Жди меня, брат. Я приду сквозь грёзы.
Я приду сквозь самые злые дожди.
Я приду сквозь самые горькие слёзы.
Я приду к тебе, брат. Ты, главное, жди.
Арши
– Ты какой-то хмурый, – Лис догоняет Мёда на полпути к дыре в заборе. К той, которая во дворе, а не в саду. – Даже для себя. Что случилось?
Мёд косится на друга:
– Да всё то же самое.
Лис кивает. Он в принципе и не ждал откровенности.
– В Лабиринте опять неладно, слыхал?
– А когда там было ладно? – уточняет Медовар, перекладывая руки из карманов джинсов в карман толстовки.
Я приду сквозь самые злые дожди.
Я приду сквозь самые горькие слёзы.
Я приду к тебе, брат. Ты, главное, жди.
Арши
– Ты какой-то хмурый, – Лис догоняет Мёда на полпути к дыре в заборе. К той, которая во дворе, а не в саду. – Даже для себя. Что случилось?
Мёд косится на друга:
– Да всё то же самое.
Лис кивает. Он в принципе и не ждал откровенности.
– В Лабиринте опять неладно, слыхал?
– А когда там было ладно? – уточняет Медовар, перекладывая руки из карманов джинсов в карман толстовки.
Он понимает, о чём пытается заговорить Лис, и подозревает, что по этой же причине Серый пригласил его к Кабану. Но обсуждать это раньше времени желания нет.
– Да, но сейчас это что-то другое. Люди пропадают.
– Они и раньше пропадали.
– Ты же понял, о чём я, – фыркает Лис. – Не притворяйся, будто не замечаешь, что их возвращается гораздо меньше обычного.
– Замечаю, – устало вздыхает Мёд. – Но от меня-то ты чего хочешь?
Лис останавливается и смотрит на него неожиданно серьёзно, почти сурово:
– Я хочу, чтобы ты не продавал свои зелья моим ребятам.
Мёд тоже останавливается, так, чтобы их тени не соприкасались:
– Уточни. Ты имеешь в виду только своих Балаганщиков или девчонок тоже?
– Балаганщиков, – морщится Лис. Отделившиеся девушки для него – больная тема. – За шестую Сорока пусть сама просит.
Видно, что беспокоится. Видно, что шестая волнует его не меньше подопечных парней. Во-первых, у него там девушка. Во-вторых, все они привыкли опекать тех, кого в Мире называют слабым полом.
– Чего они от вас сбежали-то? – спрашивает Мёд, надеясь выиграть хоть немного времени.
– Да... – Лис машет рукой, дескать, что тут скажешь.
До дыры они доходят в молчании, думая каждый о своём. Но когда Мёд перебирается на другую сторону, Лис спрашивает снова:
– Ну так что?
– Посмотрим, – отвечает Медовар и уходит, оставляя Лиса вполне удовлетворённым.
У Кабана, как всегда, шумно и накурено. Некогда это был обычный дом в деревне по соседству с Приютом. Потом деревенские ушли, недовольные своими соседями, а дом – возможно, сторожка – старшие превратили в кафе «В гостях у Кабана». Этот самый Кабан бывал у себя не так регулярно, как, например, Граф или Вампир, но придумалось название спонтанно, а потом никому уже не хотелось ничего менять, и название лишь сократили, чтобы было меньше писать на вывеске.
Серого Мёд находит за самым дальним столиком в компании маленького мальчика, который испаряется, едва завидев гостя.
– Подаёшь дурной пример подрастающему поколению? – спрашивает Медовар, беря сигарету из предложенной пачки и закуривая от своей зажигалки.
На самом деле Серый не курит, но подержать во рту незажжённую сигарету считает своим долгом.
– И тебе привет, Правый. Как погода?
– Мои нагадали дождь.
Серый усмехается одними глазами и смотрит в окно на безоблачное небо.
– Слышал, что в Лабиринте творится? – спрашивает.
– Было бы, что слышать.
– Да? – поднимает брови. – А наш маленький друг говорит, что там какой-то важный переворот намечается.
– А он разве Лабиринтский? – Мёд поднимает руку, прося принять заказ.
– Нет, но на катастрофы у него чутьё, – Серый мрачно усмехается.
