Покрытые дешёвой штукатуркой, обсыпающиеся стены будто бы сжимались, приближались к хрупким плечам девушки, намереваясь услышать звонкий хруст ломающихся костей. Это напрягало. Ещё больше напрягал тянущийся скрип от открытой форточки, который с каждой секундой становился всё громче и громче, прорезая тишину. В хрущёвке пахло сыростью и нашатырным спиртом. Мэй устала. Она снова плачет, закрыв лицо своей рыжей копной волос.
Она который уже день не выходит из своей квартирки. Она помнит события этого месяца лишь отрывками. Словно от неё что-то скрывают, стирая из её памяти нечто важное, жуткое, из-за чего можно потерять рассудок. Может, её просто хотят защитить? Нет. Единственный, от кого нужно защищать Мэй, так это от неё самой.
На теле Мэй много синяков, порезов, следов удушья и Мэй не помнит, откуда они. У неё часто бывают провалы в памяти. Около двадцати минут назад она "очнулась" у зеркала в своей комнате, не вспомнив, что делала до этого. Так случалось довольно часто.
Мэй устала. Она ненавидит себя и уже около двух лет назад призналась себе, что была бы не прочь умереть. Нет, она даже хотела этого. Она мечтала об этом.
Она который уже день не выходит из своей квартирки. Она помнит события этого месяца лишь отрывками. Словно от неё что-то скрывают, стирая из её памяти нечто важное, жуткое, из-за чего можно потерять рассудок. Может, её просто хотят защитить? Нет. Единственный, от кого нужно защищать Мэй, так это от неё самой.
На теле Мэй много синяков, порезов, следов удушья и Мэй не помнит, откуда они. У неё часто бывают провалы в памяти. Около двадцати минут назад она "очнулась" у зеркала в своей комнате, не вспомнив, что делала до этого. Так случалось довольно часто.
Мэй устала. Она ненавидит себя и уже около двух лет назад призналась себе, что была бы не прочь умереть. Нет, она даже хотела этого. Она мечтала об этом.