Моя мать умерла слишком рано, внезапно и быстро. Какая-то редкая, почти никому не известная болезнь, от которой она сгорела в считанные дни. Этот недуг даже собирались назвать её именем, но как-то не срослось. Единственное, что от неё осталось, что она мне дала, было моё имя. Скорее всего, эта женщина очень любила смотреть на звёзды, раз выбрала название самого яркого светила в созвездии Лиры (греческие мифы так и не дали однозначного ответа, кто обронил этот музыкальный инструмент). Прямо над головой, в фигуре, похожей на параллелограмм, сияет оранжевая Вега. С тех пор, как мне рассказали историю имени, я часто выходила (или сбегала) ночью из дома, где-то лет с восьми. К тому моменту я знала только фигуру ковша Большой Медведицы, но продолжала внимательно вглядываться в небеса, как ребёнок, что не умеет читать, но жадно смотрит на страницы книг. До сих пор скучаю по тому острому ощущению великой тайны. Помимо рассматривания звёзд, в моей жизни не было ничего примечательного. Кое с кем имела приятельские отношения, влюблялась в красивых мальчишек и мечтала стать кем-то великим. Но по правде говоря, в моей жизни не хватало страсти, какой-то осмысленной цели, чего-то, что ты хочешь достичь во что бы то ни стало. Я делала, что мне говорят, думала как и все, ненавидела просыпаться и возвращаться к одной и той же шарманке. И всё же в шестнадцать лет нечто удивительное произошло.
В тот год какие-то бывшие друзья моей матери (я так и не поняла до конца, что там у них к чему) пригласили меня погостить в какую-то глушь. Наверное, чувствовали себя обязанными или виноватыми. Но всё это не было важным в тот момент. Главное — возможность сменить ту душную обстановку, кроме которой в моей жизни не было ничего. То есть не то чтобы я страдала, но видеть каждый день одни и те же лица, слышать те же фразы и наблюдать одну картину из окна в течение шестнадцати лет... Наверное, сами эти люди удивились, как восторженно я приняла их предложение. Настолько нездоровым был мой энтузиазм.
Их дом стоял почти на краю села. На территории помимо домика, двора и всяких пристроек, размещался огород, яблоневый сад и половина небольшого холма, огороженная хлипким забором. Был август, полный пряных и горьких запахов, месяц со вкусом яблок и мёда, грустный и отчего-то очень тревожный. Траву уже скосили: холм остался совершенно голым и желтел на фоне зелёного сада. Я часто с наступлением темноты тихо выбиралась из дома и взбиралась на него. Ночи стояли холодные, тёмные и страшные. В лесу неподалёку слышался тяжкий вой шакалов, в кустах мерещились недобрые тени и злые шорохи. Но тот океан, что открывался взору, как только ты поднимал взгляд, он стоил всего. Я смотрела и не могла наглядеться, словно отрываясь от земли и падая в небо.
В одну из таких счастливых ночей, я смотрела на Волопаса (его считают созвездием пахарей, потому что оно появляется ранней весной, с началом полевых работ), как вдруг альфа созвездия — Арктур, начала сиять сильнее, чем когда-либо на моей памяти. Её блеск становился вся ярче, пока не затмил всё мое зрение. Минуту я видела только белое полотно перед глазами и нестерпимую пульсацию из светлых вспышек. Всё прошло так же быстро, как и началось. Зрение начало проясняться, виднелись очертания домов и деревьев, вернулись звуки и запахи. Мозг лихорадочно искал объяснение этой вспышке, и я начала подозревать приступ какой-то болезни нервной системы, как вдруг услышала голос. Трудно описать, откуда он доносился: я знала, что он говорит только со мной, как если бы звучал в моей голове, и в тоже время звук лился из всего мира. Не стоит считать, что мне была послана какая-то божественная проповедь; это была скорее приятельская беседа.
— Чудесная сегодня ночь, не правда ли? — Это было правдой, но в данной ситуации вопрос оказался очень странным и неуместным, хотя как ещё он завязал бы знакомство. — Я прошу тебя меня не бояться, у меня нет намерений причинять зло кому бы то ни было.
— Кто вы? Ангел? Бог? Что вам от меня нужно? — Сейчас мне мои вопросы кажутся смешными, поскольку всю жизнь я была ни капли не религиозной.
— У меня нет имени. Нет в вашем языке слов, что смогли бы определить, что же я такое. Но попробую объяснить. Я есть чистый, не привязанный ни к чему разум, сознание.