Это точно. Вот только понятие о катастрофах у Ясу несколько искажено. В прошлый раз он предсказал, что Эльф свалится с пневмонией, а до этого рассказал о неудачной стрижке Птички. Правда, стрижка действительно была ужасная.
– Это с ним ты сейчас разговаривал? – рука уже начала уставать, но чашка кофе Мёду жизненно необходима.
– Угу.
– Извини, если спугнул интересного собеседника.
На поднятую руку, наконец, подходит Карась – высокий и тощий-претощий, с выпуклыми, как у рыбы, глазами.
– Чего изволите? – спрашивает, странно причмокивая губами.
– Два кофе и булочки на двоих, – заказывает Мёд, тщательно проговаривая каждое слово, потому что на ухо Карась тоже туг, хоть и не от природы.
Он кивает и уходит.
Дожидаясь заказ, они только курят и молчат, потому что без кофе Мёд к серьёзному разговору не способен. Зато потом, разведя напиток порционными сливками, и затянувшись, насколько позволяют лёгкие, он будет готов рассказать давнему другу даже то, чего отродясь не знал.
– Кто ж тебя голодом-то морил? – совершенно серьёзно спрашивает Серый, глядя, как Мёд набрасывается на булочки, едва они появляются перед ним. Сегодня вторник, а значит, готовит Кухарка, поэтому можно не бояться отравиться или сломать зубы.
– Никто, – отвечает Мёд с набитым ртом. – Я сам кого хочешь заморю.
Серый пьёт свой кофе медленно, зажав сигарету в двух пальцах, не занятых держанием чашки. Медовар поспорил бы на что угодно, что этот кофе получился крепче обычного, но Серый не притронулся ни к сахару, ни к сливкам, и пьёт, не морщась, и даже как будто с удовольствием.
– Ещё что-нибудь нужно? – спрашивает голос Карася почему-то над самым ухом, и Мёд чуть не захлёбывается кофе.
Ему не нужно больше ничего, он кладу на поднос деньги за свой кофе с булочками, и растворяется в чашке, но Серый спрашивает:
– Сегодня вечером, говорят, какой-то концерт будет. Знаешь об этом что-нибудь?
Карась явно не в восторге от предстоящего мероприятия, но любезно делится информацией, что начало в семь, кивает на благодарность Серого, забирает деньги и уходит. Мёд отрывается от сигареты:
– На кой тебе сдался этот концерт?
Серый заговорщицки подмигивает:
– Арши уговорила Эльфа спеть.
– Да ладно!
Медовар слышал пение Эльфа раз или два, но этого оказалось более чем достаточно, чтобы понять, что парень не только не по-человечески красив, но и, чёт возьми, талантлив. Но на людях он свои таланты предпочитает не демонстрировать, и ещё никому не удавалось его переубедить.
– Да. Причём сдался он на удивление легко, – судя по глазам, Серый знает что-то такое, что пока не превратилось в слухи.
Мёд нехотя допивает свой кофе, докуривает сигарету, складывает руки на столе, как примерный ученик, и смотрит на Серого более осмысленным взглядом, чем несколько минут (а то и месяцев) назад:
– Но ты ведь повал меня не ради рядового обмена новостями?
Серый кивает:
– Не ради него. В прошлый забег Туда Арши нашла мёртвую птицу. Ворону, если быть точнее. Не буду вдаваться в подробности описания трупа, но важно то, что скончалась бедняга не сама. Ей помогли. Не хищники. Лабиринтские в ту часть Леса не ходят и уж тем более не убивают тамошних обитателей и уж тем более не выдёргивают у них перья, – выдерживает паузу, наблюдая за реакцией. – Вопрос. В последние дни из Лабиринта никто не приносил чёрных перьев или ещё чего?
– Я не устраиваю своим клиентам досмотр личных вещей, ты же знаешь, – осторожно отвечает Мёд, понимая, что из любого его ответа Серый вытянет больше информации, чем будет сказано.
– Знаю. Но согласись, не заметить кровь на одежде довольно сложно. Да ещё и с твоим глазом.
– И я бы заметил, если бы что-то такое было.
