Страшные истории и мистические истории

- Святой отец, я исповедаюсь впервые за долгие годы. Хочу рассказать Вам об одном грехе, который, правда я еще не сотворил, но близок к его совершению. "Все, что дает мне Отец, ко мне придет; и приходящего ко мне не изгоню вон", - верно ведь, так говорил Господь наш?
- Верно, так говорил, знание Священного Писания похвально, продолжай рассказывать, - ответил священнослужитель, едва не зевнув.
- Сегодня я представлял, что убил человека, - продолжил посетитель, - Я продумывал весь процесс до мельчайших деталей, до тончайших импульсов, зарождающихся в одном из полушарий головного мозга, которые, проходя процесс анализа и классификации, выражаются определенной эмоцией на каждое внешнее раздражение... Ничего, что я слишком пространно и образно выражаюсь, святой отец?

В липком воздухе исповедальни повисла немая пауза, мужчина повторил свой вопрос.

- Что, простите, не расслышал? - переспросил немного спустя священник.
- Я говорю, Вас не смущает, что я так все описываю, заумно, что ли. Просто люблю красиво говорить, по-книжному, если вы меня понимаете.
- Нет, ничего страшного, главное, чтобы слова твои шли от сердца, а я всего лишь посредник между тобой и Богом, - машинально отчеканил духовник, поглядев на часы. Серебристый циферблат блеснул в свете горящей свечи.
- Так вот, я пристально смотрю на свои ладони - представляю, как они касаются шершавой рукоятки ножа, которую, кажется, так приятно сжимать в руке. После двух-трех ударов липкая тепловатая кровь попадает между ладонью и рукоятью, держать оружие уже так не удобно. Приторный запах свежей крови кружит голову; этот запах напоминает тот, который витает в мясной лавке, где одетый в багряный фартук мясник с удовольствием разрубает свежую плоть. Но как же этот душок бледен по сравнению с запахом крови, истинным запахом! Этот настоящий аромат словно дурман, наркотик. Только рассудок отнюдь не теряется, он на месте, его голос звучит даже более осязаемо, чем обычно. Будто бы пробуждает некие доселе неактивные, подавляемые, но ожидающие своего часа первобытные, животные гены. Святой отец, Вы меня слушаете? Не будет ли замечаний, вопросов?
- Нет-нет, продолжай, - ответил священник.

Исповедующийся удовлетворился ответом и продолжил.

- Если Вы полагаете, что душегубство - это ритуал или длительный процесс, то это ошибочно. Я думал об этом несколько часов, полагая, что само убийство может быть совершено менее, чем за минуту. Чувства по завершению представлял смешанными: с одной стороны - испуг, до дрожи в руках, ведь за содеянное придется нести ответственность перед человеческим и Божьим судом; с другой - эйфория от совершенного, удовлетворение от утоленной жажды крови - нужно сказать - тоже до дрожи в руках. Подобно лихорадочному больному бросает то в одну крайность, то в другую. И еще, где-то неподалеку с ними, кружится, сродни маленькой голодной собачонке чувство раскаяния, ведь, как-никак, убит человек, совершен грех. Но превратиться в настоящую крепкую мысль, способную вызвать действия, ему не суждено. Наконец победителем выходит одно - единственное - ее величество логика и рационализм. Ведь всегда можно попробовать избежать наказания тем или иным способом...
- Сын мой, мысль об убийстве не есть убийство, - прервал затянувшуюся многословную исповедь святой отец, в очередной раз поглядев на часы.
- Не совсем, мысль о грехе есть начало греха, где мысль, там со временем и действие. И сейчас я хочу, чтобы Вы отпустили мне мой грех дурных помыслов, как там говорится в Ветхом Завете, "Изглажу беззакония твои, как туман, и грехи твои, как облако; обратись ко Мне, ибо Я искупил тебя". Ведь так? Отпускаете, святой отец?
- Береги помыслы свои от влияния Нечистого и подручных его, мысли такие ими насылаемы, посему нет греха здесь твоего. Я освобождаю тебя от твоих грехов во имя Господа, и Сына, и Святого Духа, - подытожил священник и сотворил Крестное Знамение, которое снова повторил освобожденный от греха прихожанин.
- Иди с миром и служи Господу, - добавил священнослужитель, затворяя решетчатое окошко сплошной непроницаемой панелью.
- Богу благодарение, - улыбнувшись ответил мужчина, выходя из кабинки.

Желая поскорее закончить исповедь и отправиться домой к жене, священник не медля постучал по стенке конфессионала, приглашая последнего верующего на сегодня. Он достал из кармана влажный платок и вытер капли пота со лба. Только, что вышедший человек не был ему знаком, хоть и лица его он как следует не разглядел. Голос, манера держаться и говорить у него были особенные, манерно-театральные. По обыкновению, половину, и даже больше из того, что святому отцу рассказывали исповедующиеся, он пропускал мимо ушей, думая о своем или рисуя каракули в блокноте. Не исключением был и этот случай, священник с трудом боролся со сном во время рассказа этого человека. Пастор прекрасно понимал, что священное таинство исповеди должно проходить иначе и при большей вовлеченности духовника в процесс. На первых пришедших он держался достойно, но с каждым последующим он все более уставал: сонливость, апатия овладевали им.

- Неужели больше никого, видел женщину, когда дверь открывалась, - проговорил сам себе священник и громче постучал по стене. Затем снова и снова. "Ну и отлично, пора закругляться", - подумал священник поднимаясь. Сняв сутану и повесив ее на крючок в стене, он совершил то, чего ждал весь день - вышел из этой душной, тесной кабинки.

Первое ощущение было приятным, потому что воздух в храме оказался блаженно прохладным и свежим. В следующее мгновение перед взглядом его предстала такая картина: лежащий в луже собственной крови труп женщины. Ей вспороли живот, откуда выпирали еще пульсирующие внутренности. Сердце было вырвано из грудной клетки и раздавленное лежало рядом с трупом. Сдерживая рвотные позывы, священник заметил лежащий под ногами сложенный вчетверо лист бумаги. Черной ручкой на нем написан текст: "Спасибо Вам, святой отец. Вы разрешили мои сомнения и теперь мне легче. N.B.: кажется, Вы живете на окраине, Дубовая Аллея, последний дом прямо у пруда? И в это время жена ждет Вас на ужин. Что же, на Вашем месте я бы поспешил".