— Душа?
— Мне не нравится слово душа, в понимании людей это то, что остаётся от живого, если убрать материальную его часть, то есть тело. Но я никогда не был и не буду привязан ни к чему материальному. Меня даже трудно назвать живым. Это и к лучшему, поскольку бессмертие в другой форме было бы невыносимым. — Я несколько мгновений размышляла над его словами. Порыв ветра заставил пробежать по телу тысячи мурашек. С собой он принёс горький запах какой-то травы, похожей на тысячелистник.
— Но всё же мне нужно как-то к вам обращаться.
— Тогда выбери имя сама. — В моей голове зародилась ещё не до конца оформленная идея, когда он уже произнёс, —Хорошо, пусть будет Арктур.
— Ты прилетел оттуда?
— Я не летаю, а перемещаюсь за сотые доли секунды в любую точку Вселенной. Мгновение назад я находился в другой карликовой галактике Волопас 1. Хотя такие существа, как мы, сами не помним, как появились изначально.
— А что тебе нужно здесь?
— На самом деле я сам не знаю, мне ничего не нужно нигде, но я всё время что-то нахожу. Какой-то опыт, урок. Существа, подобные мне только этим и занимаются: двигаясь по Вселенной без какой-либо цели, мы находим что-то важное. И сегодня я чувствую, что мне нужно быть здесь с тобой. — В его интонации слушалась какая-то мягкость, добрая улыбка.
— Я должна тебя чему-то научить? — Эта идея казалась мне абсурдней всего происходящего.
— Возможно.
Я уехала через пару дней. Утром произошедшее казалось мне обычным сном. «Должно быть действительно уснула, когда смотрела на небо. Всё-таки ночь была и усталость взяла своё» Это чувство, когда не знаешь, что это: далёкое-далёкое воспоминание или же сон, посещало меня и раньше. Сомневаешься в своей реальности. Одно только меня успокаивало: сумасшедшие обычно не сомневаются в том, что они нормальные.
Шло время. Земля вращалась по своей оси, вокруг неё двигалась луна, вместе они кружились вокруг солнца со скоростью тридцать километров в секунду (как заметила героиня одного из фильмов, удивительно, что у нас от этого не кружится голова). Я разговаривала с Арктуром время от времени, чаще всего ночью под звёздами. Он не посвящал меня в какие-то тайны мироздания, возможно, потому, что сам не разбирался в них и был больше философом, чем учёным, возможно, наш язык был не приспособлен к таким откровениям. Единственное изменение в моём восприятии — чувство отстранённости от всего. Я никогда не переживала по поводу жизни как таковой. Мне было всё равно на людей, цветы, закаты, пожары, войны и терроризм. Не грустно и не весело. Никак. Словно бы я прикоснулась к тому бессмертию и безвременью, в котором существовал он. Тогда даже для меня времени не было. Но я бессмертной не была.
Знаете, ведь на бессознательном уровне всё равно чувствуешь, что что-то не так. Я же читала о болезни матери. Замечала какие-то похожие симптомы у себя. Но каждый день говорила: «Нет. Неправда. Это что-то другое. Ты просто слишком себя накручиваешь».
И вот тогда я словно вынырнула из-под воды. Стрелки часов бешено задвигались. Такое состояние бывало у меня, когда тебе нужно слишком много выучить на завтра, но ты вместо зубрёжки бегаешь, суетишься, начинаешь читать — нет, тут слишком много лишнего, нет, это не то — и просто начинаешь судорожно листать страницы, читать одни лишь заголовки; сердце колотится (почему я не делал это раньше?). В итоге приходит осознание, что спокойно уснуть ты не сможешь, потому что ничего не сделано, но целая ночь без сна тоже ничего не сможет изменить.
— Я полюбила цветы. Но не могу их срывать и оставлять увядать букеты в вазах. Мне хотелось бы развести целый сад с клумбами, чтобы он оставался ярким с ранней весны до холодов. Подснежники, нарциссы, большие кусты алых роз, жасминовые деревья, сирень. Она должна быть двух сортов: тёмно-фиолетовой и белой. Наперстянки, ночные фиалки, может быть, достать папоротники и... — Внезапно моя интонация изменилась. — И вот скажи, ты же многое знаешь об... об этом
— Я ничего не знаю о смерти, хоть и видел её много раз. Я не живой.