Мгновение Серый смотрит ему в глаза взглядом Верховного Судьи, вынимающего правду из самой души. Мёд знал только двоих людей, умеющих так смотреть. И давно хотел понаблюдать за их игрой в гляделки. Но потом Серый расслабленно откидывается на спинку стула и улыбается:
– Ну ладно. Спасибо и на этом, Правый.
Медовар напряжённо пожимает плечами:
– Не за что. А почему о моих клиентах справляешься ты, а не Арши?
В серых глазах мелькает какая-то искра:
– Она проводит расследование с другой стороны. Попросила меня помочь здесь.
– И ты не смог ей отказать? – Мёд скорее утверждает, нежели спрашивает. Возможно, он и сам не смог бы отказать Арши.
– Не вижу необходимости, – Серый отпивает из своей чашки и морщится – кофе остыл. – Если в Лабиринте действительно что-то происходит, то рано или поздно это просочится сюда и коснётся всех нас. А как один из атаманов я должен заботиться о благополучии Приюта.
Ещё часа два они разговаривают ни о чём, но всё лучше, чем хандрить в домике. Обсуждают всё – от погоды на ближайший год до последних сплетен (в таких беседах Серый почти не говорит – в основном слушает). Но когда у Кабана начинают собираться любители музыки, танцев, стихов и дармовых сигарет, Мёд вежливо прощается с Серым и уходит, краем глаза успев заметить появление маленького полупрозрачного силуэта.
А в спальне его таки ждёт хандра...
Мёд долго лежит на своей кровати в странном оцепенении. Он не может перевернуться на живот, хотя лежать на спине надоело. Не может даже моргнуть, поэтому кое-как закрывает глаза. Но мысли всё равно роятся в голове подобно мошкаре вокруг лампочки.
Не нужно было ему просить Арши достать мох. Знал же, что это опасно. И вообще пора прикрывать лавочку – никому даром не нужны его зелья. Не помогают они Уходить в Лабиринт, как бы Мёд не убеждал себя в обратном. Способный Уйдёт и так, а если Приют не принимает, то можешь травиться, чем хочешь – не пустит За Черту.
Но Мёда-то мог бы и пустить. Он ведь не новичок, вырос здесь. Хотя новички-то как раз многие Уходят. Но неужели у одного из близнецов есть способности, а у другого нет? Они ведь совершенно одинаковые. Или хотели быть одинаковыми.
Бес – он... он всегда был упорнее. И смелее. И терпеливее. И... в конце концов, Бес стал частью Лабиринта ещё в детстве, а Мёд до сих пор не может даже услышать звуков Леса. Значит, так надо. Вот только кому, чёрт возьми?! Кто придумал разделить близнецов? Кому открутить голову? Да некого винить! Некого! Никто не виноват в том, что ты такая бездарность! Не с кем бороться! Не к кому взывать, прося открыть дверь Туда хоть на миллиметр! Никто её не откроет, потому что это не Лазарет, куда можно подбросить дымовую шашку, чтобы помочь брату сбежать. Даже у Беса не получится сбежать Оттуда...
Нет, конечно, можно взломать эту Дверь. С замкАми они всегда управлялись мастерски. Вот только Дверь не поддаётся! Он столько лет пытается её открыть и всё без толку! И замОк нашёл, и отмычки подобрал, и вставил их вроде правильно, но повернуть и услышать заветный щелчок не может. Кто угодно поворачивает и входит, а он не может!
Мёд хорошо помнит, как они с Бесом в первый раз решили взломать дверь в домик воспитателя. Он тогда должен был открыть входную дверь, а Бес – в спальню. Но дальше входной они так и не продвинулись – их поймали. Потому что Бес всё делал аккуратно, не оставляя следов, а Мёд торопился, и получалось шумно.
– Не торопись, – говорил брат. – Лучше прокопаться полночи, но сделать всё тихо и аккуратно.
– Да не услышит никто, – ответил он, и в тот же момент за дверью раздались шаги.
С тех пор Мёд старается следовать этому совету, даже начиная «взламывать» Лабиринт, он не торопился. Но чем дольше он пытался, чем больше попыток оканчивались только болью и тошнотой, тем чаще он срывался.
