вызов за 1 минуту никто не отменял. Водила пошел за руль, а мы ввалились в холл и окунулись в такой смрад, что чуть было не попятились назад. Диспетчер за стеклянной перегородкой делала страшные глаза и махала руками. Окошко в перегородке было заткнуто подушкой. Хочешь – не хочешь, и кто на что учился, шагнули в холл.
На банкетке сидел неопределенного возраста мужичок, трясся всем телом, звякал зубами и смертельно смердел чем-то сладковато приторным. Ну, мы, фельдшера, сели с двух сторон от мужичка, взялись за обшлага его курточки, чтобы руками лишнего не махал, а доктор стал жалобы слушать да анамнез собирать. Все было очень стандартно: месяц пил, 5 дней не пьет, не спит, потеет, трясется, ну и до кучи - галлюцинации: и зрительные, и слуховые, да и не только они.
Далее буду излагать от имени мужичка. «Откинулся я с зоны, где отбыл 15 лет за смертоубийство, пить начал еще в паровозе, дома продолжил, насколько сил хватило, а когда силы кончились, все и началось.
Сижу ночью, не сплю, свет везде зажег, страшно до одури, и вдруг неслышно раскрывается дверь - и заходят разные люди, да не простые, а все знаменитые да заслуженные. И Пугачева тут, и Леонтьев, и Антонов, и «Верасы» в полном составе и еще много кто, встали вокруг, пальцами в меня тычут и хором говорят, дескать, я - талантище великий, и голос мой надо на грампластинку записать, и во Всемирном Радио транслировать!
Но я-то точно знаю, что мне медведь на ухо наступил, а голосок такой, что верблюды шарахались. Я ж в Оренбурге отбывал. Застеснялся я, заслуженных в сторону отодвинул и дай Бог ноги.
Бегу по ночи, а от каждого фонаря тени ко мне страшные кидаются, шарахаюсь я от них, вдруг вижу «Ленфильм» надпись, и как это я полгорода промахнул - не пойму.
Вдруг дверь павильона распахнулась, и народ оттуда валом повалил. Один человек лысый ко мне подскочил и говорит, что он режиссер известный, за руки меня схватил, оглядел со всех сторон, ручками своими короткопалыми всплеснул, прослезился, пятнами весь пошел, да как закричит: «Какой типаж! Все ко мне!». Тут костюмеры с гримерами понабежали и враз меня в индейца переодели и раскрасили.
Совестно мне вдруг стало, ну какой я к черту артист, меня в 3 классе из школьной постановки выперли. Растолкал я их и стремглав домой.
Смотрю, заслуженных уже нет. Стал костюм индейский снимать, а он прирос, сволочь. Не содрать никак, ну я же не дурак! Кипяточком из чайника его полил и ножичком столовым соскреб...».
Блиин! Вот тут-то вся наша бригада и осознала, откуда такой смрад. Мужичок-то в «белочке», и третий день с инфицированными ожогами по городу бегает.
Концовка проста как блин. Доставили мы его в дурку №3 по прописке.
А мораль такова: до фига на свете всякого, друг мой Горацио.
Галахов, Записки парамедика
На банкетке сидел неопределенного возраста мужичок, трясся всем телом, звякал зубами и смертельно смердел чем-то сладковато приторным. Ну, мы, фельдшера, сели с двух сторон от мужичка, взялись за обшлага его курточки, чтобы руками лишнего не махал, а доктор стал жалобы слушать да анамнез собирать. Все было очень стандартно: месяц пил, 5 дней не пьет, не спит, потеет, трясется, ну и до кучи - галлюцинации: и зрительные, и слуховые, да и не только они.
Далее буду излагать от имени мужичка. «Откинулся я с зоны, где отбыл 15 лет за смертоубийство, пить начал еще в паровозе, дома продолжил, насколько сил хватило, а когда силы кончились, все и началось.
Сижу ночью, не сплю, свет везде зажег, страшно до одури, и вдруг неслышно раскрывается дверь - и заходят разные люди, да не простые, а все знаменитые да заслуженные. И Пугачева тут, и Леонтьев, и Антонов, и «Верасы» в полном составе и еще много кто, встали вокруг, пальцами в меня тычут и хором говорят, дескать, я - талантище великий, и голос мой надо на грампластинку записать, и во Всемирном Радио транслировать!
Но я-то точно знаю, что мне медведь на ухо наступил, а голосок такой, что верблюды шарахались. Я ж в Оренбурге отбывал. Застеснялся я, заслуженных в сторону отодвинул и дай Бог ноги.
Бегу по ночи, а от каждого фонаря тени ко мне страшные кидаются, шарахаюсь я от них, вдруг вижу «Ленфильм» надпись, и как это я полгорода промахнул - не пойму.
Вдруг дверь павильона распахнулась, и народ оттуда валом повалил. Один человек лысый ко мне подскочил и говорит, что он режиссер известный, за руки меня схватил, оглядел со всех сторон, ручками своими короткопалыми всплеснул, прослезился, пятнами весь пошел, да как закричит: «Какой типаж! Все ко мне!». Тут костюмеры с гримерами понабежали и враз меня в индейца переодели и раскрасили.
Совестно мне вдруг стало, ну какой я к черту артист, меня в 3 классе из школьной постановки выперли. Растолкал я их и стремглав домой.
Смотрю, заслуженных уже нет. Стал костюм индейский снимать, а он прирос, сволочь. Не содрать никак, ну я же не дурак! Кипяточком из чайника его полил и ножичком столовым соскреб...».
Блиин! Вот тут-то вся наша бригада и осознала, откуда такой смрад. Мужичок-то в «белочке», и третий день с инфицированными ожогами по городу бегает.
Концовка проста как блин. Доставили мы его в дурку №3 по прописке.
А мораль такова: до фига на свете всякого, друг мой Горацио.
Галахов, Записки парамедика
Лим