— Не чувствую поэтому к тебе никакой зависти. Твои мысли и чувства словно бы растворены в огромном океане, так что ощущаешь единственно вкус воды.
Этот разговор меня очень утомил. В последнее время мне не рекомендовали выходить из дома. Огромная, внезапная волна усталости накрыла меня с головой. Не было сил сидеть. В висках начала пульсировать боль. Я легла на траву и широко распахнутыми глазами смотрела на Вегу. Рядом с ней была голова Дракона, по Млечному пути плыл домик из пяти вершин — Цефей. Меня мучило ещё одно сомнение:
— Моя мать умерла от этой же болезни. Ты знаешь, что она тоже слышала голоса?
Стало тихо. Казалось, Арктур думал. Квакали лягушки. Шумела листва акаций. В дали послышался гул автомобиля.
— Только хотел сказать тебе, что это наш последний разговор.
— Неужели уходишь? Разве уже научился чему-нибудь?
Не знаю, что он мне ответил и ответил ли. Мне невероятно хотелось спать...
Их дом стоял почти на краю села. На территории помимо домика, двора и всяких пристроек, размещался огород, яблоневый сад и половина небольшого холма, огороженная хлипким забором. Был август, полный пряных и горьких запахов, месяц со вкусом яблок и мёда, грустный и отчего-то очень тревожный. Траву уже скосили: холм остался совершенно голым и желтел на фоне зелёного сада. Я часто с наступлением темноты тихо выбиралась из дома и взбиралась на него. Ночи стояли холодные, тёмные и страшные. В лесу неподалёку слышался тяжкий вой шакалов, в кустах мерещились недобрые тени и злые шорохи. Но тот океан, что открывался взору, как только ты поднимал взгляд, он стоил всего. Я смотрела и не могла наглядеться, словно отрываясь от земли и падая в небо.
В одну из таких счастливых ночей, я смотрела на Волопаса (его считают созвездием пахарей, потому что оно появляется ранней весной, с началом полевых работ), как вдруг альфа созвездия — Арктур, начала сиять сильнее, чем когда-либо на моей памяти. Её блеск становился вся ярче, пока не затмил всё мое зрение. Минуту я видела только белое полотно перед глазами и нестерпимую пульсацию из светлых вспышек. Всё прошло так же быстро, как и началось. Зрение начало проясняться, виднелись очертания домов и деревьев, вернулись звуки и запахи. Мозг лихорадочно искал объяснение этой вспышке, и я начала подозревать приступ какой-то болезни нервной системы, как вдруг услышала голос. Трудно описать, откуда он доносился: я знала, что он говорит только со мной, как если бы звучал в моей голове, и в тоже время звук лился из всего мира. Не стоит считать, что мне была послана какая-то божественная проповедь; это была скорее приятельская беседа.
— Чудесная сегодня ночь, не правда ли? — Это было правдой, но в данной ситуации вопрос оказался очень странным и неуместным, хотя как ещё он завязал бы знакомство. — Я прошу тебя меня не бояться, у меня нет намерений причинять зло кому бы то ни было.
— Кто вы? Ангел? Бог? Что вам от меня нужно? — Сейчас мне мои вопросы кажутся смешными, поскольку всю жизнь я была ни капли не религиозной.
— У меня нет имени. Нет в вашем языке слов, что смогли бы определить, что же я такое. Но попробую объяснить. Я есть чистый, не привязанный ни к чему разум, сознание.
— Душа?
— Мне не нравится слово душа, в понимании людей это то, что остаётся от живого, если убрать материальную его часть, то есть тело. Но я никогда не был и не буду привязан ни к чему материальному. Меня даже трудно назвать живым. Это и к лучшему, поскольку бессмертие в другой форме было бы невыносимым. — Я несколько мгновений размышляла над его словами. Порыв ветра заставил пробежать по телу тысячи мурашек. С собой он принёс горький запах какой-то травы, похожей на тысячелистник.
— Но всё же мне нужно как-то к вам обращаться.
— Тогда выбери имя сама. — В моей голове зародилась ещё не до конца оформленная идея, когда он уже произнёс, —Хорошо, пусть будет Арктур.
— Ты прилетел оттуда?
— Я не летаю, а перемещаюсь за сотые доли секунды в любую точку Вселенной. Мгновение назад я находился в другой карликовой галактике Волопас 1. Хотя такие существа, как мы, сами не помним, как появились изначально.