Арши иногда грозится, что в следующую Ночь Гостей всё расскажет Бесу. На самом деле Мёд был бы этому даже рад, но с другой стороны он не хочет разочаровывать брата. Поэтому временно прекращает глотать вспомогательные средства. Но потом снова начинает. Наверное, Арши права, и это действительно наркотики. Но Мёд не знает другого способа попасть Туда. Вернее, знает, но игнорирует. Ещё не время.
Преодолевая оцепенение, Мёд встаёт с кровати и идёт в ванную. Там берёт первый попавшийся тюбик зубной пасты и пишет на зеркале:
«Брт,йскчй.»
Брат, я скучаю. Всего три слова. Но сколько сил уходит на то, чтобы не разнести это зеркало к чертям, а тюбик не выдавить на себя! Он знает, что не получит ответа, но всё равно надеется. Надеется и ждёт – вдруг получится? Сегодня отличный день, чтобы вор пришёл и ушёл незамеченным, но оставил небольшое послание на зеркале для того, кто всё ещё верит и ждёт. Ветер скроет звук шагов, а ночной дождь смоет следы, но хотя бы пара слов пастой на зеркале останутся. Да, сегодня отличный день для маленького чуда и короткого письма брату-близнецу. Да, сегодня он ответит. Сегодня он точно ответит.
В старой ране просыпается старый страх, старая боль. Перед глазами опять вырастают светло-зелёные стены Лазарета. В ушах опять звучит треск ломаемых стульев, грохот переворачиваемых тележек с едой, звон бьющегося стекла. И перепонки едва не лопаются от его собственного крика:
– Бес!!!
Становится трудно дышать, и Мёд тянет за ворот футболки. Ткань с треском рвётся, но это не помогает. Он падает на колени, хватая ртом воздух и зажимая уши руками. И всё равно слышит тихий голос Арши:
– Всё, Мёд. Его больше нет.
И снова, как тогда, отказывается верить. Как нет? Как из двух Бесов мог остаться один? Как он мог уйти без него? Как? Как?! КАК?..
Боль в затылке немного отрезвляет, воспоминания отходят, но реальность ничуть не лучше. Мёд снова бьётся затылком о кафельный пол. Ещё, ещё и ещё. А потом закрывает лицо руками, и из его груди вырывается громкий стон отчаяния, переходящий в рыдания.
По подземным тоннелям уже возвращаются с концерта, а Мёд всё ещё лежит и плачет. Рыдает в голос, размазывая слёзы по лицу и рукам. Плевать, пусть думают что угодно. Может, кто-то наконец прислушается к его мольбам и приложит головой о пол сильнее, чем может решиться он сам. Он больше не может так жить. Надоело! Он устал просыпаться на слишком большой для одного кровати и не находить руку брата где-то рядом. Устал справляться со своей болью один. Устал придумывать отличный розыгрыш или шутку, звать Беса, а в ответ слышать тишину.
Хлопает дверь в ванную и кто-то бесшумно садится возле него. Трясёт за плечо, но Мёд отмахивается. Не трогайте его! Не трогайте, если не собираетесь убивать!
– Медовар, – зовёт тихий голос. Мёд не реагирует, и голос повторяет настойчивее: – Медовар.
Обладатель голоса вздыхает и садится рядом. Просто садится и больше ничего не делает. Через несколько секунд Мёду даже начинает казаться, что он остался один. Один... какое странное слово. Столько времени прошло, а звучит всё равно непривычно. По щекам снова текут слёзы одиночества. Но воспоминания больше не приходят. Тоска больше не раздирает душу тупыми когтями. Она отошла и стоит в дверном проёме. Тот, кто сидит на корточках рядом с атаманом Подпольщиков, не подпускает её ближе.
Слёзы уже закончились, Тихий ушёл, а Мёд всё ещё лежит на полу ванной комнаты. Спина замёрзла, шея затекла, но перевернуться он не может. Моргать тоже неохота, поэтому глаза закрыты. Вернулось то же сонное оцепенение, которое держало Мёда в неудобной позе на кровати. Только теперь оно захватило и мысли. Так всегда бывает после очередного припадка. Затишье – буря – усталость.
В спальне за стеной происходит что-то шумное, хотя Мёд уверен, что время – ночь. Музыка звучит громче обычного. Кто-то чем-то брякает. А атаман Подполья, наконец, находит в себе силы встать. Сначала на четвереньки, оскальзываясь на почему-то мокром кафельном полу. Потом на колени. Потом опирается на раковину. Встаёт на ноги. Смотрит в зеркало. Надо будет его помыть, потому что кто-то стёр письмо. Но даже сквозь разводы Мёд видит своё бледное, опухшее, дикоглазое, растрёпанное отражение. Кое-как умывает это чудовище и выходит в спальню.
В Приюте много дверей, но только в одну из них Медовар по-настоящему хочет войти. Хочет и не может.
Бес
Кто-нибудь, заткните этого истеричку. Только не больно.
– Да, но сейчас это что-то другое. Люди пропадают.
– Они и раньше пропадали.
– Ты же понял, о чём я, – фыркает Лис. – Не притворяйся, будто не замечаешь, что их возвращается гораздо меньше обычного.
– Замечаю, – устало вздыхает Мёд. – Но от меня-то ты чего хочешь?
Лис останавливается и смотрит на него неожиданно серьёзно, почти сурово:
– Я хочу, чтобы ты не продавал свои зелья моим ребятам.
Мёд тоже останавливается, так, чтобы их тени не соприкасались:
– Уточни. Ты имеешь в виду только своих Балаганщиков или девчонок тоже?
– Балаганщиков, – морщится Лис. Отделившиеся девушки для него – больная тема. – За шестую Сорока пусть сама просит.
Видно, что беспокоится. Видно, что шестая волнует его не меньше подопечных парней. Во-первых, у него там девушка. Во-вторых, все они привыкли опекать тех, кого в Мире называют слабым полом.
– Чего они от вас сбежали-то? – спрашивает Мёд, надеясь выиграть хоть немного времени.
– Да... – Лис машет рукой, дескать, что тут скажешь.
До дыры они доходят в молчании, думая каждый о своём. Но когда Мёд перебирается на другую сторону, Лис спрашивает снова:
– Ну так что?
– Посмотрим, – отвечает Медовар и уходит, оставляя Лиса вполне удовлетворённым.
У Кабана, как всегда, шумно и накурено. Некогда это был обычный дом в деревне по соседству с Приютом. Потом деревенские ушли, недовольные своими соседями, а дом – возможно, сторожка – старшие превратили в кафе «В гостях у Кабана». Этот самый Кабан бывал у себя не так регулярно, как, например, Граф или Вампир, но придумалось название спонтанно, а потом никому уже не хотелось ничего менять, и название лишь сократили, чтобы было меньше писать на вывеске.
Серого Мёд находит за самым дальним столиком в компании маленького мальчика, который испаряется, едва завидев гостя.
– Подаёшь дурной пример подрастающему поколению? – спрашивает Медовар, беря сигарету из предложенной пачки и закуривая от своей зажигалки.
На самом деле Серый не курит, но подержать во рту незажжённую сигарету считает своим долгом.
– И тебе привет, Правый. Как погода?
– Мои нагадали дождь.
Серый усмехается одними глазами и смотрит в окно на безоблачное небо.
– Слышал, что в Лабиринте творится? – спрашивает.
– Было бы, что слышать.
– Да? – поднимает брови. – А наш маленький друг говорит, что там какой-то важный переворот намечается.
– А он разве Лабиринтский? – Мёд поднимает руку, прося принять заказ.
– Нет, но на катастрофы у него чутьё, – Серый мрачно усмехается.
Это точно. Вот только понятие о катастрофах у Ясу несколько искажено. В прошлый раз он предсказал, что Эльф свалится с пневмонией, а до этого рассказал о неудачной стрижке Птички. Правда, стрижка действительно была ужасная.
– Это с ним ты сейчас разговаривал? – рука уже начала уставать, но чашка кофе Мёду жизненно необходима.
– Угу.
– Извини, если спугнул интересного собеседника.
На поднятую руку, наконец, подходит Карась – высокий и тощий-претощий, с выпуклыми, как у рыбы, глазами.
– Чего изволите? – спрашивает, странно причмокивая губами.