— А что тебе нужно здесь?
— На самом деле я сам не знаю, мне ничего не нужно нигде, но я всё время что-то нахожу. Какой-то опыт, урок. Существа, подобные мне только этим и занимаются: двигаясь по Вселенной без какой-либо цели, мы находим что-то важное. И сегодня я чувствую, что мне нужно быть здесь с тобой. — В его интонации слушалась какая-то мягкость, добрая улыбка.
— Я должна тебя чему-то научить? — Эта идея казалась мне абсурдней всего происходящего.
— Возможно.
Я уехала через пару дней. Утром произошедшее казалось мне обычным сном. «Должно быть действительно уснула, когда смотрела на небо. Всё-таки ночь была и усталость взяла своё» Это чувство, когда не знаешь, что это: далёкое-далёкое воспоминание или же сон, посещало меня и раньше. Сомневаешься в своей реальности. Одно только меня успокаивало: сумасшедшие обычно не сомневаются в том, что они нормальные.
Шло время. Земля вращалась по своей оси, вокруг неё двигалась луна, вместе они кружились вокруг солнца со скоростью тридцать километров в секунду (как заметила героиня одного из фильмов, удивительно, что у нас от этого не кружится голова). Я разговаривала с Арктуром время от времени, чаще всего ночью под звёздами. Он не посвящал меня в какие-то тайны мироздания, возможно, потому, что сам не разбирался в них и был больше философом, чем учёным, возможно, наш язык был не приспособлен к таким откровениям. Единственное изменение в моём восприятии — чувство отстранённости от всего. Я никогда не переживала по поводу жизни как таковой. Мне было всё равно на людей, цветы, закаты, пожары, войны и терроризм. Не грустно и не весело. Никак. Словно бы я прикоснулась к тому бессмертию и безвременью, в котором существовал он. Тогда даже для меня времени не было. Но я бессмертной не была.
Знаете, ведь на бессознательном уровне всё равно чувствуешь, что что-то не так. Я же читала о болезни матери. Замечала какие-то похожие симптомы у себя. Но каждый день говорила: «Нет. Неправда. Это что-то другое. Ты просто слишком себя накручиваешь».
И вот тогда я словно вынырнула из-под воды. Стрелки часов бешено задвигались. Такое состояние бывало у меня, когда тебе нужно слишком много выучить на завтра, но ты вместо зубрёжки бегаешь, суетишься, начинаешь читать — нет, тут слишком много лишнего, нет, это не то — и просто начинаешь судорожно листать страницы, читать одни лишь заголовки; сердце колотится (почему я не делал это раньше?). В итоге приходит осознание, что спокойно уснуть ты не сможешь, потому что ничего не сделано, но целая ночь без сна тоже ничего не сможет изменить.
— Я полюбила цветы. Но не могу их срывать и оставлять увядать букеты в вазах. Мне хотелось бы развести целый сад с клумбами, чтобы он оставался ярким с ранней весны до холодов. Подснежники, нарциссы, большие кусты алых роз, жасминовые деревья, сирень. Она должна быть двух сортов: тёмно-фиолетовой и белой. Наперстянки, ночные фиалки, может быть, достать папоротники и... — Внезапно моя интонация изменилась. — И вот скажи, ты же многое знаешь об... об этом
— Я ничего не знаю о смерти, хоть и видел её много раз. Я не живой.
— Не чувствую поэтому к тебе никакой зависти. Твои мысли и чувства словно бы растворены в огромном океане, так что ощущаешь единственно вкус воды.
Этот разговор меня очень утомил. В последнее время мне не рекомендовали выходить из дома. Огромная, внезапная волна усталости накрыла меня с головой. Не было сил сидеть. В висках начала пульсировать боль. Я легла на траву и широко распахнутыми глазами смотрела на Вегу. Рядом с ней была голова Дракона, по Млечному пути плыл домик из пяти вершин — Цефей. Меня мучило ещё одно сомнение:
— Моя мать умерла от этой же болезни. Ты знаешь, что она тоже слышала голоса?
Стало тихо. Казалось, Арктур думал. Квакали лягушки. Шумела листва акаций. В дали послышался гул автомобиля.
— Только хотел сказать тебе, что это наш последний разговор.
— Неужели уходишь? Разве уже научился чему-нибудь?
Не знаю, что он мне ответил и ответил ли. Мне невероятно хотелось спать...
piiie404