– Два кофе и булочки на двоих, – заказывает Мёд, тщательно проговаривая каждое слово, потому что на ухо Карась тоже туг, хоть и не от природы.
Он кивает и уходит.
Дожидаясь заказ, они только курят и молчат, потому что без кофе Мёд к серьёзному разговору не способен. Зато потом, разведя напиток порционными сливками, и затянувшись, насколько позволяют лёгкие, он будет готов рассказать давнему другу даже то, чего отродясь не знал.
– Кто ж тебя голодом-то морил? – совершенно серьёзно спрашивает Серый, глядя, как Мёд набрасывается на булочки, едва они появляются перед ним. Сегодня вторник, а значит, готовит Кухарка, поэтому можно не бояться отравиться или сломать зубы.
– Никто, – отвечает Мёд с набитым ртом. – Я сам кого хочешь заморю.
Серый пьёт свой кофе медленно, зажав сигарету в двух пальцах, не занятых держанием чашки. Медовар поспорил бы на что угодно, что этот кофе получился крепче обычного, но Серый не притронулся ни к сахару, ни к сливкам, и пьёт, не морщась, и даже как будто с удовольствием.
– Ещё что-нибудь нужно? – спрашивает голос Карася почему-то над самым ухом, и Мёд чуть не захлёбывается кофе.
Ему не нужно больше ничего, он кладу на поднос деньги за свой кофе с булочками, и растворяется в чашке, но Серый спрашивает:
– Сегодня вечером, говорят, какой-то концерт будет. Знаешь об этом что-нибудь?
Карась явно не в восторге от предстоящего мероприятия, но любезно делится информацией, что начало в семь, кивает на благодарность Серого, забирает деньги и уходит. Мёд отрывается от сигареты:
– На кой тебе сдался этот концерт?
Серый заговорщицки подмигивает:
– Арши уговорила Эльфа спеть.
– Да ладно!
Медовар слышал пение Эльфа раз или два, но этого оказалось более чем достаточно, чтобы понять, что парень не только не по-человечески красив, но и, чёт возьми, талантлив. Но на людях он свои таланты предпочитает не демонстрировать, и ещё никому не удавалось его переубедить.
– Да. Причём сдался он на удивление легко, – судя по глазам, Серый знает что-то такое, что пока не превратилось в слухи.
Мёд нехотя допивает свой кофе, докуривает сигарету, складывает руки на столе, как примерный ученик, и смотрит на Серого более осмысленным взглядом, чем несколько минут (а то и месяцев) назад:
– Но ты ведь повал меня не ради рядового обмена новостями?
Серый кивает:
– Не ради него. В прошлый забег Туда Арши нашла мёртвую птицу. Ворону, если быть точнее. Не буду вдаваться в подробности описания трупа, но важно то, что скончалась бедняга не сама. Ей помогли. Не хищники. Лабиринтские в ту часть Леса не ходят и уж тем более не убивают тамошних обитателей и уж тем более не выдёргивают у них перья, – выдерживает паузу, наблюдая за реакцией. – Вопрос. В последние дни из Лабиринта никто не приносил чёрных перьев или ещё чего?
– Я не устраиваю своим клиентам досмотр личных вещей, ты же знаешь, – осторожно отвечает Мёд, понимая, что из любого его ответа Серый вытянет больше информации, чем будет сказано.
– Знаю. Но согласись, не заметить кровь на одежде довольно сложно. Да ещё и с твоим глазом.
– И я бы заметил, если бы что-то такое было.
Мгновение Серый смотрит ему в глаза взглядом Верховного Судьи, вынимающего правду из самой души. Мёд знал только двоих людей, умеющих так смотреть. И давно хотел понаблюдать за их игрой в гляделки. Но потом Серый расслабленно откидывается на спинку стула и улыбается:
– Ну ладно. Спасибо и на этом, Правый.
Медовар напряжённо пожимает плечами:
– Не за что. А почему о моих клиентах справляешься ты, а не Арши?
В серых глазах мелькает какая-то искра:
– Она проводит расследование с другой стороны. Попросила меня помочь здесь.
– И ты не смог ей отказать? – Мёд скорее утверждает, нежели спрашивает. Возможно, он и сам не смог бы отказать Арши.
– Не вижу необходимости, – Серый отпивает из своей чашки и морщится – кофе остыл. – Если в Лабиринте действительно что-то происходит, то рано или поздно это просочится сюда и коснётся всех нас. А как один из атаманов я должен заботиться о благополучии Приюта.
Ещё часа два они разговаривают ни о чём, но всё лучше, чем хандрить в домике. Обсуждают всё – от погоды на ближайший год до последних сплетен (в таких беседах Серый почти не говорит – в основном слушает). Но когда у Кабана начинают собираться любители музыки, танцев, стихов и дармовых сигарет, Мёд вежливо прощается с Серым и уходит, краем глаза успев заметить появление маленького полупрозрачного силуэта.
А в спальне его таки ждёт хандра...
Мёд долго лежит на своей кровати в странном оцепенении. Он не может перевернуться на живот, хотя лежать на спине надоело. Не может даже моргнуть, поэтому кое-как закрывает глаза. Но мысли всё равно роятся в голове подобно мошкаре вокруг лампочки.
Не нужно было ему просить Арши достать мох. Знал же, что это опасно. И вообще пора прикрывать лавочку – никому даром не нужны его зелья. Не помогают они Уходить в Лабиринт, как бы Мёд не убеждал себя в обратном. Способный Уйдёт и так, а если Приют не принимает, то можешь травиться, чем хочешь – не пустит За Черту.
Но Мёда-то мог бы и пустить. Он ведь не новичок, вырос здесь. Хотя новички-то как раз многие Уходят. Но неужели у одного из близнецов есть способности, а у другого нет? Они ведь совершенно одинаковые. Или хотели быть одинаковыми.
Бес – он... он всегда был упорнее. И смелее. И терпеливее. И... в конце концов, Бес стал частью Лабиринта ещё в детстве, а Мёд до сих пор не может даже услышать звуков Леса. Значит, так надо. Вот только кому, чёрт возьми?! Кто придумал разделить близнецов? Кому открутить голову? Да некого винить! Некого! Никто не виноват в том, что ты такая бездарность! Не с кем бороться! Не к кому взывать, прося открыть дверь Туда хоть на миллиметр! Никто её не откроет, потому что это не Лазарет, куда можно подбросить дымовую шашку, чтобы помочь брату сбежать. Даже у Беса не получится сбежать Оттуда...
Нет, конечно, можно взломать эту Дверь. С замкАми они всегда управлялись мастерски. Вот только Дверь не поддаётся! Он столько лет пытается её открыть и всё без толку! И замОк нашёл, и отмычки подобрал, и вставил их вроде правильно, но повернуть и услышать заветный щелчок не может. Кто угодно поворачивает и входит, а он не может!
Мёд хорошо помнит, как они с Бесом в первый раз решили взломать дверь в домик воспитателя. Он тогда должен был открыть входную дверь, а Бес – в спальню. Но дальше входной они так и не продвинулись – их поймали. Потому что Бес всё делал аккуратно, не оставляя следов, а Мёд торопился, и получалось шумно.
– Не торопись, – говорил брат. – Лучше прокопаться полночи, но сделать всё тихо и аккуратно.
– Да не услышит никто, – ответил он, и в тот же момент за дверью раздались шаги.
С тех пор Мёд старается следовать этому совету, даже начиная «взламывать» Лабиринт, он не торопился. Но чем дольше он пытался, чем больше попыток оканчивались только болью и тошнотой, тем чаще он срывался.
Арши иногда грозится, что в следующую Ночь Гостей всё расскажет Бесу. На самом деле Мёд был бы этому даже рад, но с другой стороны он не хочет разочаровывать брата. Поэтому временно прекращает глотать вспомогательные средства. Но потом снова начинает. Наверное, Арши права, и это действительно наркотики. Но Мёд не знает другого способа попасть Туда. Вернее, знает, но игнорирует. Ещё не время.
Преодолевая оцепенение, Мёд встаёт с кровати и идёт в ванную. Там берёт первый попавшийся тюбик зубной пасты и пишет на зеркале:
«Брт,йскчй.»
Брат, я скучаю. Всего три слова. Но сколько сил уходит на то, чтобы не разнести это зеркало к чертям, а тюбик не выдавить на себя! Он знает, что не получит ответа, но всё равно надеется. Надеется и ждёт – вдруг получится? Сегодня отличный день, чтобы вор пришёл и ушёл незамеченным, но оставил небольшое послание на зеркале для того, кто всё ещё верит и ждёт. Ветер скроет звук шагов, а ночной дождь смоет следы, но хотя бы пара слов пастой на зеркале останутся. Да, сегодня отличный день для маленького чуда и короткого письма брату-близнецу. Да, сегодня он ответит. Сегодня он точно ответит.
В старой ране просыпается старый страх, старая боль. Перед глазами опять вырастают светло-зелёные стены Лазарета. В ушах опять звучит треск ломаемых стульев, грохот переворачиваемых тележек с едой, звон бьющегося стекла. И перепонки едва не лопаются от его собственного крика:
– Бес!!!
Становится трудно дышать, и Мёд тянет за ворот футболки. Ткань с треском рвётся, но это не помогает. Он падает на колени, хватая ртом воздух и зажимая уши руками. И всё равно слышит тихий голос Арши:
– Всё, Мёд. Его больше нет.
И снова, как тогда, отказывается верить. Как нет? Как из двух Бесов мог остаться один? Как он мог уйти без него? Как? Как?! КАК?..
Боль в затылке немного отрезвляет, воспоминания отходят, но реальность ничуть не лучше. Мёд снова бьётся затылком о кафельный пол. Ещё, ещё и ещё. А потом закрывает лицо руками, и из его груди вырывается громкий стон отчаяния, переходящий в рыдания.
По подземным тоннелям уже возвращаются с концерта, а Мёд всё ещё лежит и плачет. Рыдает в голос, размазывая слёзы по лицу и рукам. Плевать, пусть думают что угодно. Может, кто-то наконец прислушается к его мольбам и приложит головой о пол сильнее, чем может решиться он сам. Он больше не может так жить. Надоело! Он устал просыпаться на слишком большой для одного кровати и не находить руку брата где-то рядом. Устал справляться со своей болью один. Устал придумывать отличный розыгрыш или шутку, звать Беса, а в ответ слышать тишину.
Хлопает дверь в ванную и кто-то бесшумно садится возле него. Трясёт за плечо, но Мёд отмахивается. Не трогайте его! Не трогайте, если не собираетесь убивать!
– Медовар, – зовёт тихий голос. Мёд не реагирует, и голос повторяет настойчивее: – Медовар.
Обладатель голоса вздыхает и садится рядом. Просто садится и больше ничего не делает. Через несколько секунд Мёду даже начинает казаться, что он остался один. Один... какое странное слово. Столько времени прошло, а звучит всё равно непривычно. По щекам снова текут слёзы одиночества. Но воспоминания больше не приходят. Тоска больше не раздирает душу тупыми когтями. Она отошла и стоит в дверном проёме. Тот, кто сидит на корточках рядом с атаманом Подпольщиков, не подпускает её ближе.
Слёзы уже закончились, Тихий ушёл, а Мёд всё ещё лежит на полу ванной комнаты. Спина замёрзла, шея затекла, но перевернуться он не может. Моргать тоже неохота, поэтому глаза закрыты. Вернулось то же сонное оцепенение, которое держало Мёда в неудобной позе на кровати. Только теперь оно захватило и мысли. Так всегда бывает после очередного припадка. Затишье – буря – усталость.
В спальне за стеной происходит что-то шумное, хотя Мёд уверен, что время – ночь. Музыка звучит громче обычного. Кто-то чем-то брякает. А атаман Подполья, наконец, находит в себе силы встать. Сначала на четвереньки, оскальзываясь на почему-то мокром кафельном полу. Потом на колени. Потом опирается на раковину. Встаёт на ноги. Смотрит в зеркало. Надо будет его помыть, потому что кто-то стёр письмо. Но даже сквозь разводы Мёд видит своё бледное, опухшее, дикоглазое, растрёпанное отражение. Кое-как умывает это чудовище и выходит в спальню.
В Приюте много дверей, но только в одну из них Медовар по-настоящему хочет войти. Хочет и не может.
Бес
Кто-нибудь, заткните этого истеричку. Только не больно.